Феликс Иосифович, вам больные преподносили подарки? Деньги предлагали?
Феликс Бадаев: Подарки дарили, но деньги не предлагали. Да и подарки были не часто: я работал анестезиологом, а пациенты больше помнят того, кто их оперировал. Он для них царь и бог.
Да, бога боятся оскорбить деньгами. Его благодарят, ему приносят дары. И кажется, либо ты бог и помогаешь людям, изначально не рассчитывая ни на что, либо делаешь это за деньги. Третьего вроде и не дано.
Феликс Бадаев: Конечно, когда доктор берет деньги, он перестает быть богом. У больного возникает чувство, что он купил врача. К сожалению, все это укладывается в общую картину снижения уровня нравственности.
Как изменились отношения между врачом и пациентом в последние годы?
Феликс Бадаев: С 90-х годов медицину стали воспринимать как сферу услуг. Многие врачи этого не приняли, кто-то даже ушел из профессии. Все-таки врач - это не продавец. В Советском Союзе и в России до революции, во всех странах к докторам относились как к отдельной касте, как к людям, которые всегда готовы прийти на помощь. Чувство благодарности было естественным, если врач помогал.
Раньше умирали чаще: эффективность врачебных действий была значительно ниже. Но тем не менее отношение к лекарю было почтительным. А сейчас пациент требует: вы мне обязаны помочь! При этом он не готов работать над собой. Например, явно лишний вес, предстоит протезирование сустава. Доктор объясняет: сначала нужно изменить режим питания, скорректировать образ жизни, иначе операция бессмысленна. В девяти случаях из десяти это вызывает негативную реакцию: "Не учите меня жизни!"
Но ведь и врачи не идеальны.
Феликс Бадаев: С этим трудно спорить, но часто они поставлены в такие условия. Например, в поликлиниках увеличили время приема пациента с 12 до 17 минут, дали время на работу с бумагами, но его не хватает, чтобы поговорить с больным, что-то объяснить ему. Ведь, по сути, участковый - это семейный врач. После первичной диспансеризации, если выявляются какие-то проблемы, он должен снова вызвать пациента, посмотреть на динамику состояния. Но списки пациентов ведутся вручную, в журналах, а должны быть в электронном виде.
Чтобы улучшить качество диспансеризации и ввести посредников между больным и врачом, создали институт страховых представителей: вы можете позвонить в свою страховую компанию и решить проблему, связанную с диспансеризацией, качеством обслуживания, доступностью медпомощи и т.д. Путь, мне кажется, тупиковый, но посмотрим.
Замечу, у работодателей снизилась ответственность за здоровье сотрудников, поэтому сегодня пациент чаще всего приходит в больницу, когда болезнь запущенна. И снова возникает недовольство. Когда мы госпитализируем больного, объясняем: наша задача - интенсивно пролечить и выписать не на работу, а на долечивание амбулаторно по месту жительства, больница - не место для полной реабилитации. Но люди жалуются: не долечили и выписали - как так? А дальше человеку трудно записаться к узкому специалисту. Приходится ждать. Хотя, если взять образцовую, с точки зрения российского населения, европейскую медицину, планового приема, например у лор-врача, нужно ждать до четырех месяцев.
Еще одна проблема - много пациентов с психосоматикой, когда реально сложно разобраться, что происходит: все анализы нормальные, а человека что-то беспокоит. Чаще всего это связано с тяжелыми семейными, жизненными условиями. Конечно, врачи обязаны все учитывать, проявлять понимание: больной может стучать по столу, что-то вам диктовать, а вы должны терпеливо объяснять.
В каких случаях приходится защищать врачей?
Феликс Бадаев: В последнее время в прокуратуру поступает очень много жалоб от пациентов, поэтому треть рабочего времени я провожу за написанием объяснений, а также в следственном комитете и минздраве. Приходится комментировать каждый случай, чтобы его не истолковали как намеренное нанесение вреда пациенту.
Да вы что?!
Феликс Бадаев: Региональные минздрав и СК заключили договор, по которому больницы обязаны в течение часа сообщать о возникшем осложнении следователям. Во-первых, это неправильно, если не сказать жестче. А во-вторых, может привести к тому, что в сложном случае врач не решится использовать последний шанс все-таки спасти пациента: любой метод лечения чреват осложнениями.
У нас в больнице в отделении детской кардиохирургии лежат дети с пороком сердца от рождения и до 15 лет. Мы делаем 500 операций в год, 10-15 детей погибают. Есть неизбежный процент осложнений, у каждого человека свое строение органов, сосудов. И что делать? Не оперировать тяжелых больных? Ведь на тебя изначально смотрят как на вероятного обвиняемого по уголовному делу.
В Германии есть страхование профессиональной ответственности врача, прописан алгоритм его действий и манипуляций при тех или иных состояниях. Все осложнения и их последствия разбирает не следователь, а профессиональное врачебное сообщество, причем очень жестко разбирает и оценивает. Но никогда так называемые врачебные ошибки не становятся поводом для уголовного преследования. У нас, к сожалению, не так: врач беззащитен.
Медик действительно может пострадать из-за ошибки, жалоб пациентов?
Феликс Бадаев: Конечно. Начнем с того, что каждую конфликтную ситуацию мы разбираем очень внимательно: есть ли вина врача, в чем она заключается? Если есть, пытаемся уладить через мировое соглашение. Но, бывает, у родственников или пациента нет желания примириться, а только стремление во что бы то ни стало наказать. Если вина врача очевидна, мы сами рекомендуем ему уволиться и не заниматься врачебной деятельностью. Если к разбирательству подключаются правоохранительные структуры, доктор может пострадать незаслуженно, поскольку обвинение строится на заключении судмедэкспертов. Это не клиницисты, они выносят вердикт, многого не зная, а оспорить их решение очень сложно.
Например, в одном из небольших городов после операции у больной возникли осложнения, пришлось оперировать повторно. Она поправилась, но родственники предъявили иск больнице. По мировому соглашению больница выплатила компенсацию. Но прокурор района возбудил уголовное дело по факту нанесения тяжкого вреда здоровью. Врача судили, мы провели экспертизу и сумели доказать, что в этом случае нет преднамеренных действий или ошибки хирурга. Суд снизошел: доктора осудили, но тут же амнистировали, сняв судимость. Знаете, что хирург с 30-летним опытом сделал после этой истории? Уволился. Городок остался без специалиста.
Желание непременно наказать, наверное, появляется от того, что врач по-человечески не посочувствовал горю родственников? Не извинился, что его действия вольно или невольно привели к трагедии.
Феликс Бадаев: Врачи пытаются общаться с родными и какие-то слова находят. Зачастую врач даже готов положить голову на плаху, но не всегда это помогает. Бывает даже так: родственники знают, что близкий умер не от того, что не справились врачи, но не хотят это принять. Наверное, в таких случаях доктор не приносит извинения.
Что, на ваш взгляд, могло бы гармонизировать взаимоотношения врача и пациента?
Феликс Бадаев: Давайте заметим, что СМИ рассказывают прежде всего о конфликтных ситуациях. В нашей больнице ежегодно лечатся 35 тысяч человек, у нас таких случаев единицы, а благодарностей - сотни. Улучшить отношения, как я вижу, может законодательное закрепление ответственности пациента за свое здоровье. Наверное, тогда и больной к врачу станет по-другому относиться: как к консультанту, коллеге, который помогает ему нести бремя этой ответственности.
Когда ты болен, слаб и беззащитен, тебе нужен человек, которому можешь полностью довериться. Поэтому здравые люди искали и будут искать во враче нечто от бога: милосердие, желание помочь по первой просьбе.
Феликс Бадаев: Все-таки мы не боги. Но вы правы: если не доверяешь врачу, не веришь в него, то не вылечишься. И это - массовое неверие - сегодня огромная проблема.
Все-таки врачи склонны к сочувствию, готовы искренне признавать ошибки? Или они спят спокойно?
Феликс Бадаев: Поверьте, не спят. Наша работа изначально подразумевает и участие, и сострадание. Но да, иногда сложно признать, что ты ошибся фатально, что бывает, поверьте, не так часто. Но ведь и прощать стали меньше, чем раньше.