Перед премьерой фильма Павел Чухрай дал интервью "Российской газете".
"Холодное танго" стало первой вашей картиной за 10 лет. Причем в течение всех этих лет появлялись новости, что вы начинаете работать совсем над другими картинами - объявляли, в частности, о биографическом фильме о Меншикове и картине об испытании водородной бомбы. Почему в итоге ни один из этих замыслов не был реализован?
Павел Чухрай: Знаете, я не умею искать деньги на картины. Все эти годы я шел прямым путем - подавал какие-то работы на конкурс в Министерство культуры. Но поддержки я не получал. Поэтому даже несмотря на то, что на некоторых проектах были проведены кинопробы и выбрана натура, все останавливалось. Мне давали понять: Павел Григорьевич, ну кому это нужно? В одном случае была не нужна историческая картина, в другом - про 40-е годы.
Затем была картина "Москва-400" про испытание водородной бомбы в Семипалатинске, которую мы не досняли по финансовым причинам. Там я слишком размахнулся. Помимо частной детской истории, которая там есть, мне хотелось показать настоящий апокалипсис. Но средств на это не было. И мне продюсер Игорь Толстунов сказал: "Мы не можем это потянуть, нужно переделывать эту историю". А я не мог перестроиться. Я уже представил себе эту картину и не мог найти для нее другую форму. Любой другой режиссер, наверное, нашел бы выход, но я отказался от этой работы. Из этой идеи в итоге получился фильм "Испытание", который сделал Александр Котт. Он сделал замечательную картину, уйдя от глобальных вещей, которые, наверное, возможны только в Голливуде.
В нашем кино они тоже возможны, но нужно знать, к какому начальству обратиться, чтобы тебе дали деньги. А так как у меня таких знаний нет, то и нереализованных проектов у меня сейчас набралось с десяток. Так что работаю я все время, но по большей части не как режиссер, а как сценарист - причем как сценарист-неудачник. Потому что мало что из этих сценариев доходит до экрана.
Центральный мотив "Холодного танго" - судьба людей, попавших в жернова истории. Вы беретесь за сложный период истории Советского Союза и Литвы и пытаетесь абстрагироваться от расстановки акцентов. Вы не избегаете разговора об участии литовцев в Холокосте, но и советский период у вас показан как довольно мрачное время. При этом и литовцы, и русские, и евреи в фильме вне зависимости от их поступков выглядят не злодеями, а жертвами безжалостного времени. Это отсутствие акцентов сознательное?
Павел Чухрай: Мне неинтересно делать кино про правых и виноватых, мне не нравится в искусстве черное и белое. Человек - сложное противоречивое создание. И мне хочется про это все время рассказывать. Вот мне, допустим, скажут - давайте сделаем картину про Геббельса, о том, какой он плохой. Не буду я такую картину делать! Если бы вдруг передо мной стояла задача разобраться с Геббельсом как с персонажем, то я бы первым делом попытался понять, почему он вырос в такого монстра. Что в детстве или юности его обидело, сделало циником и демагогом? Вот что интересно, а не просто сказать как в журнале "Крокодил", что он - дерьмо.
Поэтому, когда я работал над "Холодным танго", то пытался понять логику живых людей, оказавшихся в послевоенное время в Литве. Понять их страхи, их озабоченность. На мой взгляд, этой самое важное. Потому что пока разные люди не научаться понимать друг друга, будет кровь.
У вас за последние 20 лет сложилась репутация летописца советской жизни - вы последовательно сняли "Вор", "Водитель для Веры", а теперь еще и "Холодное танго". Это ведь не случайно, что три ваших громких работы обращены в недавнее прошлое?
Павел Чухрай: С одной стороны, у меня нет никакой зацикленности на советской эпохе. Сей-час я, например, дописываю сценарий на современном материале. С другой стороны, мы живем в государстве, где на протяжении многих лет искажали историю. В СССР ее искажали чуть ли не каждый день. Я приходил в школу и слышал - про этих начальников мы больше не говорим, в книжках их фамилии надо зачеркнуть. Это переписывание в угоду политическим целям запутало людей чудовищно. Они свою историю не знают. А им еще вдобавок врут.
Поэтому я обращаюсь к этому материалу и как могу пытаюсь рассказать правду. За что могу ручаться совершенно точно - я нигде не перевираю факты. То, о чем я рассказываю, знает весь мир. И если в нашей стране про эти факты вчера не говорили, а сегодня про них вспоминать не принято или принято вспоминать и сомневаться в их достоверности, то я не сомневаюсь.
А почему, на ваш взгляд, мы так преуспеваем в мифологизации собственной истории?
Павел Чухрай: Россия складывалась как европейская страна, и все ее взлеты были только на этом пути. Но мы еще и азиатская страна. У нас в сознании есть этот маятник, который постоянно нас отбрасывает. И когда мы начинаем метаться, то мы оказываемся и европейской провинциальной страной, и азиатской провинцией. А мечемся мы, к сожалению, постоянно - десять лет так, потом десять лет эдак. И на этом пути рождаются комплексы, которые мифами мы пытаемся изживать. Так у нас появляются нувориши, которые придумывают себе гербы и родословные. А те люди, у которых есть родословные, и они в советское время о них помалкивали, сейчас всячески пыжатся и тычут нам этими родословными в нос.
Или другой русский комплекс - нас никто не любит. Ребята, а вы сами кого-нибудь любите? Почему вас вообще должны любить? Логика такая: нас не уважают - значат, пусть боятся. Но это не выход!
А вы какой-нибудь выход видите?
Павел Чухрай: Нужно начать с правды. Она горькая, а обществу про горькое не хочется слышать. Но только это может привести к какому-то будущему. Наше общество сейчас как человек, которому завязали глаза и сказали "Иди!". Но любое общество должно понимать, куда оно идет, иначе оно с грохотом рухнет. Нас просто затолкают другие народы, если мы будем жить в анабиозе, обманывая себя и постоянно повторяя, как все несправедливо к нам относятся.
Но разве позиция страуса, прячущего голову в песке, когда речь заходит о противоречивых исторических событиях - специфика только нашей страны? В той же Литве вам наверняка достанется за тему Холокоста.
Павел Чухрай: Конечно, и я готов к этому. В Литве русские с литовцами не могут договориться, кто прав, кто виноват, хотя ответ очевиден - в военной и послевоенной истории Прибалтики чистых нет, виноваты все перед всеми. Я делал документальную картину о Холокосте, и вы, наверное, можете себе представить, что я наслушался про ту же Прибалтику. Но я не пытаюсь кого-то обвинить или оправдать. Знаете, первое название фильма было "Угольщик". Там же отец главной героини работает угольщиком, который подвозит уголь нацистам, расстреливающим евреев. Для меня они все угольщики - и те, и эти. В этой мясорубке даже хорошим людям приходилось совершать чудовищные поступки - и про это тоже важно напоминать.
Кадры из фильма "Холодное танго"