Героиня получает обратно посылку, отправленную в тюрьму мужу: носки там, тельняшка, консервы… И ни ответа, ни привета, ни объяснения, что случилось. Охваченная тревогой, она едет в город Отрадное, где тюрьма, как говорят, - "градообразующее предприятие". Но и там никто ничего не объяснит - не считает нужным. И таким же бедолагам, которые там толкутся, - тоже. Так и бьются людские волны об эти скалы, неприступные и равнодушные.
Здесь много близких нашим душам характеров, подробностей, штрихов быта, песен и гвалта. Здесь великая Роза Хайруллина в роли свихнувшейся женщины с медальным профилем, и великая Лия Ахеджакова в одном из самых ярких своих образов изнуренной правозащитницы. В ролях и актеры екатеринбургского "Коляда-театра", еще раз доказавшие свою редкую киногеничность. Все это сложено в зловещий сюр - вязкий, слегка комичный, но в итоге мрачный. Что отвратит от фильма самых бдительных: а не сгущены ли краски, а не кривое ли зеркало тут перед нами? Потому что мы, конечно, не такие.
Откуда же тогда узнаваемость каждого кадра? Искусство всегда концентрируется на выбранной теме. Если хочет петь и смеяться, как дети, - и в самую голодную пору явятся изобильные "Кубанские казаки", поднимут дух, исправят настроение. Если хочет обратить наши глаза зрачками в душу: мол, творим неладное, - являются "Преступление и наказание", "Бесы" или вот эта "Кроткая", что у Достоевского, что у Лозницы, - вещи невеселые, горькие, тревожные, неудобные.
Всмотримся: героиня "Кроткой" далеко не "кроткая". Не случайно на роль приглашена Василина Маковцева из "Коляда-театра": у героини упрямый лоб и суровый взгляд, в нем решимость смешана с вековой обреченностью. Она из тех некрасовских женщин, что коня на скаку остановят, в горящую избу войдут, - но помещена в ситуацию сюрреалистическую, кафкианскую, где верх и низ поменялись местами, и все разрешено. И выбита из колеи, растеряна: все навыки не работают, упираются в глухую стену. Коня на скаку остановить, потому что взбесился, сорвался с копыт? Но как остановишь, коли всё вокруг взбесилось, пошло вверх тормашками! В горящую избу войти - спасать человека? Но куда войдешь, если все пылает, и пожар в порядке вещей, он как бы и есть норма, а нормальный человеческий закон не действует?
Это история российская и общечеловеческая одновременно: безнадежная сшибка индивида с левиафаном, которым становится абстрагированное от человека государство, происходит всегда и везде в мире. Об этом снял кино Андрей Звягинцев, это подчеркивал Сергей Лозница на пресс-конференции: "Мы ошибаемся, когда все проблемы связываем с какой-то страной или личностью. И я не имел в виду один адрес. Одна из тем картины - тема нашей общей ответственности за то, что происходит. Эту ответственность несет каждый".
Для того и возникла в фильме не вполне ему органичная сцена кошмарного сна героини, где почти документальный стиль картины вдруг опрокидывается в гоголевско-булгаковский сюр. И возникает Вертинский с его "Ехали на тройке с бубенцами", и странный терем в лесной чащобе, не то изба на курьих ножках, не то КПП начальственной дачи, не то Колонный зал Дома союзов, где идет торжественное собрание трудящихся "по случаю единения тюрьмы и народа". Здесь и становится ясно: в эту зловещую игру играет не Гудвин, великий и ужасный, а каждый из нас, без исключений. Кто заставляет милую женщину за окошком приемной смотреть на людей волчицей? Кто вынуждает каждого ненавидеть каждого? Откуда морок клетки, куда мы себя загнали? Откуда ощущение, что ничего тут сделать нельзя? Этим вопросом мучились классики от Пушкина, Гоголя, Салтыкова и Достоевского до передвижников в живописи и "могучей кучки" в музыке.
Саспенс фильма необычен: мы все время в ожидании ужаса, но он так и не случится (даже сцена насилия призрачна, как во сне - во сне она и происходит: что сотворили, то и имеем!). Но это предчувствие и становится доминантой жизни, парализует волю что-то делать, погружает общество в унылость и ту безнадегу, что лишает смысла любое разумное действие. Здесь подсознание сильнее сознания, привычка сильнее разума. "Мы за их права боремся - а они нас ненавидят, фашистами зовут!" - в отчаянии шепчет героиня Ахеджаковой в одной из самых пронзительных сцен.
Документалист прежде всего, Лозница фактически укрупняет, делает героями "Кроткой" те самые лица, которые были наблюдательно сняты в фильме "Счастье мое" - в эпизоде проезда сквозь городок, - лица, в которые впечаталось равнодушие к собственной судьбе. Это равнодушие и к прошлому, и к будущему интересовало его и в фильме "Аустерлиц". Там люди и в Освенциме ели хот-доги, в "Кроткой" люди и в городе-тюрьме глушат себя, как снулую рыбу, загулом и водкой, промышляют сутенерством и проституцией (здесь выразительны Сергей Колесов и Алиса Кравцова).
Достоевский назвал "Кроткую" фантастическим рассказом - подчеркнул фантасмагоричность этой жизни. Эту фантасмагоричность сделал главным тоном картины Лозница. Поэтому его версия "Кроткой", при всей ее мнимой бесстрастности, воспринимается срезом жизни безумной и, как говорил незримо присутствующий в фильме капитан Лебядкин, полной "мухоедства". Только в стакан этот тараканий угодили наши современники. Такие же, как мы, не лучше и не хуже. И не выберутся, пока не осознают себя снова людьми.
Если наше состояние, диагностированное фильмом Бориса Хлебникова, определяется как "Аритмия", то диагноз современного общества, данный Лозницей, пожалуй, опаснее: анемия.