Свой путь в театре Крымов начинал как художник, и его режиссерские работы всегда очень броские прежде всего визуально. Действие "Поздней любви" разворачивается в белом коридоре с дверными проемами по обеим сторонам: в одной комнате живет старый стряпчий, в другой его помощник писарь, в третьей - неудавшийся молодой адвокат. Пол застелен бумагой с черными кляксами - интрига вертится вокруг документа с поддельной подписью. Толстые кабели паутиной свисают с потолка, пучком вьются вдоль стены и мотками грудятся на авансцене, где о них привычно спотыкается хозяйка дома. Когда страсти накаляются - провода искрят, патрон от лампочки становится чем-то вроде электрошокера.
Герои в черных костюмах все жужжат о деньгах. А невзрачная, как ночной мотылек, немолодая девушка Людмила (для кого ангел, для кого просто юродивая) влюбляется в забулдыгу-соседа и летит на его "свет" в надежде на замужество.
Персонажи здесь меняют пол: властные вдовы мужеподобны и одним махом побьют кого угодно, купец и адвокат по-девичьи хрупки. Почти все косноязычны. Кое-кто, пожалуй, слабоумен. От нечего делать они футболят то ботинок, то друг друга.
"И это Островский?" - спросили воронежские скептики. Ну, тут уж как посмотреть…
Мы привыкли думать, что Островский - это социальная проблематика и "нормальный" психологизм. Дмитрий Крымов прочел пьесу в фарсовом ключе, сбив пафос и сохранив горечь. Неказистые и небезгрешные Фелицаты Антоновны и Онуфрии Потапычи суетливо ищут деньги, делят деньги, крадут, проигрываются, сетуют на жизнь, мелко лгут, вообще ведут себя донельзя жестоко, глупо и смешно - сами того не сознавая. При этом лелеют маленькую, не всегда явную, мечту о счастье.
Им всем надо бы сострадать. Но современный зритель рискует завязнуть в высокопарных монологах и не воспринять их всерьез. Потому Крымов, решивший не сокращать пьесу, часть текста спроецировал на стены (герои быстро "проматывают" его, как на сенсорном экране), часть - дал в записи (Людмила слушает отцовские нотации на магнитофоне). Порой стряпчий Маргаритов переходит с дочкой на жалобный писк, а "прекрасный принц" Николай вместо слов… пускает ветры.
На гротесковом фоне как-то очень внятно звучит монолог Людмилы о потребности любви: "Вы знаете, что такое потребность? Это когда надо-надо-надо… и нету-нету-нету". А после "стриптиза" вдовы Лебядкиной с ее безразмерными панталонами на поролоновом теле как-то очень трогает стеснительность Людмилы. Ворох старомодного белья становится ей свадебной фатой. И когда публика уже готова растроганно аплодировать - горе-жених достает револьвер.
Дмитрий Крымов, режиссер, руководитель лаборатории в театре "Школа драматического искусства" (Москва):
- Пьесу "Поздняя любовь" мне посоветовала актриса Маша Смольникова. Сказала, что хочет сыграть Людмилу. Меня там поразили диалоги. Я давно не читал Островского, но когда его открываешь - прямо веет театром, кулисами, актерским потом, счастьем, какими-то… блестками. Помните у Булгакова в "Театральном романе", когда Максудов открывает дверь на сцену, а там - конь золотой стоит. И дальше он, бедный, претерпевает все ужасы театра только ради того, что там есть этот конь. У Островского этот конь золотой тоже стоит почти во всех пьесах. "Поздняя любовь" вдобавок так написана, что нечего отстригать. Вот от "Бесприданницы" мы отстригли изрядные куски текста, потому что я не знал, как их поставить. А "Поздняя любовь" вся легла под нож кулинара, мы почти целиком ее "приготовили"…
Островский актуален - конечно, если расценивать актуальность как плюс. Я осторожен с этим термином. Вот "актуальное искусство" - это что? Все равно что сказать "актуальная религия". Ты либо веришь, либо нет. Так вот, Островский описывает такую варварскую Россию, глубоко жесткую и глубоко лирическую, жестокую и нежную одновременно. Островский растет из страшного русского язычества. Та скорость, с которой мы меняем богов, говорит о том, что мы не привержены ни одному из них, но имеем потребность верить.
Фоторепортаж: Спектакль Дмитрия Крымова "О-й. Поздняя любовь"