Василий Макарович принял вас не сразу. Почему?
Валерий Фомин: Мне было крайне интересно заглянуть в творческую лабораторию режиссеров, у которых получались очень разные по своей стилистике фильмы. Хотелось побывать в экспедициях, на съемках, в павильонах. Понаблюдать, как режиссеры работают, обстоятельно расспросить. Я написал заявку на проект книги "Пересечение параллельных". В моем режиссерском списке поначалу было шестнадцать фамилий. Номером один шел Шукшин, но сразу к нему идти побоялся, решил на других потренироваться. Получил колоссальный опыт. Понял, что съемка фильма - невероятно сложный, гигантский, каторжный труд. Увидев процесс изнутри, я навсегда охладел к написанию рецензий, в которых критики запросто танцуют на костях бедных режиссеров.
К Шукшину я попал на съемки фильма "Печки-лавочки". Ожидания были самые радужные, но Василий Макарович устроил мне настоящий ледяной душ. В тот раз снимали эпизод с вагонным вором, которого играл Георгий Бурков. Сняли очень быстро, актеры были в блестящей форме. Шукшин светился от радости. Думаю: "Господи, как повезло!". Меня подвели к нему, представили: "Такой-то такой, хочет понаблюдать за вашей работой, написать книгу". А Василий Макарович отпрянул от меня как от заразного, осмотрел ехидно с головы до ног: "Ну что ж, если уж так интересно, то ходите и присматривайте. Но ко мне не подходите, я с вами ни о чем говорить не буду". Шукшин меня тогда просто убил. Тем не менее я честно продолжил сбор материала. Вопросов к режиссеру было много, но все они остались без ответа - стена! Долго не мог понять реакции Шукшина. Позднее дошло: он принял меня за "киноведа с Лубянки". Василий Макарович догадывался о пристальном интересе со стороны КГБ по линии "русский национализм".
Ваши отношения изменились во время съемок "Калины красной"?
Валерий Фомин: Да, я приехал писать репортаж для журнала "Советский экран" с его тогдашним двухмиллионным тиражом. Хотя поначалу Шукшин снова меня держал на дистанции. Съемки шли в маленьком городке Белозерске Вологодской области. Мест вокруг красивых много. Но Шукшину, который снимал на новой для себя студии, "Мосфильме", досталась съемочная группа по остаточному принципу. Дали тех, кто не был востребован другими режиссерами. Кадровый "отстой". Шукшину и его верному другу и соратнику, оператору Анатолию Заболоцкому почти все приходилось делать самим, а многие из съемочной группы загорали на берегу озера, где проходил ряд съемок. Как Шукшин все успевал делать? Надо было и актеров готовить, и самому готовиться, и декорации городить, и стену штукатурить... Конечно, ему было не до интервью. Но однажды в Белозерск приехала редактор фильма Ирина Сергиевская: "Сходи, посмотри с ней отснятый материал. А вечером, может, поговорим". Материал меня сразил наповал. К сожалению, многое из увиденного в фильм не вошло. А можно было запросто двухсерийный фильм сделать. Заболоцкий наснимал потрясающие кадры Белозерска: с одной стороны - церкви и прочая чудом сохранившаяся старина, с другой - огромные советские лозунги вроде "КПСС - ум, честь и совесть нашей эпохи" и обычные бытовые сцены той поры. Но Шукшина замучили потом цензоры - это убрать, то сократить. К тому же он решил сделать максимально упругий, очень энергичный рассказ. Все-таки он был сторонником короткого народного рассказа. А двухсерийная "Калина красная" напоминала бы тягучую "Заставу Ильича" Хуциева, где есть атмосфера, но нет сюжета.
Долгий получился разговор в тот вечер после просмотра съемочного материала "Калины красной". Шукшина особенно беспокоили две вещи. Он впервые снимал фильм в цвете и опасался, что картина получится слишком красивой: "Сюжет суровый. А тут вокруг все цветет, все ярко - как бы нам соплей не напустить". Но Заболоцкий, мастер, природу снял очень строго, сдержанно. Переживал он и за сцену гибели героя - насколько она вышла правдивой? Боялся Шукшин, что его герой будет умирать "киношно". Сказал мне, что ни в одном фильме не видел ни настоящей драки, ни настоящей смерти. "Дерутся по-другому, - сказал Василий Макарович. - Увижу, как дерутся на экране, глаза опускаю в пол, фильм для меня закончился". Но женщины-реквизиторы, готовившие "кровь" для Егора Прокудина, во время съемок его гибели плакали. Шукшин все сыграл по-настоящему.
Осенью были съемки в павильоне. Сложность "Калины красной" была в том, что фильм считался резервным в годичном плане "Мосфильма". Поэтому его запустили без важного подготовительного периода, который занимает как минимум треть всего времени, уходящего на картину. Работа над фильмом постоянно шла в авральном режиме. Осенью у Василия Макаровича обострилась язвенная болезнь, а ему до конца года кровь из носу надо было сдать картину в готовом виде. Только в этом случае он мог рассчитывать на запуск фильма о Степане Разине.
Когда из Госкино пришли поправки, абсолютно гадкие и бессмысленные, хотя и не совсем смертельные (Тарковскому предписывали "убрать из сценария концепцию Бога"), Шукшин сильно болел. А если поправки не внесут, то фильм не примут, отправят на полку, и это будет не только режиссера, а наказание всей киностудии, на которой тогда около пятнадцати тысяч человек работало - всех бы лишили годовой премии. Я видел, как Шукшин работал в павильоне на перезаписи звука. Когда его настигал очередной приступ, он ложился вниз лицом на стулья. Все уходили в курилку и сидели как на похоронах, без привычного во время перекура трепа и анекдотов.
К концу работы над "Калиной красной" Шукшина многие полюбили и переживали за него страшно. Когда отпускало, он выходил весь белый и, виновато улыбаясь, говорил: "Вроде, полегчало, продолжим?". Часа через три-четыре следовал новый приступ. До сдачи оставались считанные дни. Фильм рос, Шукшин таял. После окончания работы над поправками Василия Макаровича увезли на скорой в больницу.
После "Калины красной" последовали съемки в фильме "Они сражались за Родину". Расскажите об этом.
Валерий Фомин: Шукшин не хотел сниматься. Бондарчук долго уговаривал. Василий Макарович даже прятался от Сергея Федоровича во время перезаписи "Калины красной". Бондарчук зайдет в павильон, а Шукшин скрывается за стульями. Мэтр вниз не смотрел, его взор всегда был устремлен куда-то вдаль. Сотрудники павильона каждый раз придумывали новую версию отсутствия Шукшина. Но бесконечно так не могло продолжаться. Василий Макарович, которому необходимо было лечиться, согласился по двум причинам. Бондарчук обещал авторитетное содействие в запуске "Степана Разина". Еще Шукшин хотел набраться опыта большого кино, батальных сцен, ведь все его прежние фильмы были достаточно камерными.
Шукшин был однокурсником Тарковского. Какие у них были отношения?
Валерий Фомин: Конечно, они были из совершенно разных социальных слоев общества. Шукшин - из самых низов, Тарковский - из элиты. Они не могли быть близки, но относились друг к другу с уважением, потому что видели перед собой несомненный талант. Оба понимали, что идут в разные совершенно стороны. Шукшин сложные вещи рассказывал предельно просто. Тарковский простое усложнял до предела. Но оба подхода имеют право на жизнь, это обогащает искусство. Кстати, когда "Рублев" был запрещен, Шукшин публично высказался в защиту Тарковского.
Расскажу еще одну историю. Финал работы над "Калиной красной". На "Мосфильме" есть большая эстакада из главного здания в здание, где сосредоточены рабочие павильоны. И вот наша небольшая группа, человек шесть, шли по эстакаде в одну сторону, а с противоположной стороны появился Тарковский со своей большой командой. Представьте: мы - обшарпанные и потертые, и они - модные, в дубленках, джинсах. Гвардия двигалась навстречу пехоте. И у меня возникло странное чувство - что-то должно случиться, необязательно плохое, но напряжение в воздухе росло с каждым метром. Метра за три до встречи Шукшин и Тарковский встали и посмотрели глаза в глаза. А после паузы бабахнуло чисто по-русски - обнялись крепко. "Здорово, Андрюха!" - "Здорово, Вася!". Потом был негромкий короткий разговор о делах, кто чем занимается. Тарковский как раз "Зеркало" доделывал. Обнялись на прощание, пожали руки. Думаю, это была их последняя встреча. Вскоре Шукшина не стало.
Что из наследия Шукшина может быть сегодня востребовано в кино?
Валерий Фомин: Немногие знают, что сказку Шукшина "До третьих петухов", в которой Василий Макарович обобщил судьбу нашего народа, не раз позволявшего себя дурить, собирался экранизировать Леонид Быков. Военное детство он провел в Барнауле, учился в одной из ваших школ. Но Быков вскоре погиб в автомобильной катастрофе. При этом недели за две до гибели он будто что-то предчувствовал и написал завещание. Из ныне здравствующих режиссеров если бы кто и поставил картину по этому произведению, так это талантливейший Сергей Овчаров. Вот кого бы на следующий кинофестиваль пригласить и устроить ретроспективу его одновременно смешных и печальных фильмов - "Небывальщина", "Барабаниада", "Оно", "Левша". Человека с такой фантазией в нашем кинематографе больше не было.