Кинолента, вслед за книгой, повествует о небывалом триумфе литератора Джо Кастельмана. После сорока лет беззаветного, упорного труда на словесном поприще в его квартире раздается звонок из секретариата Нобелевского комитета с поистине неожиданным известием.
Молодость американского писателя Джо Кастельмана, его знакомство с будущей женой Джоан, а также вся предыстория их бурных и несколько странных отношений изложена в виде удачных и стратегически верно размещенных флэшбеков, не мешающих основному сюжету повествования, разворачивающегося в наши дни. И в этой картине формат копродукции (Швеции, Великобритании и США), как кажется, оправдал себя в полной мере.
Воссоздать психологический портрет Джо мог разве что очень опытный театральный актер, предпочтительно европейской выучки, и Джонатан Прайс ("Человек, который убил Дон Кихота", Его Воробейшество из "Игры престолов") здесь пришелся как нельзя более кстати. А вот изображение американского компонента, являющегося неким фоном происходящего (и родиной супружеской четы), у кинематографистов Старого Света зачастую выходит далеко от правдоподобности, так что присутствие в команде специалистов из США (а также замечательной Гленн Клоуз, затмившей всех других действующих лиц своей харизмой) было очень важным связующим звеном между визуальным воплощением и задумкой режиссера.
Для последнего "Жена" стала выходом на качественно иной уровень, первым вполне удачным опытом создания фильма вне Скандинавии, но все же с заметным шведским флером - Джо Кастельман с семейством отправляется в Швецию, и ненавязчивые многочисленные намеки на пропасть между Старым и Новым Светом интересны, отчасти забавны, а подчас и немало удивляют глубокой внутренней диалектикой.
Рунге удалось снять очень интимный фильм, который озарен мягким, желтоватым светом, рождающим совершенно особые ощущения - о пресловутом скандинавском уюте, размеренности и естественности бытия, сосредоточенности на внутреннем. И, пожалуй, редкие современники, обитающие за рамками этого региона, умеют так безжалостно и резко покончить с кропотливо созданной ими идиллией (этим в совершенстве владел Ингмар Бергман, а его наработками в девяностые достойно воспользовался Томас Винтерберг, взорвавший европейский арт-хаус своим "Торжеством"). Теплые ламповые тона одномоментно перестают радовать глаз, и многочисленные тени и затемнения, при взгляде на которые воображение ранее дорисовывало привычные линии, в одночасье оборачиваются огромными зияющими дырами, источающими смрад и леденящий холод.
На первый взгляд, великий писатель оказывается своей противоположностью - замшелым эгоистом и неврастеником, лицемером, подлецом и жалким ничтожеством, а его жена предстает в образе оскорбленной добродетели, заложницы обстоятельств, чудовищного диктата мужа и, естественно, гендерных предрассудков. О последнем за несколько лет снято столько (и - по большей части - нестерпимо навязчивого и безвкусного), что эта тема в массовом сознании медленно, но верно начинает вызывать внутреннее отторжение. Однако Рунге, только обозначив ее присутствие, сумел выбраться из тенденциозного плена и сконцентрировался на куда более важном.
На первое место выходят не гендерные, а общечеловеческие вопросы. Какова цена и каков вероятный итог запоздалой попытки поговорить по душам с близким человеком после без малого полвека совместной жизни? Чаще всего, по результатам предъявления длинного списка обвинений одной стороной, оказывается, что другая (хотя, конечно, это очень неприятно слышать и больно осознавать) не просила ни о каких жертвах, не желала и не ждала их.
Конечно же, в таких объяснениях задним числом есть изрядная доля бессердечия и лукавства. Но не менее лукав и тот, кто сознательно шел на эти жертвы, преследуя собственные цели, ведя свою игру, раз за разом заставляя себя мириться с теми неудобствами, которые заставили бы любого здравомыслящего человека покинуть подобные отношения.
В этой семье произойти разрыва не могло, так как фиаско их отношений в любой момент времени имело бы катастрофические последствия для обоих участников - потеря себя, всех признаков собственной личности, определяемой через другого. В какой-то степени, Джоан даже повезло больше. Ведь она - жена писателя Джона Кастельмана. А он - человек, чья жена, по его авторитетному мнению, не умеет писать.