Ушел Марк Захаров

Марк Захаров был штучный талант, такие земля рождает очень редко.

Его жизнь прошла в двух странах: в СССР и России. И всю свою жизнь он методично осваивал расстилавшееся перед ним пространство. А расстилались кругом поначалу Советы, для мира загадочные и опасные, а для нас - среда обитания. И художнику ничего не оставалось, как ее разведывать, открывая еще не открытое - то, в чем могли таиться какие-то новые пути для общества. Для такой разведки Захаров владел гениальным средством - языком театра, тогда метафоричного, иносказательного, полного захватывающих подтекстов и опасных аллюзий. Вся Москва ломилась в Театр МГУ на его "Дракона" и "Карьеру Артура Уи". Сцена, где Гитлер садился в ванну, боясь обжечь задницу, вошла в историю. Доходчивая модель советского пространства возникла в поставленном Захаровым "Доходном месте" Театра сатиры: Андрей Миронов в роли Жадова блуждал в лабиринте, в кругах ада, сооруженного из дверей и канцелярской мебели; выхода из ада не было, и спектакль запретили.

Но девиз оптимиста - "проснись и пой". Спектакль с таким название распирало от позитивных энергий, и он стал любимцем публики, напомнив, что можно жить отдельно от политических реалий - получается веселей и чище. И вот этот невообразимый для обывателя диапазон: ослепительный свет в полном мраке - стал для Захарова нормой: оптимистичный пессимизм, романтический реализм. Опьяненность, но - трезвая. Анархия в жестких берегах безбрежного юмора. Весь этот инструментарий отлично сгодился в обеих странах - одна сломалась, другая все никак не возникнет, но исследовательский азарт не иссякал, и планов всегда было громадье. Он выходил на аплодисменты гоголем, но лицо всегда было так серьезно, что друзья прозвали его Мрак Анатольевич.

Когда появилась возможность построить свой театральный дом - Ленком, Захаров его возвел по собственному проекту, умудрившись не повредить ни одной идейной балясины в бывшем Коммунистическом университете - просто балясины из венца творения стали убийственно неказистым архитектурным излишеством. Он собрал в этом театре команду творцов, какой нигде больше не было. Никому не известные Абдулов, Янковский, Караченцов, Певцов, Александра Захарова, дебютировав на его сцене, мгновенно стали суперзвездами, новое дыхание в его театре обретали Евгений Леонов, Татьяна Пельтцер, Инна Чурикова, Всеволод Ларионов, Александр Збруев, Леонид Броневой - мастера, которых можно назвать великими. Актер по первой профессии, Захаров актеров всегда любил, их любовно коллекционировал, ими гордился.

Он прирожденный философ и постоянно пробовал окружающий мир на изгиб и ломкость. В этом был азарт: понять, что там внутри. Играл на высочайше утвержденных инструментах санкционированные властями мелодии - но они парадоксальным образом звучали с неуловимой иронией и обретали бездну подтекстов: идеологический контроль в этом зале вечно пребывал в состоянии озадаченности, иные спектакли утверждались годами. Марк Захаров был одним из тех, кто незыблемую коммунистическую утопию развинтил в нашем сознании на шурупы и винтики - все оказались кривыми. Поток времени он воспринимал как единство противоположностей, ставил и плакаты в духе "Синей блузы" и мистерии уровня "Юноны и Авось" - на одной сцене и материализм утверждали и молились. И сам Ленин в лице незагримированного Олега Янковского выходил на подмостки, чтобы усомниться в сути ленинизма. Все советские и постсоветские реалии в этих стенах выглядели вызывающе непокорно - как бы поперек времени. Захаров был слишком мудр, чтобы пробивать лбом стену, но умение пудрить мозги полуграмотному начальству входило в профессию советского режиссера необходимым элементом. И в нем была великолепная гибкость человека, в совершенстве владеющего искусством свободно жить в предлагаемых обстоятельствах. Как писал жене красноармеец Сухов в фильме "Белое солнце пустыни", "зазря убиваться не советую - напрасное это занятие". Автор совета, как и всех писем Сухова, - Марк Захаров.

И здесь нужно вспомнить о вкладе мастера в кинематограф. Кино его всегда интересовало, он писал сценарии и "письма Сухова", в трудную минуту приходил на помощь кинорежиссерам: поддержал Тарковского, когда у того зарубили сценарий "Сталкера", позвав его ставить в Ленкоме "Гамлета". На его сцене создал замечательные спектакли Глеб Панфилов. А сам он, придя в кино, сотворил целый кинематограф, тоже абсолютно свой, близкий театру и сыгранный его же актерской командой. Он снял прекрасных фильмов больше, чем иной киноклассик, но кинокритика его, чужака, словно не заметила. Это фильмы тоже особого рода: редкого жанра "теакино". Такие снимали немногие гении: Феллини, Фоссе, наш Ролан Быков и вот Захаров, всегда любивший сценическую условность, умевший ею виртуозно пользоваться и перенесший ее на экран. Зрители эту концентрированную образность приняли с восторгом: "Двенадцать стульев", "Обыкновенное чудо", "Тот самый Мюнхгаузен", "Дом, который построил Свифт", "Дракон" всегда востребованы, всегда в эфире. Авторское массовое кино - такого не было до Захарова и уже не будет.

И его Ленком - абсолютно авторский театр. Таких в России тоже были единицы: театры Станиславского, Мейерхольда, Товстоногова, Акимова, Эфроса, Любимова, Захарова - что тут добавишь? За последнее десятилетие Ленком понес самые сокрушительные в театральном сообществе Москвы потери, но выстоял - и по-прежнему определял если не весь смысл многоликой театральной жизни страны, то, безусловно, ее тонус. Что будет с театром Марка Захарова теперь - уже неясно. Здание стоит, труппа работает, но Театра Захарова больше нет. Его время ушло вместе с предсказавшим его оракулом. Для него придет новое время, традиции, возможно, выживут, но чудо по имени Ленком уже не повторится. Это было необыкновенное чудо - единственное в своем роде.

Жизнь трагически коротка: вспыхнет и погаснет. Но сколько же света нам оставил этот человек, уходя! Его хватит еще не на одно благодарное поколение.

- У меня есть клановый предрассудок: о коллегах плохого не говорить. Наше дело жестокое, и помочь собрату по профессии всегда хочется.

-  На земле множество кинофестивалей, и даже если сделать очень странное произведение - а фантазии складываются не только в гениальную, а чаще в шокирующую, но бездарную цепочку аттракционов, - то можно где-нибудь какое-то признание получить. Всегда найдется группа людей, больных общими профессиональными заболеваниями, и если рассчитывать на них, вполне можно сделать фильм, который эта группа примет за произведение искусства.

-  Элитарность, доведенная до абсурда, - это когда семь или, может, двадцать семь человек проникаются ощущением, что они поняли глубины и метафоры, строй сознания и подсознания, недоступные людям другой интеллектуальной организации.

- Я не за то, чтобы снижать критерии и подстраиваться под сериальные вкусы. Но даже образованный человек все-таки хочет получить удовольствие от посещения музея, театра или кино.

-  Если бы трагически не окончилась жизнь Грибоедова - что бы о нем говорили? Исписался старик, после "Горя от ума" ничего создать не смог!

-  Я знаю о непредсказуемости нашего будущего. Но если одна и та же идея посещает сразу многих людей, - всегда есть вероятность, что она осуществится.

-  У нас очень сильные анархические наклонности. Даже то, что мы подарили миру великую классическую литературу, - это ведь тоже от национального перегрева.

- Первый акт не должен закончиться массовым уходом публики. Некоторые умные режиссеры делают спектакли без антракта. Как-то раз и я так сделал, но потом пообещал нашему буфету, что больше - никогда в жизни. И думаю о том, чтобы зритель остался.

- В любом театре есть свои болезни, их бациллы витают в воздухе. Чтобы они не могли размножаться и превратиться в эпидемию, просто надо, чтобы был легкий фон.

- То, что во мне бушует дурацкий романтизм, даже иногда беспочвенный и бессмысленный, - это безусловно. Ужасов сейчас хватает на улицах, и напугать зрителя окончательно - я такой цели не ставлю.

*Это расширенная версия текста, опубликованного в номере "РГ"