В свою программу она включила любимые арии из опер Чайковского, Верди, Пуччини, Джордано, Чилеа. Накануне концерта Мария Гулегина дала интервью "РГ":
Арии вашей новой программы отмечают вехи творческой биографии: в партии Лизы из "Пиковой дамы" Чайковского вы дебютировали в Мариинском театре, партия Амелии из "Бал-маскарада" Верди стала европейским дебютом в миланском Ла Скала, партию Минни в "Девушке с Запада" Пуччини вы спели недавно впервые в своей карьере на открытии фестиваля Пуччини.
Мария Гулегина: С Лизы я начинала в Мариинском театре, но концерт открою сценой Графини. У меня была идея исполнить все женские арии из "Пиковой дамы". Мне важно было представить не шлягеры с ударными верхними нотами - этот цирк и барабанная дробь в оркестре мне не интересны, важнее показать образы в развитии.
Валерий Гергиев пригласил вас выступить в "Пиковой даме", когда ваше имя занимало очень высокие позиции на Западе, когда у вас была репутация крепкой драматической сопрано?
Мария Гулегина: Да, у меня было по 80-90 спектаклей в год, сплошные премьеры. Я была очень загружена: Фигаро - там, Фигаро - сям. Я была очень благодарна Валерию Абисаловичу. Но после Лизы у меня был большой перерыв в Мариинском театре. Потом в Ковент-Гардене Гергиев меня нашел: "Когда же ты снова приедешь?" Я не помню что тогда пела - Федору или Тоску, Одабеллу в "Аттиле" или Аиду.
Что-то трагическое?
Мария Гулегина: А у меня никогда и не было других партий. Только в Минске в самый первый год была Иоланта в опере Чайковского и графиня Чепрано в "Риголетто" Верди, которая не спела даже своей пары фраз, потому что тенор так крепко обнял меня за талию, я не смогла издать ни звука. Мне тогда костюм достали в балете - костюм королевы из "Лебединого озера". Но именно в Минске у меня был учитель - великий дирижер Ярослав Вощак! У него я пела все: "Севильского цирюльника", "Дона Карлоса", "Аиду", "Кармину Бурану". В феврале у меня сольный концерт там, после 27 лет отсутствия.
Как приняла вас в те годы Ла Скала?
Мария Гулегина: Амелию в "Бале-маскараде" Верди я исполнила в Ла Скала в одном составе с Лучано Паваротти, Фьоренцой Коссотто и самим Джанандреа Гавадзени за пультом. Маэстро Гавадзени ахнул, охнул и сказал, что надо брать в первый состав. А Паваротти сказал: "Ну, что вы, ей всего 24 года, она еще учит итальянский". Я учила итальянский в Минске, каждое слово у коуча выспрашивала. Тогда отказалась от премьеры одна прекрасная певица, другую публика не приняла, освистали даже протеже Паваротти. Можете представить, что было со мной, когда я вышла на третий спектакль... Последние 25 лет я занимаюсь с Максом Булло.
Булло сегодня знают в России от Владивостока до Москвы.
Мария Гулегина: Да, с моей легкой руки. Когда перед новым сезоном мне надо было пройти партии, мы с ним в день по опере повторяли, и я чувствовала себя абсолютно уверенной в каждом слове. А до него я занималась с маэстро Пизани - учителем Булло. Первое время кроме "Чао" свободно ничего не говорила. Поэтому мы очень много трудились, по ночам мне снились двойные согласные, правильное произношение. Что произошло, я смогла понять, когда в программе "Время" увидела, как директор театра Ла Скала на гастролях в Москве рассказал, что "мы очень любим русских, но нашим открытием, "ребенком Ла Скала" стала Мария Гулегина".
Вашему поколению пришлось проще в покорении западной сцены, чем поколению Елены Образцовой?
Мария Гулегина: Наоборот. То поколение представляли единицы, наше правительство отправляло только четырех солистов. Остальные сидели дома. А, например, в Минском театре была невероятная меццо Светлана Данилюк, был Зиновий Бабий - тенор уровня Атлантова, и мой профессор Евгений Николаевич Иванов. Если бы его выпускали, был бы лучшим басом. Кроме голоса у него был интеллект, душа в музыке. Он умел видеть и слышать в нотах все. Ноты ведь - всего лишь значки, которые еще нужно уметь наполнить, сделать так, чтобы Vissi d"arte в "Тоске" слушалась как импровизация, будто на глазах рожденная. Когда я готовила партию Леди Макбет, моя дочь Наташа застала меня однажды ночью сидевшей на полу в номере отеля, репетировавшей сцену сомнамбулизма. Так я входила в состояние, искала его. Маленького сына Руслана я не брала на спектакли с такими ужасами. Однажды взяла его, четырехлетнего, на репетицию знаменитой гениальнейшей постановки "Макбет" Филлиды Ллойд, в которой я пела в Париже, Ковент-Гардене и Барселоне. Героиня кончала с собой, а я должна была испачкать себя "кровью" из пакетика под одеялом. Лежу я на генеральной репетиции и понимаю, что Руслан в зале. Из-под одеяла шепчу: "Уберите Руслана". Когда я выходила со сцены, он все же увидел меня, и я придумала что-то вроде: "Сынок, я не очень удачно открыла баночку с вареньем…" - "А ты что, ела варенье?! Сейчас уже не завтрак".
Ваш сын - предмет особой гордости. Оперой не заразился еще?
Мария Гулегина: Заразился! Он сейчас в Шотландии учится биомедицине. Но ходит в драматический и оперный кружки, выступает в спектаклях, поет мюзикл на английском. Английский и немецкий для него как родные. Французский и итальянский хуже, но на уровне русского. Японский только начинает изучать.
Как вам удалось вырастить его таким уравновешенным, с вашими-то оперными страстями?
Мария Гулегина: И оперными, и семейными. Я горжусь, что воспитала в нем мужчину - не собачку на диванчик, не мамину плюшку, а человека, который может отвечать за себя и свою семью. Когда мы с ним остались вдвоем, я ему сказала: что бы ни случилось, мы с тобой - семья, а семья - это прайд. Не забывай, что мы - львы ("Руслан" с тюркского переводится как "лев"). Ты маленький, но львенок, который станет львом. А я - львица по Зодиаку (9 августа), со мной тоже нужно осторожно. Мы будем принимать решения вдвоем, потому что отвечаем за наш дом". "А если я ошибусь?" - "Ничего, будешь учиться".
Какое главное правило в воспитании сына?
Мария Гулегина: Уважение к нему как к личности. А разлуки его только закаляли, учили ценить друг друга. Вчера написал мне в вотсапе: "Любимая мамочка, очень по тебе скучаю и не могу дождаться твоих поцелуев". Мои дети - это мое все. Дочь Наташа - директор оперного агентства Impresario. Сын мечтает, чтобы я жила у моря, дышала бы им, отдыхала. Он думает, что мне так будет хорошо. Я молчу. Потому что умру без работы. Конечно, в 70 лет я не буду выходить на сцену, хотя Магда Оливеро прожила до ста с небольшим. Жизнь интересна, когда есть новые постановки, когда есть что учить, когда приходишь в своей кабинет и думаешь спеть то и сё. Вот это самое интересное.
*Это расширенная версия текста, опубликованного в номере "РГ"