"1917" Сэма Мендеса выглядят так. Два молодых, но уже звездных британских актера - Джордж МакКэй и Дин-Чарльз Чепмен - бодро чешут по маршруту, который пролегает через восхитительной аутентичности декорации окопов, горящих городов, тоннелей с жирными крысами и ловушками, заваленной гниющими трупами грязищи. Все это ребятам нужно героически преодолевать, уворачиваясь от взрывов, пуль и падающих с неба самолетов, причем взрывы, в отличие, допустим, от пуль и самолетов, вполне реальные.
Изредка на пути встречаются более именитые британские актеры: Эндрю Скотт, Марк Стронг, Бенедикт Камбербэтч, Колин Ферт. Им хорошо, они через пару минут благополучно исчезнут, пожелав удачи. Никто землей их не засыплет, не заставит бултыхаться в речке и совершать марш-броски в полном обмундировании. Тяжкие испытания достаются исключительно молодежи. Сплошное издевательство, ей-богу. Еще и мужик какой-то с камерой увязался, бежит рядышком, то в лицо заглядывает, то в затылок объективом тычет, то кругом хороводит. И, главное, все номинации на "Оскар" - мимо. Несправедливость.
Как известно - в рекламной кампании на это был основной упор, - лента решена в формате монолита, единым неразрывным куском. Вернее, кусков, приблизительно равных, в действительности два. Внутри каждого, разумеется, есть замаскированные, незаметные склейки, но меж ними - явно обозначенная грань, что, опять же, концептуально обосновано. А именно - позволяет мягко и ненавязчиво выскочить из пространства сурового военного реализма в сюрреалистичный ночной кошмар, где бушует адское пламя, из тьмы материализуются демонические фигуры противников и куда все же пробивается лучик надежды в лице богородицеподобного образа девушки с младенцем. Тогда как обратный переход осуществляется посредством наиболее мощной по воздействию и вместе с тем сравнительно простой сценой: в тишине утреннего леса уставшие солдаты внимают пронзительному исполнению песни Wayfaring Stranger.
Тем постулируется очевидное: на войне как на войне, ад снаружи, ад внутри, наяву и во сне, никуда от него не спрятаться, и лишь песня нам строить и жить помогает. Ради этого, надо полагать, Сэм Мендес и соорудил внушительную реконструкцию не конкретного события, а опыта войны в целом, вооружившись дедушкиными воспоминаниями и воспоминаниями других непосредственных участников гекатомбы, а также призвав в союзники крупнейших мастеров своих областей (помимо оператора Роджера Дикинса - монтажер при Нолане Ли Смит и художник-постановщик "Бегущего по лезвию 2049" Деннис Гасснер, например).
Реконструкция, и впрямь несказанно внушительная, камешек к камешку, тютелька к тютельке, помимо материальных атрибутов воспроизводит и такое характерное свойство, определяющее суть Великой войны, как бесцельность. То есть вот неслись эти двое, спешили, спотыкались и вскакивали, потом один с дистанции сошел (в трейлерах видно, какой именно), а у оставшегося и мотива личного изначально не было, но он все равно не сдался, молодец, продолжил марафон. А что в итоге? Да ничего, сегодня отменили наступление, а завтра поступит новый приказ, и погонят всех на смерть.
Англичане во Франции бьются с немцами - и ладно бы с нацистами, так нет, обычные немцы (хотя в фильме они подлые гады - враг есть враг). Из-за какого-то серба, который грохнул какого-то австрийца. Мы-то задним умом понимаем, что не с бухты-барахты все полыхнуло, что был комплекс предпосылок и все такое, а ты поди втолкуй про этот комплекс рядовому, мобилизованному из глухой деревни. Стало быть, можно себе представить, в каком психическом состоянии пребывали бойцы, которых тогда отправляли прямиком в преисподнюю и давили танками и травили газом за неизвестно какие и чьи грехи.
Это состояние впоследствии, отложившись и усугубившись в сознании вернувшихся, во многом обусловило развитие истории в XX веке. Но как его передает картина Сэма Мендеса - картина, в которой мы наблюдаем Первую мировую глазами как раз таких бойцов? Фактически парой сцен: упомянутой, где песню поют в лесу, и эпилогом, где выполнивший задание ефрейтор осознает тщетность своих усилий.
Впрочем, едва ли справедливо в чем-то упрекать Мендеса и его замечательную команду, которые произвели, безусловно, выдающуюся работу. Да, за всеми техническими наворотами, за операторскими акробатическими выкрутасами, за скрупулезно выстроенными декорациями, за красотой инженерии всего этого сложноустроенного механизма, за великолепными практическими эффектами и так далее часто теряется ощущение подлинности. Ну, так никто, кажется, никогда и не скрывал, что ценность "1917" - не столько в самом произведении как таковом, сколько в том, как оно создавалось.