Эта выставка, которую вроде бы логично сравнивать с "Оттепелью", предыдущей частью трилогии, посвященной советскому искусству второй половины ХХ века (третья часть должна быть о перестройке), скорее выстраивает диалог с лондонской выставкой 2011-2012 годов в Музее Виктории и Альберта "Постмодернизм: стиль и переворот, 1970-1990". Об этом говорит куратор проекта Кирилл Светляков во вступительной статье в каталоге. Он предлагает взгляд на позднюю советскую культуру с точки зрения концепции постмодерна. Постмодерн он при этом связывает не столько с концом больших идеологических нарративов, сколько с периодом, который определяется появлением постиндустриального общества. Постиндустриальные перемены назывались тогда "эпохой НТР", то бишь научно-технической революции.
В целом понятно, почему этот подход выглядит, с кураторской точки зрения, многообещающим. Постиндустриальный поворот вроде бы должен объяснить внутреннюю логику развития советской системы, которая и для внутренних, и для внешних наблюдателей выглядела "вечной", да вдруг в одночасье померла. С другой стороны, он должен соотнести процессы в СССР с мировыми тенденциями. А с третьей, помогает уйти от противопоставления "официального" и "неофициального искусства", или художников левого МОСХа - концептуалистам, например.
Официальное искусство в этой трактовке предстает, с одной стороны, как декорация "пустоты" - и первый зал, выстроенный как гротескная реконструкция парадного "входа" эпохи (три портрета Леонида Ильича как три ипостаси политического деятеля) тому свидетельство. С другой стороны, оно предстает как поточная индустрия идеологических образов, поставленных на поток. Отличная фотографическая серия Валерия Щеколдина, запечатлевшая труд художника над многометровым портретом Л.И.Брежнева - "Ильича-2", ставит выразительную точку над i в этом сюжете. Идеологический заказ гарантировал занятость армии художников. Тем более, что размер уже тогда имел значение.
Сразу за стеной входной зоны открывается веселый мир Комара и Меламида, коллажей Михаила Гробмана или фарфоровые неваляшки с всегда единогласно поднятой "за" рукой от Леонида Сокова. Это рождает ощущение, что эти два пространства, официального и неофициального искусства, жили на равных. Доказывать, что это не так - все равно, что ломиться в открытую дверь.
Ломиться в открытую дверь не хочется. Но не заметить, что побочный эффект предложенной оптики "постмодерна" - историческая абберация, тоже странно. Проблема не в самом понятии постмодерн, а в том, что оно, возможно, не очень годится в качестве общего знаменателя эпохи. Вообще-то, эту эпоху переименовали не единожды. Из "эпохи развитого социализма" она превратилась, с легкой руки Михаила Горбачева, в "эпоху застоя", а теперь вот - новый поворот. Может быть, "постмодерн" не самый плохой термин, если считать, его не общим знаменателем, а приличным декором совершенно разных эпох, одновременно присутствующих на одном историческом отрезке в отдельно взятой стране.
О каком постиндустриальном обществе можно говорить, если только 28 августа 1974 года сельское население начинает получать паспорта? С 1932 до 1972 колхозники были привязаны к месту жительства. Это в крупнейшей космической державе мира! Для тех, кого презрительно назовут "лимита", кто после 1974 года будет работать на "стройках века", жить в вагончиках и общежитиях, только начиналась индустриальная эпоха. Реквием русской деревне, пропетый Валентином Распутиным в "Прощании с Матерой" и Виктором Попковым в картине похорон бабки Анисьи, невозможно понять без этой рубежной даты - 1974 год. Не оттепель, а эпоха застоя дала паспорта десяткам миллионам советским гражданам. Дала им возможность передвигаться свободно - внутри страны!
С другой стороны, эпоха больших идеологических нарративов никуда не делась. Можно сказать, что они давали слом там, где свобода мысли была условием научного поиска. Именно в ДК культуры Курчатовского института была первая выставка Павла Филонова в 1968 году. Именно в новосибирском Академгородке проходит первый Всесоюзный фестиваль бардовской песни. Оборотная сторона этой разрешенной свободы - "закрытые" города. То, что академик Андрей Сахаров, работавший в Арзамасе-16, стал одним из лидеров правозащитного движения 1960-х годов, не "вывих времени", а закономерность. То, что концептуальное искусство вырастало как способ дистанцирования от навязываемого властью нарратива, описано не единожды и Ильей Кабаковым, и Борисом Гройсом, и Виктором Тупицыным.
Видимо, поэтому кураторы выставки, уделившие внимание и квартирным выставкам (реконструкция выставки в мастерской Леонида Сокова - из самых интересных сюжетов), не стали акцентировать социальный и политический контекст советского "постмодерна". Мол, всем понятно, откуда берется раздвоенность сознания. Из вполне оруэлловского двоемирия, где ввод войск Варшавского договора в Прагу в 1968 году уживался с речами о "разрядке напряженности", лишение Александра Солженицына советского гражданства - с повестью Трифонова "Дом на набережной" (1976)… Наконец, чтение Гофмана, Кафки и запрещенного "Архипелага ГУЛага" - со школьной программой.
Справедливости ради надо заметить, что в каталоге есть подробнейшая хроника событий 1968-1985 года. Плюс - интереснейшие статьи не только историков искусства, но и социологов, антропологов, филологов, исследователей гендерных отношений. Каталог вообще выше похвал. Похоже, его роль выходит далеко за рамки этакого академического фундамента, над которым высится сложносочиненная конструкция выставке. В ней как раз все переплелось, как в доме Облонских: театрализация, мотивы двойников и зеркала, соц-арт и акции группы "Коллективные действия", мистические поиски и иературы Шварцмана и гиперреализм "Снайперов в тире" Сергея Базилева… Каталог своего рода "двойник" выставки - тот самый, который предлагает свои элитарные маршруты по выставке-блокбастеру. Выставка - для всех. Каталог - для тех, кто не разучился читать. Ведь сегодня человек, читающий книгу, - по определению элита.
Выставку "НЕНАВСЕГДА", безусловно, нужно смотреть. Она оказалась тем зеркалом, в котором анфилада исчезающих героев приоткрывает равно прошлое и незавершенность настоящего.