Если Авдотья Панаева сама не написала бы ни строчки, если бы она даже не была хозяйкой салона журнала "Современник", где побывали все великие и просто значительные писатели середины XIX столетия... Если бы она была просто красивой женщиной, которую мучительно любил Некрасов, посвятив ей целый цикл любовной лирики... Она все равно вошла бы в историю русской литературы, как вошла в нее, скажем, возлюбленная Ф. И. Тютчева Елена Денисьева благодаря его "денисьевскому циклу".
Но, сказав это, я понимаю, что тем самым наношу памяти Панаевой жестокое оскорбление...
Да, она стала главной Музой великого русского поэта, и "панаевский цикл" его стихотворений - это одна из недосягаемых вершин русской интимной лирики. Именно интимной, а не просто любовной, потому что все эти стихи написаны на разрыв сердца, и ее, и его, и читателя. В них мало радости, куда больше откровенной боли и страдания. Одни их первые строчки говорят сами за себя: "Да наша жизнь текла мятежно...", "Давно отвергнутый тобою...", "Тяжелый крест достался ей на долю...", "Прости! Не помни дней паденья...", "Мы с тобой бестолковые люди...", "Прощание" и т. д.
В гражданском браке они состояли полтора десятка лет, и началось это при жизни ее законного мужа, писателя и критика Ивана Панаева, что позволяет любителям исторической "клубнички" говорить о любви a trois. Тем более что и жили они одно время действительно вместе, и умирал Панаев на руках Авдотьи.
Но злословить по этому поводу не стоит. В Авдотью Панаеву, женщину невероятно красивую, были влюблены не только Панаев и Некрасов. В нее после первой же встречи с ней влюбился и Федор Достоевский, который писал брату: "Вчера я в первый раз был у Панаева и, кажется, влюбился в жену его. Она умна и хорошенькая, вдобавок любезна и пряма донельзя". И даже французский классик Александр Дюма-отец, побывав в России и посетив дачу Панаева под Ораниенбаумом, писал в мемуарах "Путешествие по России", что госпожа Панаева "очень отличается женской красотой".
Но беда в том, что внешняя привлекательность Панаевой стала не выигрышным лотерейным билетом, а тяжелым крестом. "Иногда я думаю, - писала она, - что я не виновата в том, что я сделалась. Что за детство варварское, что за унизительная юность, что за тревожная и одинокая молодость".
Ее беда была в том, что расцвет ее жизни совпал с ситуацией, когда она оказалась в кругу невероятно ярких и харизматичных мужчин, тех, кто печатался в некрасовском "Современнике" и часто бывал в доме Панаевых. И кем она была в сравнении с ними? Красоткой, хозяйкой в доме, принимавшей именитых гостей и умевшей лишь поддержать разговор, но никогда не высказывавшей свое суждение.
Все-таки Некрасов, разглядев в ней творческую личность, побудил ее писать свою прозу. Два романа - "Три страны света" и "Мертвое озеро" - были созданы в соавторстве с ним, причем в написании "Мертвого озера" он принимал мало участия. Еще четыре романа она написала сама, и среди них - такой принципиальный для XIX века текст, как "Женская доля".
Он был написан не без влияния идей Н. Г. Чернышевского, с которым Панаева была очень дружна и относилась к нему с большим пиететом. Но в романе свой почерк. Панаеву волнует судьба женщин, ставших вот именно "жертвами любви".
"В настоящее время, - пишет автор, - участь женщины всегда в руках того, кто приобрел ее любовь... Чуть она очутилась в руках эгоиста, она - жертва его прихотей и раба общественных условий".
В романе отразились личные переживания Панаевой, связанные и с законным браком с Панаевым, и с "незаконным" с Некрасовым. И в обоих она была несчастна. Панаев вел свободную и весьма разгульную жизнь, а Некрасов был мужчиной, мягко говоря, сложным. К тому же три их сына, рожденные в незаконном браке, умерли младенцами.
После смерти Панаева в 1862-м она могла узаконить отношения с Некрасовым. Вместо этого, измученная долгим и тяжелым романом с ним, она идет на разрыв отношений и выходит замуж за скромного сотрудника "Современника" Аполлона Головачева, рожает дочь Ирину и остаток дней после смерти второго мужа в 1877-м проводит бедной вдовой, зарабатывавшей редактурой и для души писавшей "Воспоминания".
Вместе с романом "Женская доля" эти воспоминания - ее главный вклад в русскую литературу. В них много неточностей, есть откровенный, чисто женский пристрастный взгляд на тех мужчин, что окружали ее в салоне "Современника". Если она не любила Тургенева, то и выведен он карикатурно, и изъясняется языком приказчика, а не великого писателя. Если любит Добролюбова почти как сына, то и видит в нем ангела.
И - ни слова о романе с Некрасовым! Возможно, потому, что вспоминать об этом было слишком больно.
Зато как изумительно описывает она в целом среду "Современника". Ведь никто из женщин XIX века не знал ее так близко и изнутри, как Авдотья Панаева.
Или с каким неподражаемым женским юмором она пишет об обжоре Александре Дюма, который изрядно надоел ей своими визитами. "Раз я нарочно сделала для него такой обед, что была в полном убеждении, что, по крайней мере, на неделю избавлюсь от его посещений. Я накормила его щами, пирогом с кашей и рыбой, поросенком с хреном, утками, свежепросольными огурцами, жареными грибами и сладким слоеным пирогом с вареньем и упрашивала поесть побольше. Дюма обрадовал меня, говоря после обеда, что у него сильная жажда, и выпил много сельтерской воды с коньяком. Но напрасно я надеялась: через три дня Дюма явился как ни в чем не бывало... Я думаю, что желудок Дюма мог бы переварить мухоморы".
Прелесть, не правда ли!