Титул "портретистки революции" она получила, поскольку сразу после революции приняла участие в создании памятников по Плану монументальной пропаганды. Сделанный ею бюст Жоржа Дантона (1918 г.), который она считала лучшим, не сохранился. А барельеф с чеканным профилем Робеспьера, потомственного адвоката, ставшего организатором якобинского террора, казненного бывшими соратниками в 36 лет, и сейчас в экспозиции, как новенький. Другого Неподкупного, прозванного "рыцарем революции" и "железным Феликсом", Лебедева лепила в его собственном кабинете на Лубянке в 1925 году.
С дистанции сегодняшнего дня сюжет выглядит несколько сюрреалистическим. Разведясь с мужем Владимиром Лебедевым, художником, с которым они вместе в голодном 1918 году рисовали Окна РОСТА, она уезжает из родного Петрограда в Москву, где не была до того ни разу, где у нее ни мастерской, ни жилья. Из всех знакомых, похоже, только фотограф Наппельбаум. По крайней мере, она селится у него, в крохотной… фотобиблиотеке. Можно предположить, что фотограф, снимавший в 1918 году Ленина, Дзержинского, Луначарского, протежировал скульптору. Портрет Феликса получился поразительным - даже сотрудник ЧК, поколебавшись, заметил, что очень уж "суров". Но тут уж ничего сделать было нельзя, Лебедева всегда следовала за натурой. Всегда была зорким наблюдателем.
Тогда же она лепит бюст Цюрюпы, который, как и портрет Дзержинского будет показан на выставке к 10-летию Октябрьской революции. Но параллельно, все в той же библиотеке, куда она между матрацем и буржуйкой втискивает станок скульптора, делает великолепный портрет писателя Всеволода Иванова (1925 г.) Его задорную крупную круглую голову с взвихренным чубом над крутым лбом, она устанавливает на основательный куб. Лепит портрет актера Валерия Инкижинова - пару лет спустя он сыграет главную роль у Пудовкина в "Потомке Чингисхана". После эмиграции Инкижинова в 1930 году в Париж бюст будет показываться как безымянная "Голова монгола". Кажется, именно в этом бюсте она попробует прорисовать линии бровей на надбровных дугах, а не лепить их. Несколько лет спустя вырезанные на скульптуре брови, как на портретах древнеегипетских принцесс 14 века до н.э., появятся в точеной лаконичной головке Цецилии Волиной (1928 г.).
Тогда, в 1925 году, сделан и ее автопортрет, который впервые будет показан после ее смерти, на выставке 1969 года. Это портрет - самоопределение. В нем - предельная концентрация мастера, отсутствие даже намека на женское кокетство, строгость формы, прямота изучающего взгляда в упор. Ей 33 года. Она скульптор. Точка. Глядя на этот портрет, понимаешь, почему Александр Тышлер назвал ее "царь-бабой". Дело даже не в красоте и царственной посадке головы. Скульптура для нее - искусство точное. В старости, когда она стала терять зрение, ее спросили, почему она прекратила лепить. Ответ был: "Я не люблю стрелять и не попадать".
Снайперская точность глаза, зоркая твердость руки сделали ее востребованным портретистом. Ее портреты Чкалова и Стаханова, Твардовского и Пришвина, Михоэлса и Книппер-Чеховой, Мухиной и Удальцовой (ах, какой стоический, рембрандовский по духу портрет этой "амазонки авангарда"!), маршалов и генералов, ткачих, летчиков и шахтеров, актрис образуют пантеон, в котором, кажется, еще слышно эхо голосов прошлого.
Она была успешна как скульптор, знаменита. Ее работы участвуют в выставках Общества российских скульпторов (ОРС) и эпохальной всесоюзной выставке "Индустрии социализма", и в передвижной юбилейной советской выставке 1928 года, показанной в шести столицах Европы, и в двух Венецианских биеннале. Но как ни странно, ни одной ее монументальной скульптуры в городе не было поставлено. Ее проекты памятников Пушкина, Чехова и даже Дзержинского (ее проект на конкурсе 1940-го года получил первое место) так и не случились. Правда, благодаря работе над памятником Чехова она вылепила выразительнейшие небольшие скульптурные фигуры ее коллег и друзей - Владимира Татлина и Анатолия Мариенгофа. Даже только ради них стоит прийти на выставку.
Единственное исключение - знаменитая "Девочка с бабочкой", скульптура, созданная Саррой Лебедевой в 1935-36 годах для Парка культуры и отдыха имени М.Горького. Эта любимая ее работа, которую, кстати, она так и не увидела в бронзе - лишь в цементе, материале, скорее, разочаровавшем скульптора, да и не рассчитанном на вечность. В бронзе "Девочка с бабочкой" была отлита с гипсового оригинала в 1968 году, вскоре после смерти мастера. Она и стала центральной работой выставки.
Достаточно взглянуть на эту по-детски крепенькую "Девочку…" в купальнике, с полотенцем через плечо, делающую осторожный шаг, чтобы не спугнуть севшую на ее ладонь бабочку, чтобы ощутить, как далека она и от монументального пафоса соцреализма, и от академической красоты античных образов, которые вдохновляли, например, Ивана Шадра, создавшего 12-метровую фигуру "Девушки с веслом". Да, за обнаженной девушкой Шадра брезжит образ Артемиды, но прежде всего - комсомолки, спортсменки, отличницы и обладательницы значка ГТО.
Но, может быть, гораздо интереснее, что в "Девочке с бабочкой" нет ничего от точных индивидуальных скульптурных портретов Лебедевой. Мастер, которая в скульптурных портретах обнаженных женщин умеет сохранять индивидуальность персонажа, в парковой скульптуре создала "воображаемый" идеальный образ. Да, в нем тоже можно найти отсвет античности. Но совсем другой - античности древних куросов, с их углубленностью в себя, с их шагом, при котором обе ноги крепко стоят на земле. Автор не акцентирует ни современность образа ребенка в полосатом купальнике, ни архаику афинской древности, но они слиты, проступают друг сквозь друга. Детство тут воспринимается как "ключ" к вечности. Эту мысль, кажется, подтверждает головка 5-месячной дочки Лены Красиной, которую Лебедева лепила из воска параллельно с работой над бюстом ее отца. Полуулыбка ребенка, выточенная форма ее круглой головки о, взгляд - прямо перед собой и в себя - ошеломляю каким-то нездешним внутренним равновесием.
Наконец, отдельный раздел выставки составляют рисунки Лебедевой, в том числе серия знаменитых "ню", которая нечасто показывается. Блистательная рисовальщица, она запечатлевает балерин и домработниц, художниц, моделей, отдыхающих в шезлонге, стоящих с полотенцем, склонившихся или лежащих на диване… Для нее модели не безымянные герои - почти под каждым рисунком указано имя. Женское тело тут объект внимания, такое же, как лицо. Пластика каждой индивидуальна. Завершенность и композиционная целостность этих рисунков не оставляет сомнений, что они самоценны и самоцельны. Эти работы заставляют вспомнить и "нюшек" Владимира Лебедева, и рисунки французских скульпторов Аристида Майоля и Шарля Деспио, с которыми ее часто сравнивают. Но кроме французского изящества, в них видна и сочувственная теплота женского взгляда.