Владимир Александрович, что ждать людям от наступившего года: зарплаты, занятость, ковидные ограничения?
Владимир Мау: Начнем с того, что сегодняшний кризис - по природе своей неэкономический. Это природный катаклизм, но имеющий серьезные экономические последствия. Природный катаклизм точнее сравнивать с войной: есть противник, есть военные (медики), есть разведка в лице ученых, которые пытаются проникнуть в генштаб противника и понять его замыслы. Экономика перестраивается на "военные рельсы": появляются новые технологии, выпускается новая продукция, меняется логистика. По итогам минувшего года можно сказать, что мы стали лучше понимать, что происходит; появились вакцины, которые уже показывают свою эффективность.
Ковидные ограничения в той или иной мере будут сохраняться: пандемия пока не закончилась. Кроме того, могут появиться новые риски: мы видим это по сегодняшней ситуации в Европе.
О перспективах занятости
Мы уже выработали ответ на угрозу -это вакцины. Однако необходимо помнить о том, что риски остаются и ограничения (добровольные или заданные государством и системой здравоохранения) также сохраняются. Никто не может пока с уверенностью сказать, завершится ли пандемия в 2021 году. При всей сложности прогнозирования экономических кризисов прогнозы относительно пандемии - вещь более сложная.
Рост зарплат статистически наблюдался и в 2020 году, хотя и небольшой.
Владимир Мау: Он, скорее всего, продолжится, хотя многое будет зависеть от неэкономических обстоятельств.
Показатели по занятости в нашей стране неплохие. Российский рынок труда реагирует на ситуацию очень своеобразно. В начале нашего рыночного развития (в 1990-е годы) эксперты нередко жаловались, что наш рынок труда ведет себя "неправильно": на трудности он отвечает не столько увольнениями, сколько сокращением продолжительности рабочей недели, снижением зарплат (часто за счет бонусов). Опыт показывает, что такой механизм имеет более мягкие социально-политические последствия, чем увольнения. Я считаю, что такая реакция лучше, чем то, что мы наблюдаем в старых рыночных экономиках: с точки зрения социокультурных особенностей нашей страны, нашего опыта и истории такая ситуация лучше, чем открытая безработица и тем более - чем застойная безработица, когда люди лишаются работы, а потом не могут ее найти и даже отказываются от поиска.
Перспективы занятости зависят от темпов и структуры экономического роста: это жестко связанные параметры. Особо надо отслеживать проблемы с занятостью молодежи. Сейчас эта проблема у нас не является острой - к настоящему моменту эти люди, как правило, уже нашли работу, если теряли ее ранее. У нас нет проблемы многих развитых стран, где остро стоит проблема безработицы среди молодежи: в силу демографических особенностей молодежь востребована. Однако соответствие ожиданий от места работы и реальной ситуации - это то, на что стоит обратить внимание.
Удастся к концу года вернуть безработицу на докризисные 4,7%?
Владимир Мау: При существующих предпосылках, если не будет новой катастрофической волны пандемии, это возможно.
Грозят ли экономике новые шоки, подобные пандемии? Какие риски и возможности они могут принести "простым людям"?
Владимир Мау: Если вы знаете, какой кризис или шок предстоит, то вы примете меры, чтобы его избежать. Но непредвиденные ситуации, к сожалению, неизбежны. Мы живем в турбулентном мире, где потрясения случаются часто. Россия - часть мировой экономики и избежать негативных шоков не может.
Не будем забывать, что при всей болезненности кризис всегда несет в себе и новые возможности - технологические, институциональные, социальные. Так было и в ХХ веке после глобальных катаклизмов. Говоря о нынешней ситуации в логике неэкономических катаклизмов ХХ века, вспомним, что мировые войны привели к очень существенным институциональным изменениям. Появились новые институты и условия в государственной и денежной политике, они не были характерны для предыдущих эпох.
Впрочем, у таких новаций всегда есть важные особенности. Во-первых, они - результат длительной подготовительной работы в предшествующие десятилетия, которые получают импульс к резкому ускорению. Применительно к началу ХХ века - это радикальный рост роли государственного регулирования, отказ от золотого стандарта и новая денежная система, сдвиг в сторону крупных индустриальных компаний.
Во-вторых, важно понимать, какие новации и институты являются краткосрочными и лишь отвечают на текущие угрозы, а какие станут устойчивыми и долгосрочными, то есть отражают "новую реальность". Какие из них сохранятся, зависит в первую очередь от общественного консенсуса, политической культуры конкретной страны.
В-третьих, можно выделить желательные ("хорошие") и нежелательные ("плохие") институциональные изменения.
Об уроках пандемии
Чему, например, научил мир кризис 2020 года?
Владимир Мау: Он простимулировал рост гибких, нестандартных и дистанционных форм занятости, которые, вероятнее всего, сохранятся и будут развиваться в тех секторах, где они не сокращают производительность. Второй фактор - вот пришла сейчас всеобщая цифровизация, и это очень хорошо. Полагаю, она останется с нами. Но одновременно возник и "Большой брат", который смотрит за нами. От него хотелось бы со временем избавиться. Но наше нежелание принять что-то новое не означает, что оно уйдет, это тоже вопрос национальных консенсусов. Хотя надо также признать, что сама оценка того или иного института может существенно меняться с течением времени по мере накопления нового опыта.
В последние десятилетия кризисы в России были связаны в основном с внешними факторами. Еще в 2019 году обсуждались многочисленные риски, способные вызвать в мировой экономике новые кризисы, по масштабу сопоставимые с кризисом 2008 года: проблемы долга и бюджетного дефицита в развитых странах, замедление экономики Китая, перегрев мирового фондового рынка, неустойчивая ситуация в ведущих экономиках с формирующимися рынками, окончание периода низкой инфляции и ускорение роста цен, вызывающее необходимость ужесточать денежную политику в ведущих странах.
Существует много потенциальных источников шоков, и искусство государственного управления состоит в том, чтобы находить способы и механизмы их демпфирования. Однако опыт 2020 года, когда кроме пандемии по России ударило еще и падение цен на нефть, показал, что наша экономика становится все более устойчивой к таким шокам. Падение ВВП России в 2020 году оказалось одним из самых низких среди ведущих экономик мира, а масштабы сокращения доходов населения и роста безработицы - меньше, чем в условиях предыдущих кризисов.
Как должна измениться система социальной поддержки для сокращения бедности? Нужно ли продолжать разовые выплаты семьям, которые практиковались в прошлом году?
Владимир Мау: Существует два способа сокращения бедности. Первый - это, собственно, экономический рост, но не формальный, а тот, который сопровождается ростом благосостояния. Второй - это адресная помощь незащищенным группам граждан. Ситуация с ковидом подтверждает, что мы должны переходить к более адресным механизмам поддержки, направлять инструменты социальной защиты тем группам, которые действительно нуждаются в этой помощи. В таком случае размеры этой помощи могут быть более существенными, чтобы не только улучшить текущую структуру потребления в нуждающихся семьях - например, в семьях с маленькими детьми, - но и обеспечить им системную и долгосрочную поддержку. Предложения правительства относительно формирования социального казначейства - очень важный шаг.
Восстановление экономики должно идти через поддержку бизнеса или поддержку потребителя? Каким методам (и в каком соотношении) государству стоит отдать предпочтение?
Владимир Мау: Восстановление экономики происходит в первую очередь за счет эффективной экономической и регуляторной политики. Есть структурные задачи макроуровня: инвестиции в инфраструктуру, в здравоохранение и вообще в человеческий капитал. Однако важно учитывать природу кризиса. В отличие от 2008-2009 годов в его основе лежит не неэффективность и падение спроса, а остановка экономической деятельности на основе административных решений: остановились международные перевозки, закрылась часть предприятий, было ограничено передвижение людей. В такой ситуации снятие ограничений почти автоматически ведет к экономическому росту.
В 2020 году основная часть реализуемых правительством РФ антикризисных мер была направлена на поддержку населения, потребителей. Это сработало: падение доходов населения было сглажено, оно оказалось меньше, чем ожидалось, а потребительский спрос во втором полугодии позволил компенсировать значительную часть спада первого полугодия.
В отношении бизнеса были приняты эффективные меры, первая из которых - это достаточно короткий (по сравнению с большинством стран Европы) период локдауна. Это действительно важная мера: деятельность большинства бизнесов была прервана максимум на 1-1,5 месяца, а потом они смогли снова включиться в работу благодаря поддержанному спросу со стороны потребителей. Если бы локдаун продолжался дольше, например 2-3 месяца, тогда необходимость мер масштабной поддержки бизнеса была бы более актуальной.
О раздаче денег
Насколько вообще оправдан экономически процесс раздачи "вертолетных денег", чтобы стимулировать потребительский спрос?
Владимир Мау: "Вертолетные деньги" - это термин, который был использован экономистами на основе проведенного Милтоном Фридманом тщательного изучения опыта Великой депрессии 1930-х годов. Речь шла о том, что при структурном кризисе, который проявляется в кризисе спроса и финансов, необходимо предоставлять экономике ликвидность. Проще говоря, давать больше денег. Считалось, что "вертолетные деньги" будут использованы получившими их экономическими агентами для увеличения спроса на потребление или инвестиции. Но нынешняя ситуация принципиально иная, чем в 1930-е или 2008-2009 годы, - экономический кризис начался с остановки предложения. В таких условиях "вертолетные деньги", если они не встретят ответную реакцию со стороны предложения, приведут к инфляции - потребительской и фондовой. И мы видим, что эмитированные в результате количественного смягчения (QE) деньги идут сейчас прежде всего в сбережения и в рост стоимости активов, надувая пузырь на фондовом рынке. А это усиливает неравенство - еще одну серьезную проблему современного общества.
Раздать деньги недостаточно: ключевым с точки зрения стимулирования экономической активности является желание экономических агентов использовать эти деньги именно на текущее или инвестиционное потребление, а его, по всей видимости, пока нет в большинстве ведущих стран мира.
Фонд национального благосостояния растет, что делать с этими огромными деньгами, куда вкладывать?
Владимир Мау: Фонд национального благосостояния (ФНБ) - это в первую очередь резерв правительства на случай крайне неблагоприятных макроэкономических условий. У нас сейчас условия скорее благоприятные: очень низкий государственный долг, номинированный в национальной валюте; имеется возможность дешевых заимствований. В этих условиях достаточно разумна политика государственных заимствований на внутреннем рынке: это дешевые деньги, которые идут на решение социальных, инфраструктурных и других проблем. Если деньги можно дешево занять, то нет смысла тратить резервы, иначе в ситуации реального экономического кризиса не будет ни резервов, ни возможности занять деньги, потому что долг станет гораздо более дорогим. Экономическая политика должна основываться на разумном управлении рисками.
Об инвестициях в диплом
Лишь треть студентов считают, что высшее образование обязательно для того, чтобы стать хорошим специалистом. Тревожный знак?
Владимир Мау: Абсолютно нормальный. Формально университетский диплом, может быть, и не нужен, если человек готов постоянно учиться, повышать квалификацию. Сейчас в вузы поступают примерно половина выпускников школы. Другое дело, что государство должно расширять доступ к высшему образованию, относиться к нему как к общественному благу. И финансировать не потому, что это даст какой-то экономический рост (хотя, конечно, даст), но просто потому, что образованные люди - это хорошо для общества. И это уже делается: ежегодно растут контрольные цифры приема в вузы на бюджетные места.
Вы часто говорите, что вузовское образование из услуги превратилось в инвестицию в будущее. Это надолго?
Владимир Мау: Надеюсь, навсегда. Сегодня студенты и слушатели требуют знаний, а не просто отсиживаются в ожидании диплома. Все чаще из двух похожих программ предпочитают более сложную. То есть время и деньги, потраченные на образование, рассматривают как инвестицию, от которой должна быть отдача. На таком фоне российским вузам придется выдерживать сильную конкуренцию. Причем не только с университетами. На рынок образования приходят разные компании, предлагающие повысить квалификацию, обновить знания.
О будущем технологий
Есть поручение: ввести во все вузовские программы элементы курсов по искусственному интеллекту (ИИ). Почему это важно?
Владимир Мау: Искусственный интеллект, так же как и дистант, и вообще цифра, уже стал чем-то вроде современной грамотности. С разным уровнем глубины погружения, но в вузах должны быть такие программы, доступные для всех специальностей: и технических, и гуманитарных. Причем для гуманитариев это даже более важно, чем для "технарей". Курсы по ИИ в РАНХиГС включены во многие программы: "Прикладная математика в экономике", "Системы больших данных в экономике", "Финансы и технологии", "Digital Design в менеджменте"... И что важно: это и требование современных студентов, и огромный спрос экономики.
Есть онлайн-курс для всех желающих - "Введение в искусственный интеллект и разговорные боты". За последние два года на него пришли более десяти тысяч студентов только внутри академии. А первые курсы по искусственному интеллекту мы начали разрабатывать еще в 2018 году совместно с Газпромбанком и Университетом Иннополис. Были лекции по темам цифрового государства, по квантовым технологиям и по цифровой экономике для развития цифровой грамотности у всех студентов. Кстати, сейчас у нас стартует новая программа "Наука о данных" - совместный проект с Росстатом, который тоже тесно связан с ИИ.
Дистант - вынужденная антикризисная мера?
Владимир Мау: Не только антикризисная, но и структурная. Это прообраз будущего. А будущее - за смешанным форматом обучения. Но важно понимать два момента. Дистант - технология, а не форма образования. Нельзя делить образование на "очное" и "дистантное", или на "заочное" и "дистантное". Нужно прежде всего говорить о том, как с помощью дистанта повысить качество образования. Я имею в виду не вынужденный форс-мажорный дистант в условиях пандемии. Мы говорим об использовании элементов дистанта в нормальном образовательном процессе. Здесь дистант может способствовать как расширению доступа к лучшим профессорам, так и индивидуализации образовательных траекторий.
У вас есть решение? Как сделать так, чтобы учиться онлайн было удобно?
Владимир Мау: Я думаю, надо поддержать создание коворкингов: своего рода студенческих интернет-кафе, куда можно прийти с наушниками и дешево, а лучше - бесплатно посидеть за компьютером, позаниматься. Конечно, и сами университеты могут подключаться. Например, мы предлагаем тем, у кого есть необходимость, приходить в аудитории: не для того, чтобы очно поучаствовать в семинаре и послушать лекцию, а чтобы принять участие в дистантных занятиях, которые транслируются на всю академию. И это затрагивает не только тему пандемии.
Кстати, по-новому могут "заиграть" те же библиотеки. В последние годы много говорили о том, зачем они, когда скоро все будет оцифровано. Вот вам и новая роль библиотек: они становятся точкой коворкинга. Подчеркну: дистант создает огромные возможности, но и ставит новые задачи, о которых мы раньше не знали.
О непрерывности образования
Как может измениться вузовское образование в ближайшие 5-10 лет?
Владимир Мау: Знаете, раньше я делил жизнь на "жизнь при советской власти" и "жизнь при рыночной экономике". А теперь понимаю: ничуть не менее важное измерение - жизнь "до" айфона и "после". Поэтому главный навык, который должно прививать образование, - адаптивность.
Умение применять знания в условиях постоянных перемен?
Владимир Мау: Скорее, способность использовать полученные знания и навыки для того, чтобы быть успешным. За то время, пока студент учится в вузе, приоритеты поменяются. Реальность такова, что "самое перспективное" на момент поступления в вуз к моменту его окончания - через 4-6 лет - уже может устареть. Поэтому ключевой тренд в образовании - его непрерывность. Надо постоянно осваивать что-то новое.
Второй тренд - индивидуализация. Сейчас все большую роль играют курсы по выбору. Модель образования, которую мы сейчас развиваем, - Liberal arts. Это многопрофильный бакалавриат, когда студент выбирает две-три специализации, которые даже могут логичным образом не совмещаться. Этот выбор учит студента ответственности.
Конечно, и дистант - тоже тренд. Но как и где он будет наиболее востребован? Пока нет ответа. Знаете, когда появился самолет братьев Райт, на нем нельзя было не то что перелететь Атлантику - даже улететь из Парижа в Лондон. Но технология появилась. С дистантом мы сейчас именно на этой стадии: еще нельзя перелететь Атлантику, но подниматься в воздух уже можно.
РАНХиГС, ВШЭ и МГИМО вошли в состав первого научного центра мирового уровня в области гуманитарных и социальных наук. Чем будете заниматься в этом проекте?
Владимир Мау: Президентская академия - прикладное социально-экономическое и гуманитарное образование, то есть образование с управленческими компетенциями. А большинство эффективных управленцев базово имеют как раз гуманитарное образование. Это очень важно, чтобы увидеть картину в целом. Участие в гуманитарном проекте для нас - источник новых квалификаций, новых программ. В основе - антропология, экономика, энергетика, демография. Речь о комплексном исследовании человека - одном из важнейших научных исследований в современном мире.
Должна ли измениться плата за обучение при переходе на удаленное обучение?
Владимир Мау: Студенты платят в первую очередь за качественное образование. Дистант для вуза не дешевле образования с физическим присутствием в аудитории. Он дешевле для студента, которому не нужно ездить на занятия. Однако для университета постоянные расходы остаются прежними, при этом нужно новое оборудование, дополнительные расходы на компьютерные сети и вопросы информационной безопасности. Можно сказать, что постоянные издержки не снижаются, а переменные растут.
Нужен ли закон об удаленном обучении, подобный закону об удаленной работе?
Владимир Мау: В нормальной ситуации закон оформляет ту ситуацию, которая уже сложилась, а не навязывает что-то новое. Закон не должен противоречить практике, нормативное регулирование не должно мешать росту.
Уже в первую волну пандемии шли разговоры о том, что необходимо законодательно оформить сложившуюся ситуацию. Закон о дистанционном образовании уже внесен в Государственную Думу. Например, если студентам выдают компьютеры, которые являются государственным имуществом, это должно быть каким-то образом оформлено, как и обратная ситуация, когда человек использует для рабочих нужд собственную технику. К тому же в условиях дистанта преподаватель часто занимается дополнительной работой: должен ли он получать за это доплату? Все эти вещи должны быть оговорены.