Корреспондент "РГ" побывал на встрече автора с читателями и записал самые яркие моменты ее рассказа о романе.
Все началось с монастыря
Новый роман задумывался в тесной привязке к Свияжску. Поэтому мне очень важно и радостно рассказывать о нем здесь, где все и начиналось. На самом деле аж в 2015 году когда только-только вышла "Зулейха открывает глаза", мне хотелось написать что-то о беспризорниках 1920-х годов. Рассказать историю о том, как в Успенском монастыре Свияжска организовали коммуну для дефективных подростков. Как эти дети с криминальными наклонностями жили в стенах обители. Об их отношениях, надеждах, первой любви. И я стала изучать материалы в Нацархиве Татарстана, побывала в Свияжске, где немножко помучила Артема (Артем Силкин - директор Государственного музея заповедника "Остров-град Свияжск") и экскурсовода Людмилу Анатольевну Елесееву.
Потом я отложила сбор материала. Он полежал какое-то время в столе. За этот период был написан роман "Дети мои", и снова потом вернулась к этой идее. И в итоге, изучив тему беспризорного детства, я поняла, что, пожалуй, его главным определяющим фактором был голод. И я поняла, что надо делать роман о нем, пусть и не показывая прямо. Дать его в отражении человеческих судеб. Голод стал главным невидимым героем моей книги. Я расширила географию романа от городочка до всей страны. Мне захотелось дать палитру событий, передать коллективный опыт проживания голода.
Единственный, кто остался от изначальной задумки, - это мальчик по имени Загрейка. В той ненаписанной истории именно его глазами читатель смотрел бы на Свияжск. И в романе он стал ключевым, хоть и не главным героем.
В итоге история о нескольких мальчишках переросла в роман. Исходной точкой повествования стала Казань, а потом действие развивается на протяжении маршрута в четыре тысячи верст. Пять сотен беспризорных детей вывозят из голодного города в Туркестан, чтобы спасти от смерти.
Между Одиссеем и Иваном-дураком
Эта история выстроена как героический миф и в чем-то его напоминает. Начальник эшелона Деев по дороге вынужден совершать много маленьких подвигов. Сначала найти одежду и обувь для детей, потом пропитание, спецпитание для лежачих, молоко для младенца, лекарство. В итоге все эти поступки выливаются в один большой подвиг - спасения умирающих беспризорников. Деева можно сравнить с античными героями Ясоном, Одиссеем, а можно со сказочным Иваном-дураком. Недаром он сам на протяжении всей книги называет себя дураком. Мне показалось, что такая форма даст читателю надежду на то, что эшелон доедет до Самарканда.
Кроме мифологической структуры, я постаралась внести в текст много человеческого тепла, потому что голод - главный негативный герой романа, а тепло уравновешивает его ужас.
При написании у меня было два сомнения. Первое - справлюсь ли я с темой как автор. Второе - захотят ли люди читать о голоде. Я знаю по себе, что это вызывает нутряное отражение у здоровой психики.
Я старалась пройти по лезвию ножа, попробовать найти ту грань, которая разделяет уважительное отношение к теме и слишком облегченную подачу. Моей задачей было рассказать о голоде так, чтобы это не превратилось в беспросветное чтение, чтобы роман можно было эмоционально одолеть.
Пятьсот судеб
Образы всех взрослых персонажей вымышленные, у них нет прототипов. Только в судьбе детского комиссара Белой есть фрагменты биографии реальной женщины Аси Давыдовны Калининой. Это жена всесоюзного старосты Михаила Калинина. Она была профессиональным борцом с голодом, настоящим героем. Ее даже называли матерью чувашских детей, потому что она вывезла оттуда более шести тысяч умирающих. Она организовывала передвижные столовые, эвакуационные поезда.
Что касается детей, то они в романе - коллективный персонаж. В нем то и дело высвечиваются какие-то отдельные лица, диалоги, биографии. Их истории я старалась черпать из документов. И фразы, словечки, поговорки беспризорников, все эти лексические жемчужинки я тоже брала из документов, хотела, чтобы они звучали аутентично.
Также в их судьбы я порой запаковывала какую-то важную информацию о голоде. К примеру, там есть мальчик Егор Глиножор, который в голодные годы питался глиной и кормил ею родственников. Это не выдумка. Люди в ту пору ели глину, верили, что она насыщает. В Татарии даже ходила легенда о Глиняной горе, которую нужно съесть до конца, и тогда голод прекратится.
И была у меня еще одна задумка при описании всех этих детей. В конце романа, когда я даю полный список кличек пятисот беспризорников, эти прозвища в голове у читателя сами будут "распаковываться". И люди смогут поразмышлять, пофантазировать, а какие же судьбы стоят за этими именами.
Сплести узор из лент истории
Работа над книгами у меня происходит очень по-разному. Вообще, для меня главное - это структура, и здесь мне очень помогает кино, сценаристика. Потому что сценарий всегда начинается со структуры. Мне очень важно чтобы она была красивая, рассказывала о развитии всех героев и их драматургические "арки" пересекались между собой в нужный момент и заканчивались там, где надо. Я бы даже сказала, что пытаюсь достичь архитектурной красоты.
Порой структуру я изображаю графически, у меня дома есть большая доска, на которой я что-то рисую, наклеиваю какие-то листочки. Почему для меня это так важно? Все три мои романа исторические. И в общем-то, я занимаюсь тем, что пытаюсь рассказать одновременно большую историю страны и маленькую историю человека. При этом, конечно же, неуважительно к читателю делать большую историю просто фоном. Она должна влиять на героя. А большая история состоит из конкретных событий, произошедших в конкретные годы и дни, и невозможно их передвинуть. Это как вбитые гвозди, и между ними необходимо проложить драматургическую линию человека.
И вот это сплетение узора из двух лент истории для меня самое сложное.
За что ругают "Эшелон..."
Когда вышла моя первая книга "Зулейха открывает глаза", то я услышала много критики и негативных высказываний. Причем меня обвиняли одновременно и в том, что я очерняю прошлое, и в том, что обеляю его. Так что, издавая третий роман, я была готова, что в чем-то повторится история с "Зулейхой". И в общем-то, прозвучали те же упреки. Получилось так, что "Эшелон на Самарканд" еще не появился на книжных полках, а уже было сказано много негатива в его адрес. Я объясняю это тем, что мы как общество недостаточно много разговариваем о нашем прошлом. Необходимость в этом давно назрела. Получается так, что потребность в такой дискуссии выливается в обсуждение книги на эту тему. То есть роман служит только поводом, чтобы поспорить о том, кому разрешено, а кому нет высказываться о советской истории, под каким именно углом надо смотреть на нее.
Моей художественной задачей было рассказать о двойственности советского режима. И главный герой романа Деев подан в этом противоречии. С одной стороны, он совершает подвиги, а с другой стороны, это убийца, на его руках кровь невинных людей. Тех, кого он убивал в Гражданскую войну, во время реквизиции продуктов и крестьянских бунтов, охраняя составы с продуктами от голодающих казанцев. И это совмещение для меня - ключ к пониманию феномена советского. В этом ответ на вопрос, почему мы до сих пор не можем разобраться с этой темой. Таких деевых было очень много в стране.
А вторая моя задача - рассказать о человечности как об условии выживания общества. Потому что персонажи моей книги - это люди Гражданской войны, где каждый готов убивать каждого, война у всех в головах. Но на чем тогда строить общество? И книга построена таким образом, что эшелон идет по стране, а встречающиеся по пути люди самых разных социальных слоев и политических убеждений помогают ему. В итоге все эти чекисты, красноармейцы, басмачи, работники продуктовых пунктов на время обнуляют свою вражду и вдруг начинают выполнять одну общую задачу, их усилия складываются, и дети доезжают до Самарканда.