Какие уроки пандемия дает музеям на будущую жизнь?
Михаил Пиотровский: Некоторые вещи будущего существования мира, я думаю, сейчас проигрываются через музей. Потому что (я не раз говорил об этом) музей - это картина мира. И музей лучше окружающего мира.
В пандемию многое пришлось пересмотреть. Например, она высветила критерий для давно идущих и активных разговоров о том, насколько в музее нужен человек.
У нас прошел большой межмузейный спор на тему: зачем посылать с картиной курьера, если состояние отданной на выставку вещи сегодня можно проверить с помощью телефона или видеокамеры? Но спор закончился тем, что все музеи дружно сказали: если без курьеров, то мы ничего другим давать не будем. Курьеры - хранители вещи. А человек, хранящий вещь, должен с ней ездить, она без него никуда - это просто музейный принцип. Он знаток, он вешает ее на стену, без него никто не может ее трогать ни у себя, ни в другом месте.
А второй важный момент - если в результате человеческого общения не будет увеличиваться знание, нет смысла, подвергая картину риску, возить из страны в страну. Так пандемическая ситуация помогла нам окончательно понять самим и объяснить другим, что искусство без человека, который его изучает и объясняет, почти не существует. А поскольку мы уже должны исходить из того, что пандемия, возможно, будет с нами всегда, и ограничения - не в таких масштабах, конечно, но так или иначе - будут существовать, то это важный урок.
Уходящий год был щедр на скандальные реакции по поводу современного искусства, вроде "Большой глины". Хватает российской публике зрения, вкуса, понимания его языка?
Михаил Пиотровский: Язык искусства меняется. Язык Пушкина казался непонятным, неправильным по сравнению с языком Державина. А язык Пастернака - по сравнению с языком Пушкина. Но у нас к тому же заметна явная "ненасмотренность" людей. Хотя это удивительно, потому что Россия - родина авангарда.
Но еще важнее то, что очень много злобы. Озлобление все затмевает.
Искусство - всегда немножко провокация, оно должно спровоцировать дискуссию. Но когда довлеет раздражение, злость и вместо критики следует злословие, а вместо возражения - оскорбление, и это становится чуть ли не манерой общения (и не только по поводу искусства), то это очень плохо. И современное искусство тут как "оселок", показывающий уровень озлобления в обществе.
Я вспоминаю, как у нас протестовали против "Эрмитажного Будды" Чжана Хуаня, стоявшего в большом дворе Зимнего дворца. Этот исковерканный, изуродованный Будда, напоминающий о "культурной революции", о страдании - очень хорошая работа! - вызвал письма в прокуратуру и прочие инстанции. Писали, что он оскорбляет и память тех, кто жил и работал в Зимнем дворце, и память тех, кто его штурмовал. В общем, и царей он оскорблял, и революционеров.
За этим исключительная верность классике?
Михаил Пиотровский: Нет, тот, кто отрицает современное искусство, не должен себе льстить уверенностью, что он понимает классику. И наоборот: кто понимает классическое искусство, поймет и современное. Я все время, как формулу, повторяю: что нет большого различия между "Собакой" Поттера и "Кошкой" Пикассо. Это просто немножко другой язык. Когда спросишь того, кто говорит: "Классику понимаю, а современное искусство нет", что именно он понимает в классике, то быстро выясняется, что такие зрители, как правило, не понимают ни символики, ни всех тех смыслов, которые стоят за красивым изображением. Даже в натюрмортах. И задача музея, особенно такого универсального, как Эрмитаж, давать все время перекликающийся контекст. Показывать искусство в контексте - классическое в современном, современное в классическом.
Может быть, нам нужно лучше разъяснять?
Михаил Пиотровский: Конечно. Но и люди должны понимать, что музеи надо уважать. И если скульптуру "Большая глина" поставил музей, то надо уважать его решение, а не кричать: не то! Ну или по крайней мере сначала подумать: а почему это поставили? Видимо, все-таки не для того, чтобы специально разозлить нас... А чтобы пригласить к диалогу. Это диалог, может быть иногда и очень жестким, но это все-таки должен быть диалог - без злобы, без раздражения.
На самом деле эта скульптура похожа на глину. И если вы никогда не видели кусок глины, а чаще видели кусок дерьма - ну что ж поделать... Многое можно свести к двум-трем ассоциациям...
Увы, это тенденция - если тебе что-то не нравится, кажется отвратительным, то надо это запретить или уничтожить - есть в обществе в целом. Но это вообще-то неинтеллигентно...
Не поменялась ваша зрительская политика?
Михаил Пиотровский: Мы в музее по отношению к посетителям продолжаем строить схему, сочетающую роскошь и доступность. Музей, конечно, роскошь, тем более такой, как Эрмитаж, но он доступен всем. Он доступен всем, но все должны понимать, что он роскошь. А не просто - зашел, погулял... Именно через сочетание роскоши с доступностью музей во всем мире становится лабораторией правильного вовлечения человека в музейный процесс.
Но сейчас в Эрмитаже большинство посетителей - молодые люди. Потому что они пользуются интернетом, где сейчас преимущественно продаются билеты в музей. Каким языком музей говорит с молодыми людьми?
Михаил Пиотровский: Нам приходится думать, как сделать перевод того, что мы хотим сказать, на язык другого, нового поколения. И мы создаем программы, написанные на языке, понятном для нынешней молодежи. Сейчас выпустили в ТикТоке две серии, в одной из которых музыка подобрана под игру фонтанов во дворе Зимнего дворца. Там пока немного посетителей, но зато это эрмитажный подход: остановись и подумай.
В условиях ковида Эрмитаж открыл новый музей-спутник в Екатеринбурге...
Михаил Пиотровский: Да, в условиях ковида и при отсутствии центрального финансирования мы открыли в Екатеринбурге центр "Эрмитаж-Урал". Событие для нас почти священное, потому что во время войны там были в эвакуации наши сотрудники. В центре есть мемориальная комната, рассказывающая, как эрмитажники жили в городе. "Эрмитаж-Урал", кстати, мог возникнуть сразу после войны, потому что мы им тогда подарили довольно большую коллекцию. Но они разделили подаренное по разным отделам, и это все как бы поблекло.
А сейчас собрано вместе - и то, что мы подарили, и то, что привезли на выставку "От романтизма к импрессионизму". И получился новый образчик того, что мы называем спутниками Эрмитажа. Хорошо показывающий, что никакие запасники не надо делить и ничего не надо раздавать, но каждый раз - создавать.