Герой Рики Тони перестает думать о самоубийстве, что позволяет ему перейти к относительно нормальному взаимодействию с окружающими, которые начинают вести себя в его компании более естественно, чем раньше. Изобретательность Тони по части выведения из себя всех, до кого он может дотянуться, на грани исчерпания: проломленное кактусом стекло не притормозившей на перекрестке машины не приносит удовольствия, спортивная победа над братом покойной супруги чуть не заканчивается трагедией, эскапада в паб с прахом отца приобретает явно гротескные черты… А все те, кого Тони держит на постоянном прицеле, больше не желают идти в том направлении, в котором безутешный вдовец их посылает.
Видимо, теперь наступил его час сделать шаг навстречу - своим страхам, предубеждениям, не всегда понятно, откуда взявшимся принципам, самоподдерживающимся на одном лишь ослином упрямстве. Пересматривая очередные видео с Лизой, Тони все больше задумывается над смыслом жизни и над посмертной судьбой человека, которого он любил больше всего на свете. Что в очередной раз приводит его на кладбищенскую скамейку с Энн и заставляет подумать о том, кем в действительности могут быть проекции божественного образа.
Это простые смертные. Те, над кем Тони еще недавно подтрунивал, начинают по-новому ощущать его деятельную заботу, понимая, что на самом деле чувство, которое они испытывают, не ново. Он и раньше по-своему был неравнодушен к другим, только это всегда приобретало черты поведения школьника-непоседы, лезущего вон из кожи, лишь бы привлечь к себе внимание, испытывающего стыд за свои искренние порывы. Тони, как оказывается, готов принять о себе любое суждение (да, он жалок, никчемен, бездарен, расхлябан), он не может поверить только одному - его ценят, его есть за что благодарить и любить, безусловно, не ожидая ничего взамен. Эта мысль для Тони невыносима, так как если ее пустить внутрь, дать ей распуститься, ничего от столь тщательно сконструированного образа не останется и в помине.
Готовя очередной репортаж для газеты, он сталкивается с фундаментальной этической дилеммой, и в первый раз он понимает, что собственный цинизм и ёрничание ему не противопоставить тому, что смотрит ему в глаза. Он начинает ценить то, что Лиза сделала ради него - и старается разделить это с другими. То, что начиналось, как беспощадная ирония, в конце концов свелось к фундаментальным жизненным истинам, которые нужно насытить собственными смыслами, чтобы поверить в них.
Ну и Рики не был бы англичанином, если бы иносказательно не приплел в конце Шекспира: весь мир - театр, а люди в нем актеры. С упором на слово "люди" на этот раз.