За "Луизу Миллер" ходатайствовал режиссер Георгий Исаакян. Он и осуществил постановку в тандеме с художником Алексеем Трегубовым, а в качестве музыкального руководителя был приглашен Эдуард Топчян, худрук и главный дирижер Национального филармонического оркестра Армении.
Нельзя не заметить, что "Луиза Миллер" не частая гостья на оперных подмостках во всем мире, и тому две основные причины. Во-первых, эта опера, что написана Верди на либретто Сальваторе Каммарано по пьесе Шиллера "Коварство и любовь" (первая постановка состоялась в декабре 1849 года в неаполитанском театре "Сан-Карло), 15-ая опера композитора, которая относится к концу раннего периода его творчества, а публика готова кассировать свою любовь лишь к поздним его шедеврам. Во-вторых, эта опера требует сразу шесть выдающихся солистов, обладающих незаурядной вокальной техникой. Найти таких и собрать в одном месте - задача из разряда фантастических.
Большой театр впервые в своей истории обращаясь к "Луизе Миллер", отважно положился на возможности собственной труппы и собрал даже два состава исполнителей при участии всего лишь пары заморских гостей. Результат получился, бесспорно, зачетный, но не всегда высокохудожественный. Очевидно, что певцы перечат своей вокальной природе, берясь за партии, которые им явно не по голосам. И все же некоторые работы достойны уважения и комплиментов. Это сопрано Екатерины Морозовой (в заглавной партии), достигающей в финале высшей степени пронзительности; обладателя красивого баритона Павела Янковского (в роли старика Миллера), хотя, конечно, всегда нужны более точная интонация и мягкость в звуковедении.
Эффектно выступил новобранец Большого театра Владислав Попов (граф Вальтер). Он даже "перепел" своего визави - мастеровитый южнокорейский бас Саймона Лима, чей голос в непростой акустике Новой сцены звучал уж совсем глухо. И очень броско проявил себя молодой итальянец Антонио Поли (в образе влюбленного Рудольфа). Его манера пения чуть рутинерская, но голос такой яркий, что выпадает из всех ансамблей. Зато его исполнение знаменитой арии Quando le sere al placido ("В те вечера, когда мы с ней при бледном звезд сияньи") становится главным музыкальным событием премьеры.
В целом, странным образом, мало музыки было в этой премьере. Хору нашлось место на сцене только в финальных поклонах. А так он пел то откуда-то из небытия, то врываясь в партер по флангам "летучим отрядом" и оглушая публику нестройным звучанием (и это, естественно, так как хор противопоказано слушать на расстоянии вытянутой руки). А оркестр играл ноты более или менее аккуратно, но музыки подобное исполнение не рождало. От оркестра, увы, не исходило ни одного эмоционального посыла.
Немецкий романтизм глазами итальянцев, звучащий на итальянском языке, требует очень глубинной чувственности, которая, конечно, исходит, прежде всего, от музыки. Ведь "чистый" сюжет в опере это, как правило, квинтэссенция банальности. Вот и тут все, как всегда: Луиза влюбляется в графского сына Рудольфа, не подозревая о его титуле. И становится жертвой интриг. Но чтобы спасти отца от тюрьмы, пишет ложное любовное письмо другому. В финале же признается в обмане и умрет вместе с любимым.
"Театр не может быть вчерашним, театр в отличии от музея, это то, что происходит здесь и сейчас", - считает Георгий Исаакян и действует прямолинейно. В первой же сцене явно высмеивает народную любовь к шведскому ритейлеру товаров для дома, делая главную героиню продавщицей его магазина. Она, бедняжка, даже спит в кровати культового производителя (не снимая ни кроссовок, ни бейджика) на глазах у покупателей в торговом зале… Потом действие перемещается на приём у мэра-бургомистра с провинциальным конкурсом красоты и прочими пошлыми утехами (тут бросается в глаза, что художник всех женщин одевает в нарочито вульгарные, уродливые наряды)… Отец Рудольфа выбирает "королеву красоты" и решает, какая жена, исходя из интересов власти и денег, подойдет его сыну.
Ничего эксклюзивного. В этих же мизансценах можно свободно играть и "Евгения Онегина", и "Тоску", и "Риголетто", и "Бал-маскарад", "Аиду" и, конечно, "Травиату"… Режиссер очень метко и жестко подмечает, что, порой, так называемый, "современный взгляд" способен легко превратить искусство в нечто сетевое, как фастфуд.
А самой красивой и пронзительной становится финальная сцена в храме (неизменно изумительная работа художника по свету Дамира Исмагилова). Но пропасть между людьми подлыми и честными, ложью и правдой не уменьшается. В каждой ключевой сцене вдруг совсем некстати появляется уборщица со шваброй. И будто специально выметает не только любовь, но и саму жизнь.