Перефразируя Гумилёва, назвавшего Иннокентия Анненского "последним из царскосельских лебедей" (и, конечно, сильно драматизируя), можно сказать, что доживший до XXI века Борис Владимирович Заходер был последним из "детгизовских лебедей" - блистательных советских переводчиков детской литературы. То есть переводчиков, работавших для читателей, у которых были очень призрачные шансы прочитать переводимые им книги в оригинале и никаких шансов - увидеть места, где их действие разворачивается. Чем и определялся его творческий метод.
Но не только этим. Родившийся в 1918 году Заходер был человеком своего поколения. А это значило, что если на его старших товарищей (и в большой мере - наставников) по "цеху задорному" детского художественного перевода, Чуковского и Маршака, выпало по вполне полноценному куску дореволюционной биографии, подразумевавшей, в том числе, длительные вояжи в страны переводимых литератур, то на Заходера пришелся кусок биографии совсем другой - военной. И кусок не такой уж малый - с 1939-го, с финской войны, на которую он ушел добровольцем, по 1946-й. Конечно, он, ушедший воевать в июне 1941 года тоже добровольцем после нескольких месяцев обучения в Литинституте, служил всё-таки не в окопе, а во фронтовой газете ""Огонь по врагу" - но именно во фронтовой. Медаль "За боевые заслуги" просто так не давали.
Что не уберегло его, как и многих других вчерашних светских воинов, от негласного запрета на профессию - профессию поэта. "Не надо нам еще евреев в литературе" - вслух этого в конце 40-х литературные начальники не произносили, но поступали в соответствии с этой директивой. Так что первый же его шедевр, "Буква Я", написанный еще в 1947 году - так сказать, в качестве литинститутской дипломной работы, был опубликован только в 1955 году. Хотя, конечно, дело было не только в космополитизме….
Я ведь вам не просто буква,
Я - местоимение.
Вы
В сравнении со мною -
Недоразумение!
Недоразумение -
Не более не менее!
Тут вся азбука пришла
В страшное волнение.
Было от чего прийти в волнение!
Заходер, как и другие, перебивался анонимными-псевдонимными переводами, впрочем, отнюдь не восточными, от которых так болела голова у другого фронтовика, Арсения Тарковского; с успехом выращивал на продажу аквариумных рыбок ("Я кормил рыбок, а рыбки кормили меня", - добродушно шутил он много позднее), писал эстрадные репризы и пародии для тогдашней жены, актрисы оригинального жанра - пока не нашёл свою, как сказали бы сейчас, "фишку" - переводы-пересказы классиков детской литературы.
И попал в точку.
Действительно, кому, как не ему, автору другого шедевра - "Кит и кот", который сейчас разбирали бы с точки зрения витгенштейновской "философии языка", было дано понимание: детская поэзия, вообще детская литература сплошь и рядом построена на каламбуре, на том, что улетучивается при буквальном переводе, на том, что заставляет переводчика выкидывать белый флаг - примечание "непереводимая игра слов".
КОТ
Плывет по океану,
КИТ
Из блюдца ест сметану.
Всё переводимо! Только надо найти подход, выработать приём.
И Борис Заходер его нашел и выработал. "Да, существует только один способ перевода, позволяющий переводить непереводимое, - это писать заново, - объяснял (оправдывался?) он сам в статье "История моих публикаций". - Переводчик становится практически соавтором … если созданное на иноязычной основе сочинение в новой языковой стихии становится живым фактом живой литературы".
Переводы-пересказы Заходера - стали. При этом, как всякий удачный прием, как здоровье живого человеческого тела (тела языка, можно сказать), этот приём незаметен. Но отсутствие его оказывается невыносимо.
В случае "Вини-Пуха" это правило проявилось с наглядностью анекдотической. Когда в 1999 году, еще при жизни Заходера, ЭКСМО затеяло переиздать книгу про медвежонка и всех-всех-всех, не платя Заходеру, оказалось, что у объявившихся новых переводчиков намертво связаны руки: в "альтернативном переводе" действовали какие-то Тигер, Хоботун и… Хрюка! Потому что привычные нам всем Тигра, Слонопотам и Пятачок - придуманы Заходером. Ведь если Owl - это просто Сова (хотя, как убедительно показала Мария Елифёрова в своей статье "Багира сказал", здесь скорее Филин), то Piglet - это поросёнок, подсвинок, но уж никак не Пятачок. Это имя и выросший за ним характер (как за той же Cовой выросла старая дева - "синий чулок", хотя в оригинале это полуграмотный зазнайка-подросток мужеска пола) - гениальная находка русского соавтора.
"Сорок лет Винни-Пух, Кристофер Робин, Пятачок и Все-все-все, открытые Борисом Владимировичем Заходером, были нашими кумирами, - неистовствовал известный тогда интеллектуал Лев Бруни в статье с красноречивым названием "Украли медведя". - Юные личики покрылись морщинками, волосы выпали, бороды поседели, а мы все еще нет-нет, да и наведываемся к друзьям с криком "кто ходит в гости по утрам - тот поступает мудро" и, усевшись за стол, лукаво спрашиваем: "Не пора ли нам подкрепиться?" Короче, "куда идем мы с Пятачком"… То есть теперь, по милости гг. Вебера, Рейн и "ЭКСМО-пресс", надо просопеть "куда идем мы с Хрюкой". Фу, какая гадость".
Заметим, что лично Льву Бруни господа переводчики ничего не запрещали. Всякий новый перевод не отменяет старый и "имеет право быть". Но здесь этот новый перевод был вызван не концептуальными (как у Вадима Руднева, представившего своего Пуха-философа), а сугубо рваческими соображениями. И "ножницы" оказались слишком вопиющи - обманутые покупатели массово возвращали в магазины по неосторожности купленные книги - сами читайте своим детям эту хрюку!
Остаться в русской литературе даже одним словом - это очень много. Но всё-таки Борис Заходер несводим к "Винни-Пуху" - классическая иллюстрация из которого воспроизведена на его надгробье. И даже к "Винни-Пуху" с "Алисой" и "Питером Пэном". Осталось малоизвестным, что Заходер всю жизнь переводил Гёте, которого называл "моим тайным советником" (имея в виду, разумеется, не только высокий чин), и писал оригинальные, ничуть не детские стихи. Парой из них мы и закончим:
Диалог
"Чужая ли ты, моя ли -
А мне-то какое дело?
На кого бы ты там ни глядела,
Лишь бы глаза сияли!"
Не на меня ты глядела,
Но глаза сияли, сияли -
И радости - нет предела.
Не говоря о печали…
•
Памятник
Exegi monumentum...
Horac
Сказать ли правду?
Памятников - нет.
Ни рукотворных, ни нерукотворных.
Настанет срок - увы, сотрется след
Всех наших дел - и славных, и позорных.
Сотрется след побед и прочих бед,
След вдохновений и трудов упорных,
Черты царей на серебре монет
И надписи в общественных уборных,
След океанов и массивов горных,
Самой Земли, её сестёр - планет…
Ведь всякий срок - увы, всего лишь срок.
И он пройдет.
Сотрется след вселенной,
Где мы с тобой сумели - между строк -
Прочесть усмешку вечности.
Мгновенной.
Сотрется след…
Но не горюй, поэт!
Ты тоже усмехнулся - ей в ответ.
1965-1989