Поделиться
Эйфман давно пытается примирить танец и литературу. Достоевского он уже поставил, про русского Гамлета все рассказал. Его радикальная революция принесла танцу чуждую ему повествовательность и иллюстративность. Последнее сочинение Бориса Эйфмана посвящено трагедии петербургской эмиграции. В центре его - два танцовщика, которые бежали в Америку от революции. Последовательно, сцена за сценой, мы наблюдаем их мытарства - танцы на улице со шляпой, попытку заработать в мюзик-холле, слившись с женским кордебалетом (сюжет, трогательно позаимствованный из фильма "В джазе только девушки"), драки на улицах, нищета. В конце концов пути их расходятся: один, влюбленный в танцовщицу из мюзик-холла, посвящает ее в тайны классического балета и создает собственную труппу, где танцуют модерн на пуантах (в программке сказано, что это попытка навести мосты между культурами), другой, отчаявшись найти свое место в новом мире, возвращается на родину. Отъезд его печален, его будущее и нам, и Борису Эйфману известно.
В таком мелодраматическом "мыле" тонут даже эффектные партии и танцевальные решения. Самая красивая сцена балета - сон тоскующего по Мариинке героя. Его возлюбленная является среди сонма прелестных пар классического балета.
Нежные объятия двух петербуржцев, горестно сидящих на своем саквояже, их трогательные поглаживания, странные намеки на то, что один из них влюблен в другого, - все это сделано с той кокетливой двусмысленностью, которая раздражает в искусстве сильнее любого прямого жеста. Не менее пошлым оказывается у него и подход к музыкальному коллажу. Герои присаживаются на прощанье, и эту трогательную сцену сопровождает неизменный в случаях эмигрантской тоски "Вокализ" Рахманинова. Что же касается блеска и нищеты американской жизни, то ее озвучивают неизменные Дюк Эллингтон, Дэйв Брубек, Арти Шоу и Скотт Джоплин.
Борису Эйфману не претит сочинять балет как голливудское кино, в котором интрига, повествование - основа всякого художественного высказывания. Ему до сих пор принципиально чуждо отношение к танцу, развивающемуся по своим, вовсе не повествовательным законам. Собственно, это и есть то, что называется буржуазным, коммерческим искусством. Оно не наращивает новых смыслов, не открывает неведомую реальность, не приближает к интеллектуальным безднам, не шокирует небывалыми парадоксами, не будоражит сознание, не предлагает монтажа и метонимии, внезапного, неожиданного переноса смысла. Вместо всех этих "не" в нем есть удобоваримость, простота интриги, использование музыки в самых что ни на есть предсказуемых сочетаниях. Одним словом, повторение пройденного.
Именно такое искусство тавтологии охватывает отечественное художественное пространство. Мыльные оперы перекочевывают в оперные и театральные залы, а продюсеры и театральные фестивали с удовольствием открывают ими свои программы.
Разумеется, фестиваль такого крупного масштаба, как "Золотая маска", может позволить себе представить в своей афише, тем более праздничной, все, что ему заблагорассудится. И все же есть что-то странное, когда в одну "потребительскую" корзину этой праздничной программы свалены вместе вполне комфортный для нетребовательной публики, претенциозный "мюзик-холл" и глубоко трагический, парадоксальный и неудобный театр Эймунтаса Някрошюса, который будет показан прямо вслед за гастролями Театра Балета Бориса Эйфмана. Очевидно, нарушились какие-то простейшие представления о художественном контексте, об иерархии и пространстве культурного диалога.
Сегодня юбилейная программа продолжится спектаклем Театра Балета Бориса Эйфмана "Русский Гамлет", вслед за которым 12 февраля публика увидит его "Красную Жизель".