Поделиться
Мы встретились с Верой Кузминичной в ее гримуборной. "Извините, - произнесла она с порога, - я вас немного задержу. Мне надо еще дотрудиться".
И вышла - на примерку юбилейного сценического наряда.
Российская газета: Над сценическим костюмом трудитесь до малейшей детали. Даже до запаха. К спектаклю "Блажь" по пьесе Островского, где играли вдовушку, безрассудно полюбившую своего молодого приказчика, даже духи из дома приносили - свои любимые "Диориссимо".
Вера Васильева: Это моя верность изысканным духам. "Диориссимо" были более заметными - с дивным запахом ландыша. Они очень подходили к роли женщины, которая хочет нравиться. И когда я в том спектакле шла на сцену, в воздушном одеянии, все ахали: "Ой, какой дивный запах прошел!" Вот эти летящие ткани, запах ландыша... Это все женщина, женщина...
РГ: Многие в театре, в том числе ваш любимый Андрей Миронов, критиковали вас за лубочность, этакую милоту. Как воспринимали такую критику?
Васильева: Критику принимала с печалью. Но при этом считала, что моя жизнь по большому счету проходит не в моем по духу театре: я с сатирой не очень близка. Если бы я была в "своем" театре, с другими ролями, наверное, не казалась лубочной.
РГ: Как же вы так говорите, когда ваш сценический триумфальный дебют состоялся именно в этом театре на Триумфальной, в водевиле "Лев Гурыч Синичкин", где вы играли вместе с тогдашним королем сцены Владимиром Хенкиным?
Васильева: За это я театру благодарна. Как и за то, что в свои годы по-прежнему живу на сцене. А в театр Сатиры никогда бы не попала, если бы меня не заметили в дебютной роли Настеньки Гусенковой в знаменитом фильме Ивана Пырьева "Сказание о земле Сибирской".
РГ: Ваш театр начинался в детстве, когда впервые попали на "Царскую невесту".
Васильева: Да, да. И придя домой, зачарованная театральным волшебством, села под стол, подняла шатром скатерть и запела нечто, похожее на оперу. С тех пор почти каждый день наряжалась в диковинные самодельные костюмы и пела вымышленные арии. Даже когда чистила картошку. При этом на голове у меня неизменно была старая шляпа - словно царская корона. Так я получила прозвище Шаляпин. О том, что был такой великий певец, я не знала и думала, что дразнят меня Шаляпиным из-за шляпы.
РГ: Шляпкам вы по сию пору верны.
Васильева: Мне кажется, они соответствуют моему облику, мобилизуют на то, чтобы быть подтянутой.
РГ: Давайте вернемся к театральному детству, в котором вы впервые вышли на сцену - в "Театре волшебной сказки".
Васильева: В нашем дворе был семиэтажный дом. На его третьем этаже стоял скульптурный рыцарь. Мраморные лестницы вели наверх. Вот под ними мы и устроили свой "Театр волшебной сказки". Мне приходилось играть мужские роли, так как мальчиков среди нас не было, а все девочки хотели быть прекрасными принцессами. Тот дом до сих пор жив. Рыцарь стоит. А на месте моего сказочного театра - деловая контора.
РГ: С высоты прожитого и пережитого что бы нам посоветовали? Быть искренними, открытыми? Или играть по жестко прагматичным жизненным правилам?
Васильева: Единственное, что могу пожелать, - мудрее подняться над печальными обстоятельствами. И находить оправдание для людей, которые вам причинили боль. Когда при Валентине Плучеке в театре был период пьес Маяковского, совершенно мне не соответствующих, у меня долгие годы не было интересных ролей. Хотя две удачные роли - в "Ревизоре" и "Женитьбе Фигаро" были сделаны с ним. Но я Плучека, который управлял театром - целым миром, понимала, и свою ситуацию воспринимала как данность. Печалилась, но не злилась.
РГ: Плучек не дал сыграть вам любимую Раневскую. Но вы все-таки сыграли ее - в Тверском драматическом театре. Играли такую же близкую вам Кручинину в Орле.
Васильева: Я даже не знаю, чем спасусь, если не буду работать. Могу, наверное, сильно рухнуть. У других людей моего возраста все страсти уходят на детей, внуков, правнуков. А у меня их нет.
РГ: Но у вас есть Даша Милославская, которая с вами уже 20 лет.
Васильева: Встреча с Дашенькой - это чудо! Одно из многих чудес в моей жизни. Однажды с тяжелыми сумками по заснеженным скользким улицам я спешила к мужу в больницу. Вдруг кто-то бережно поддержал меня за локоть: "Позвольте, я вам помогу". Высокая девушка с чудесным русским лицом взяла мои сумки. Проводила в больницу, а потом домой. Через некоторое время я получила удивительно умное, доброе письмо с размышлениями о моей работе от незнакомки по имени Даша. Потом мы встретились. И я обрела дочь, которая подарила мне чувство защищенности перед жизнью.
РГ: Читая вашу книгу-исповедь, заметила, что все, о ком бы ни писали, у вас - прекрасные, чудесные. Вы - как горьковский Лука, для которого "ни одна блоха не плоха"?
Васильева: Нет, просто в книге я вспоминаю тех, кого люблю. Но вообще-то верю в то, что люди добры и способны на любовь.
РГ: Добротой и любовью вы были окружены со своих первых актерских шагов. Когда вы пришли в театр Сатиры, там царили великие "старики". Они вершили судьбы актеров, под них делался репертуар.Но они брали под свое крыло молодых. Откуда шло это великодушие великих?
Васильева: Может, это были остатки роскоши дореволюционных людей, их воспитания? Театр в то время очень любили. А когда театр любят, то артисты себя так и ведут. Большие актеры жили, как меценаты, любили делать добрые дела. В профессии мне очень повезло с людьми. Думаю большую роль опять же сыграл мой дебют в "Сказании". Я ассоциировалась с этой наивной деревенской девочкой, которой надо помочь.
РГ: Как к вам пришло "Сказание"?
Васильева: В московском театральном училище мою розовощекую добродушную рожицу заприметили ассистентки Пырьева. И сразу огорошили: "Девочка, ты хочешь сниматься в кино?" Я так хотела, что на "Мосфильм" явилась в каких-то немыслимых сестриных одеждах, с невообразимо взбитыми кудрями. Меня первым делом расчесали. Взглянула на себя в зеркало и ужаснулась: глазки маленькие, как поросенок, толстая, косички тонкие. Ну никогда в кино не возьмут! А именно это-то и надо было. Снова привели к Ивану Александровичу. Он пропустил сквозь меня пристальный взгляд и отдал короткий приказ: "Принесите два простых чулка". Принесли, запыхавшись, чулки. Пырьев их взял, скомкал. Подошел ко мне, как к предмету, и засунул в чуть открытую кофточку. "Ну, теперь все в порядке. А то фигура тощая, лицо толстое - не поймешь ничего". И когда уже шли съемки, Пырьев частенько напоминал: "Васильевой все подложили?"
РГ: Вас осчастливил и сам вождь. После выхода фильма, причем не только на родные экраны, но и на 86 зарубежных, его ведущие участники были представлены к Сталинской премии. Вы о своей судьбе ничего не знали.
Васильева: Как мне потом рассказали, Иосиф Виссарионович, который всегда смотрел все картины, увидев меня на экране, спросил: "Где нашли вот эту прелесть?" На что ему ответили, что это всего лишь студентка третьего курса, поэтому к премии не представлена. Сталин коротко распорядился: "Она хорошо сыграла, надо ей премию дать". И меня мгновенно включили в списки.
РГ: Как вы нашли в себе силы простить и благословить память Ивана Пырьева? В своей книге вы впервые рассказали о том, почему в кино у вас было только две звездные роли. После триумфа "Сказания" Пырьев пригласил вас в номер гостиницы "Москва" для так называемых "деловых" свиданий. И попросил его отблагодарить - по-женски. Вы этого не сделали. И Пырьев, которого за глаза называли "Иван Грозный", вынес вам роковой приговор: "Ты никогда больше не будешь сниматься!"
Васильева: Я подумала: мне столько лет - лучше пусть истина будет. Но почему еще я хочу Пырьева оправдать. Рассматривая жизнь с высоты своего возраста, я понимаю: Пырьев подарил мне не только роль - жизнь. Ведь если бы не встреча с ним, меня бы, возможно, отправили в какую-нибудь тмутаракань. Там бы я работала, вышла замуж, родила пятерых ребятишек. Жили бы в нищете. Муж бы пил, а потом изменил мне с другой артисткой...
РГ: Известны судьбы многих больших актеров, которые с вершины славы падали в пропасть одиночества и там погибали. Но давайте сейчас о благородной и благодарной памяти. О потихоньку возрождающемся сегодня понятии преемственности, корней, из которых мы все питаемся. Вот в вашей гримуборной - портрет вашего партнера и друга Георгия Менглета. В бывшей гримуборной вашего мужа Владимира Ушакова - портрет Андрея Миронова, с которым он нежно дружил...
Васильева: ...Да, да, они гримировались в одной комнате. И Андрюша с ним всегда откровенничал, даже рассказывал о своих романах. Ушка с удовольствием слушал и подхваливал. Володя Андрея любил, как сына. А Андрюша, наверное, ценил, когда в театре не зависть, а искреннее чувство.
РГ: Почему немолодой, маленький, лысоватый Хенкин был королем сцены? А Тарасова играла Негину в "Талантах и поклонниках" уже далеко не в юном возрасте, но покоряла зал? Потому что подлинный актер берет не внешностью - нутром?
Васильева: Конечно. И способностью предельно выложиться на сцене. Вот я до сих пор помню крик Остужева в "Отелло", смотрящего на свои руки: "Черные!!!" и удивляюсь, как при такой самоотдаче он мог на следующий день снова играть. А сейчас в театре и кино огромное количество прелестных девочек. Но я их не могу запомнить. Смотреть на них для меня все равно что перелистывать модные журналы. Вижу роскошные волосы, чудные глазки, восхитительную улыбку. Но эта девочка в таких же глянцевых сериалах просто кокетничает, а не играет характер.
РГ: Вы настолько выкладываетесь на сцене, открывая то, что живет в вашей душе, что судьба превращает сыгранное вами в реальность. Так случилось с вашей большой любовью и сначала спасительным, а потом преданным замужеством. Играя в спектакле "Свадьба с приданым", позже экранизированным и подарившем вам вторую Сталинскую премию, вы пережили глубокое чувство с большим режиссером Борисом Равенских. Владимир Ушаков, влюбленный в вас, играл вашего жениха, который по сценарию, делая вам предложение, за вас говорил: "Согласна". Именно так случилось и в вашей жизни. Когда вы поняли, что с Борисом Ивановичем необходимо расстаться, ответили будущему мужу: "Я согласна". И счастливо живете с ним более полувека. Что такое для вас любовь? Безрассудный порыв? Или благоразумное понимание?
Васильева: Не знаю, как объяснить. Но огромное счастье, когда это чувство бывает. За любовь принимают много чепухи. Но мне кажется, что я испытала настоящее... Вообще я не люблю об этой истории в моей жизни рассказывать. Считаю, что самое святое человек должен держать у сердца, а не на устах.
РГ: Вы часто влюблялись?
Васильева: До Бориса Ивановича влюблялась - но так, налегке. А после замужества уже нет.
РГ: А в вас много влюблялись?
Васильева: Много. Но опять же до Бориса Ивановича. И абсолютно никто после замужества.
РГ: А зритель? Записочки с любовными признаниями получали?
Васильева: От мужчин - нет. Меня любят женщины. Очень смешно, правда?
РГ: Почему так?
Васильева: Думаю, оттого, что мне никто не нужен. Мужчины это ощущают.
РГ: Вас почитают люди старшего поколения? Или появляются и молодые, услышавшие о вас от мам-бабушек, а потом увидевшие в театре?
Васильева: Молодежь есть. Но в основном меня знает старшее поколение.
РГ: Как зрительскую любовь чувствуете?
Васильева: На улице узнают. Вот идет женщина, о чем-то думает. Потом вдруг: "Ой, здравствуйте! Вы Вера Васильева?" - "Да". - "Будьте здоровы! Счастья вам!" Погладит мою руку и идет дальше.
РГ: Поэтому, дабы не разочаровывать поклонников, вы так тщательно следите за своей внешностью?
Васильева: Если не подкрашу лицо, я как стертая ерундовина. Поэтому, чтобы не пугать людей и себя, стараюсь выглядеть прилично. Достойный внешний вид - это проявление любви к себе.
РГ: Верой вас назвали потому, что вы 30 сентября родились, в особо чтимый на Руси день Веры, Надежды, Любови?
Васильева: Нет. Почему я - Вера, даже не знаю. А родилась на самом деле не 30, а 1 сентября. Выяснилось это так. Когда мне нужно было получать паспорт, я попросила у мамы метрики. Но их не нашли. И мне пришлось сказать, что я родилась 30. Документы о моем настоящем дне рождения отыскались не так давно. Так что незачем переносить даты.
РГ: Один из героев спектакля "Странная миссис Сэвидж", где вы играете главную роль, ваш сосед по клинике душевнобольных говорит вам: "Вы хорошо держитесь в седле". Так что же вам, Вера Кузминична, помогает в этом жестком жизненном седле так стойко держаться?
Васильева: Я просто люблю жизнь. Очень! Люблю людей. Люблю все, что Бог создал. Мне безумно нравится любое создание - цветок ли, бабочка, котенок, слон... И мои разочарования не так сильны, как мое очарование. Надо принимать жизнь такой, какая она есть, и делать как можно больше хорошего каждому, кто рядом.