Однажды другой великий музыкант того времени - Сергей Анатольевич Курехин - в типичной для себя манере, очень интеллигентно и крайне иронично сформулировал свое недоверчивое отношение к популярности Летова (чей старший брат Сергей, кстати, поиграл с ними обоими, и вообще был неотъемлемой частью курехинской "Поп-Механики"), заявив, что он - безусловно, очень талантливый человек, только непонятно - в чем. Что ж, такой величине, как Курехин даже это вполне простительно - да и сам он, в свою очередь, удостоился однажды не менее ехидного посвящения от Летова - нескольких строчек, озаглавленных "К Сергею Курехину". Тем более, что эти два ключевых для своей эпохи деятеля, несмотря на причудливые неосознанные, но все-таки неизбежные для таких людей сближения (в том числе и политические), действительно были настолько разными и "играли" на настолько разных "полях", настолько, в конце концов, по-разному относились к жизни, творчеству и искусству, что было бы просто удивительно, если бы они испытывали друг к другу симпатию и понимание. При этом они оставались двумя столпами советской экспериментальной музыки, которую тоже, конечно, видели с противоположных точек: Курехин - с высот академического авангарда и постмодернистских изощренных парадоксов, Летов - из глубины кромешных бессознательных откровений. У Игоря Федоровича вообще отношения с "коллегами по цеху" (здесь особенно хорошо видна нелепость этого словосочетания - потому что никакие они, конечно, не коллеги, и "цеха" никакого не было, как бы ни старались Юрий Шевчук и группа"Пилот" убедить нас в существовании "русского рока") всегда были насколько интересными, настолько и сложными. Взять хотя бы его заочные взаимные уколы с Борисом Гребенщиковым, где последнее слово все равно осталось за Летовым, чей замечательный кавер на "Электрического пса" "Аквариума" вышел посмертно.
Так что, наверное, дело совсем не только в неприсущей вечно ироничному и скрытно-улыбчивому Курехину летовской мрачной серьезности. Просто эти двое инопланетян жили и творили в совершенно разных космических пространствах, причем оба этих мира удивительным образом имели прямое отношение к нашему миру простых землян. В случае Летова это почти всегда пугает и бьет по сознанию так, что становится не по себе.
Только к внезапному концу его жизни в его музыке и стихах как будто появилось что-то, похожее на поток света - смутный и время от времени прерываемый рецидивами знакомой яростной и разрывающей на части боли. Однако мерзкий соблазн упиваться осознанием ужаса происходящего внутри и снаружи ("как снаружи - так и внутри") всегда им презренно отправлялся в самый дальний угол восприятия - "паническая жажда выздоравливать отсюда", похоже, никогда Летова не покидала, не имея ничего общего с позой. Поэтому к его творчеству в последнюю очередь можно применить пошленький эпитет "декадентское". И неслучайно одна из самых пронзительных песен последнего альбома - оказавшаяся "прощальной" "Снаружи всех измерений" - была написана еще до создания "Гражданской Обороны".