100 лет назад барон Врангель и его армия навсегда оставили Крым

В этом городе всех Пожедаевых, Афанасьевых, Долгополовых объединяло одно: большой двухэтажный дом с мраморными колоннами. Построенный в начале 1890-х, он собирал летом в Ялте всех птенцов здорово обедневших старинных, судьбой переплетенных родов. Сюда отправляли рожать наших бабушек, здесь появились на свет моя любимая тетя и два дяди, которых не удалось увидеть. Один - Коленька-младший, мотоциклист штрафной роты, погиб 13 апреля 1945 под Кенигсбергом. Другой - дядя Жорж - известный французский художник спокойно скончался в своем доме на юге этой страны.

А сразу после Великой Октябрьской социалистической революции в Ялте совсем не в тесноте, но в глубокой обиде на наступавших красных жили несколько лет те, кто надеялся отсидеться, переждать, пока все это наваждение уйдет, сгинет, ведь невозможно, чтобы не сгинуло. Но красные, среди которых был и изгой семьи, мой отец, приближались, теснили, вытесняли, и дом начал потихоньку пустеть.

ОбществоПервые свидетельства воинов Русской армии о том, как их встретили вчерашние союзники

Первыми покинули любимый Крым осторожные Пожедаевы, вскоре превратившиеся в скромных прихожан русской церкви в Ницце. Они вроде бы занялись сельским хозяйством. Потом пропали, чтобы мельком проскользнуть в 1989-м в коротких воспоминаниях старика-церковного старосты: "Были, были такие. Еще мой отец просил их вставать подальше: высоченные такие, за ними и не видно ничего (Значит, верно, наши - прим. авт.). Батюшку заслоняли. Но Бог знает, что сталось с ними после войны".

А Долгополовы решили рискнуть: вернулись каким-то неведомым путем из Ялты в Москву. Не прогадали: так, мелкие неприятности, короткие отсидки. Никак не давали учиться: детей лишенцев взашей гнали из институтов. Но в общем повезло. Выжили.

В опустевшем ялтинском доме к 1920 остались одни Афанасьевы: куда ехать, когда сын воюет за Родину. Приезжал, навещал, клялся: барон Врангель Крым не отдаст. И верил в это до самого последнего своего боя. Его отец, служащий в каком-то ялтинском учреждении, и мать, Евгения Васильевна, сестра моей бабушки, и ехать никуда не хотели. Куда, зачем? Мы же ничего не сделали. А вот родственникам, у Врангеля служившим, уезжать надо. Уедут, потом уляжется, вернутся. Кто-то уехал, двое остались.

И зря. Погоны спороли. Но от трудового народа было не скрыться. Нашли, хотя и не прятались, не промахнулись, сбросили в море. А вскоре "пришли" и за мужем Евгении Васильевны. Она пыталась несколько дней носить ему передачи. Как выяснилось, передач не понадобилось.

Дом сразу отобрали. Но без крыши над головой не оставили. Дали оставшейся одинокой Евгении Васильевне комнату в коммуналке. И соседи оказались хорошие.

Моя бабушка со своим высшим музыкальным образованием честно работала кассиршей. Даже учительницей в школу не брали. Отец высылал своей родной тете Жене, между собой, как это у них и полагалось, они общались на "вы", 20 или даже 25 рублей в месяц.

"Родина"Три офицерских судьбы, ставшие легендами Белого движения

Летом баба Женя приезжала в свои за 80 к нам в Москву. Высокая, за столом всегда прямо сидящая, исключительно спокойная и вежливая, говорила на том хорошем не испорченном русском языке, который со временем стал забываться. Никогда не ругала Советскую власть, отнявшую у нее сына и мужа. Лишь однажды упрекнула Хрущева: "Зачем отдал наш Крым?". Обратите внимание - наш.

Когда приехал в Ялту, баба Женя повела меня, несмышленыша, в наш дом. И с гордостью показала на лестницу и мраморные колонны: "Смотри, до сих пор сохранили". В доме устроили санаторий или дом отдыха почему-то железнодорожников.

Вот таким мне и видится исход 1920-го года из Крыма. Сколько тогда уехало и навсегда? Не знаю. И не хочу верить в цифры.