Легендарной рок-опере "Юнона и Авось" исполняется 40 лет
Не верится, но спектаклю уже сорок лет. Давайте начнем с самого яркого из ваших воспоминаний о "Юноне и Авось".
Елена Шанина: Париж, когда Мирей Матье вынесла на сцену невероятной красоты букет. Я была героиней, поэтому вручили его мне, но, конечно, это были цветы спектаклю. Для меня это был действительно шок, потому что все происходящее было похоже на сон. Во-первых, премьера, во-вторых, Мирей Матье хороша невозможно - она вышла со своим продюсером Джонни Старком, вся сцена усеяна орхидеями... Такой праздник устроил нам Пьер Карден.
Это ведь он организовал те гастроли? Сложно даже представить, какой это был подарок театру!
Елена Шанина: Да, но надо сказать, что осознание всегда приходит потом. И когда спустя время я вспоминала, как сидела в знаменитом парижском ресторане "Максим" рядом с Соней Рикель, Карлом Лагерфельдом и другими потрясающими людьми, я поняла, что в тот момент даже не думала об этом. У меня больше болела голова, что надеть, потому что весь мой гардероб составляло единственное платье от Вячеслава Зайцева - черное в складочку, на котором я меняла то воротничок, то шаль, то брошь, то цветок... Потом уже, конечно, мы часто вспоминали: а вот помнишь, когда Пьер устроил нам маленький ресторанчик со свечами? а помнишь, что он тебе подарил? а как ты опоздала на автобус и все уехали, потому что "нечего выделяться из коллектива", и вдруг прибежал Карден в своем красном шарфе, тут же подъехал лимузин и тебя подвезли к отелю первой и с букетом цветов? Красиво.
Париж вас впечатлил?
Елена Шанина: Мы ведь особо не гуляли, очень много работали, нас проверяли, даже когда мы отдыхали, особенно главных исполнителей: мы должны были быть в отеле и нигде не шляться. Разумеется, старались урвать какие-то моменты: так, лодочки надо купить, сумочку, быстро, по часам... Не то что бы нас это прельщало, хоть в стране тогда ничего не было, это, скорее, была необходимость - тут ведь встречи, приглашения. Но это и столкновение с миром моды: эти ее жертвы всех возрастов в каких-то немыслимых головных уборах, разноцветных ботинках на огромных платформах. После Москвы, тогда второго самого темного города после Пекина, где все были одеты в один цвет, впечатления невероятные. И даже по поводу того скромного пальто в клеточку, которое мне подарил Карден, друзья сказали: "Не поймут, продай кому-нибудь".
Расскажите, как рок-опера "Юнона и Авось" рождалась. В муках?
Елена Шанина: По крупицам, очень спонтанно. Сначала Андрей Вознесенский принес свою поэму. Потом появилась музыка Алексея Рыбникова. Ну а потом мы стали учиться. К станку встали все - молодые, пузатые, лысые, прекрасные... Первая массовка "Юноны и Авось" - самая гениальная. Вот эти моряки - это ведь драматические актеры, которые стали танцевать. Непрофессиональные танцоры. Стали заниматься вокалом. Роль моя была совершено неясна, она была прописана лишь как поэтический образ. Часто рассказываю, как мы сидели на полу в танцевальном зале, и я сказала Коле Караченцову: "Ну роли-то нет, прибежала, убежала...". Но нам все нравилось, мы с удовольствием погрузились в процесс. Через время стало что-то вырисоваться, но тоже трудно. Ведь все, что до этого мы ставили, было четко и понятно - вот тут танцы, тут вокал. А здесь все вместе, все должно было звучать, перетекать из одного в другое. И тогда появился балетмейстер Владимир Васильев.
А как он оказался в Ленкоме?
Елена Шанина: По-моему, его Коля предложил - они дружили, у него же мама балерина. Володя приехал откуда-то с заграничных гастролей, влетел в зал в голубом костюме, сбросил ботинки, влетел босиком на сцену и сказал: "Так, мужики, выворотность убрали!" И все в этот момент сошлось. И великая сценография Олега Шейнциса, и волшебные костюмы Валентины Комоловой. Всех их соединил гений Захарова. Но когда дело шло к выпуску "Юноны", стали волноваться, что спектакль "закроют".
Что, кто-то аккуратно намекал?
Елена Шанина: Ну, кто-то заходил в зал по одному, казачки. И тогда - это известная история, о ней Андрей Вознесенский очень хорошо рассказывает в своих воспоминаниях - они с Марком Захаровым пошли в Елоховский собор, поставили свечи и принесли нам с Колей образки Казанской иконы. И так вот Божья Матерь нас защитила. Самое интересное, что для меня именно этот образ всегда был главным - у меня дома есть очень старая икона, еще с моей молодости, именно Казанская.
И тот образок вы тоже сохранили?
Елена Шанина: Конечно. Так и пронесло. Более того, все будто даже забыли про критику, хотя многие сцены не могли остаться незамеченными. Ведь то, что вы видите в "Юноне", - Богоматерь, церковный хор, свечи, молитва - это все тогда было запрещено, ничего этого просто не было. Знаете, когда вопрос касается высокой духовности, с людьми все-таки что-то происходит. Мы берегли этот спектакль, впервые во Франции сыграли его столько раз подряд и были очень напуганы: сможем ли? Это было непросто, но, как ни странно, в один момент он стал идти все лучше и лучше. Будто появилось второе дыхание.
Интересно, а вы все понимали тогда, что спектакль войдет в театральную историю страны и даже мира?
Елена Шанина: Нет, конечно. Может быть, где-то на подсознании. Мы просто были очень увлечены работой, много придумывали сами. Вот Саша Абдулов. Ведь сцена с горящим факелом - кто бы решился ему такое предложить, если бы он сам не предложил? От этого номера падали в обморок организаторы гастролей во всех странах! Огнетушители, ведра, вода... Они были в ужасе просто, но номер ведь действительно эффектный и совершенно грандиозный. Как-то вдруг возникла и сцена Кончиты с хлыстом - ее не было, но именно она показала характер героини. И "Любовное адажио" - название, которое дал сцене наверху Владимир Васильев, и его распад, волна абсолютно христианского, даже православного раскаяния у Резанова - это все Марк Захаров. Владимир Васильев был в ужасе от этого финала. Ему как эстету, как художнику хотелось, чтобы финал был прекрасен, и вдруг - взаимная боль, сомнения. Для России все это оказалось совершенно новым, причем мы ни у кого ничего не заимствовали, и поэтому "Юнона и Авось" стоит отдельно от мюзиклов. У нас получился свой уникальный гибрид театра переживания, театра поэтического и музыкального.
Вы сказали, что ваша героиня вам поначалу не понравилась.
Елена Шанина: Нет, она не не понравилась, не путайте. Она просто была написана очень схематично, я ее не совсем понимала. Допустим, появляется она в Америке - танец с женихом, а потом сразу бал и сразу любовная сцена. Вот вам предлагаемые обстоятельства для роли. При этом она чиста, прекрасна и верна 35 лет. Не буду рассказывать, как, но я для себя смогла выстроить ее образ. Актрисам, которые ко мне обращаются, я этот секрет рассказываю, а тем, кто не обращается, - нет, зачем? Они говорят: "Я играю современно".
Это вы про сцену обнажения?
Елена Шанина: Нет, даже не об этом. Обнажение возникло, кстати, перед поездкой в Париж - Марк Захаров почему-то решил, что там не поймут, если мы этого не сделаем. А я принципиально была против, у меня было ощущение, что такая буквальность разрушает поэзию. Тем более, что Коля-то был одет! В общем, я свои ощущения не преодолела. А говорю я совсем о другом - о том, как возникла Кончита в моем сознании. "Я вчера глядела в колодец, мне привиделся флотоводец..." Понимаете? Вначале ей привиделось, а потом она поворачивается - он здесь. То есть все предопределено. Когда я это поняла, у меня пропали все вопросы - это любовь и все, она дана свыше. Серьезный был спектакль, очень глубокий.
Николай Караченцов, Александр Абдулов - какие они были партнеры?
Елена Шанина: Просто замечательные. Коля был очень внимательным. Между прочим, не хочу раскрывать всех секретов, но "Любовное адажио" - это ведь смертельный номер. Наклон, скользко и поддержка, в которой я откидываюсь назад. И пока зритель воспринимает это как безумную любовную сцену, у нас идет: "Взял", "Держись", "Коля!", "Я тебя держу, все хорошо". Это правда очень опасно. На партнерстве всех участников держался спектакль. Все были прекрасны.
После того как вы ушли из "Юноны и Авось", смотрели спектакль? Отмечали какие-то перемены?
Елена Шанина: Смотрела, конечно. Но я никому не хочу давать оценку, сами актеры ведь все очень хорошие, но спектакль, как мне кажется, стал более отрепетированный, отточенный технически. Как на Бродвее меняются составы - он должен идти и все. Но ведь и время тоже идет.
В чем чудо "Юноны и Авось"?
Елена Шанина: Думаю, самое главное - это его искренность и неповторимость.
Справка "РГ"
В основу сюжета рок-оперы легла реальная история любви русского графа Николая Резанова и Кончиты Аргуэльо. В 1806 году Резанов предпринял морскую экспедицию к берегам Калифорнии на кораблях "Юнона" и "Авось" с целью получения провианта для российских колоний на Аляске. В испанской колонии Сан-Франциско он встретил юную дочь местного губернатора, но их стремительно развивавшийся роман был прерван срочным отъездом графа в Россию. Выхлопотать разрешение на брак с католичкой он не смог, по дороге тяжело заболел и умер. Кончита ждала его 35 лет, не веря доходившим до нее слухам о смерти жениха. Когда же она убедилась, что это так, то сначала дала обет молчания, а потом ушла в монастырь.