На экраны выходит фильм о нашем первом "Оскаре" за работу фронтовых кинооператоров
Режиссер Сергей Мокрицкий, драматурги Максим Бударин и Юрий Ненев ввели в свой кинорассказ несколько исторических персонажей - от Ильи Копалина, классика нашего документального кино (его играет Андрей Мерзликин), до генералиссимуса Сталина, произносящего свою речь с построенного в студии мавзолея (Алексей Колган). А главными героями стали студенты ВГИКа, которые потребовали отправить их на фронт снимать войну. В этих ролях - Тихон Жизневский, Антон Момот и Дарья Жовнер.
Параллельно развиваются баталии в Лос-Анджелесе, где продюсер Дэвид Селзник (Остин Басис) в накаленной полемике со всесильным Луисом Майером (Майкл Лернер) отстаивает идею учредить на "Оскаре" номинацию "Лучший документальный фильм" и первым ее лауреатом сделать советскую картину, многим открывшую глаза на природу войны и суть фашизма.
В преддверии премьеры обозреватель "РГ" поговорил с Сергеем Мокрицким о подробностях реализации этого весьма сложного проекта.
Картины, связанные с нашей историей, часто воспринимаются многими как иллюстрация к ней. Что в вашем фильме документальная правда, а что вымысел?
Сергей Мокрицкий: Из истории ВГИКа известно, что группа студентов добилась, чтобы их отправили на линию фронта в качестве кинооператоров, хотя у них еще даже дипломов не было. По поводу их дальнейшей судьбы документов не осталось, но сам факт меня, тоже вгиковца, поразил. И сама история становления молодых людей, освоения ими операторского мастерства в суровых условиях передовой линии фронта - согласитесь, очень благодарный материал для фильма. Работая над сценарием, мы понимали, что судьба каждого из более чем 200 военных операторов достойна отдельного фильма. Владислав Микоша, например, который сумел зафиксировать ключевые моменты Великой Отечественной. Сергей Урусевский, ставший потом славой нашего кино. Взять какую-то одну судьбу было бы нечестно по отношению к другим. И тогда возникла идея через историю этих студентов показать весь героизм работы фронтовых операторов. И то, что даже в таких условиях было возможно творчество.
Давая наказ фронтовым операторам, Довженко говорил: "Плачьте, но снимайте!" Он хотел не просто кадров, но и эмоций по отношению к снятому. Ведь не только героика войны, атаки и победы, но и трагические кадры погибших советских бойцов - тоже наша история. Как говорит молодым операторам один из героев фильма режиссер Илья Копалин: "Ваша работа оставляет этих людей навеки живыми". Одного из главных героев - студента Льва Альперина - я назвал в благодарность своему учителю Александру Владимировичу Гальперину, фамилия детдомовца Ивана Майского - вымышлена.
Вам во ВГИКе повезло учиться у реальных фронтовых операторов, мастеров своего дела, прошедших ад войны с кинокамерой. Что они рассказывали об этом своем опыте?
Сергей Мокрицкий: У нас были потрясающие мастера. Александр Гальперин, например, снимал такие фильмы, как "Космический рейс", первым в мире воспроизвел состояние невесомости и получил в Париже премию за техническое совершенство. В его фильмографии такие известные картины, как "Трактористы", "Воздушный извозчик", "Суд чести"… Это был человек энциклопедически образованный, знал языки, и он учил нас не только профессии, но и жизни. И второй наш мастер - Анатолий Колошин. Оба не очень любили рассказывать истории о своих фронтовых съемках, но, постоянно находясь лицом к лицу со смертью, умели особенно ценить жизнь, они более благоговейно относились к тому, что дарит нам мирная жизнь, и этой позитивной энергией нас заряжали.
Ваши герои Иван и Лев - антагонисты не только в любви к одной девушке. Первый - приверженец типичной для советского кино 30-50-х декоративной, постановочной документалистики, второй ищет способ зафиксировать реальность такой, какова она есть, ловить моменты подлинной, не приукрашенной, не приглаженной жизни. Эти две философии кино - для меня очень важная тема вашего фильма.
Сергей Мокрицкий: Конечно, мы стремились столкнуть эти два метода - они до сих пор спорят в кинематографе. Постановочная документалистика тогда называлась "реконструкцией факта".
Многие не знают, что такой реконструкцией была в кино и речь Сталина на параде 1941 года.
Сергей Мокрицкий: Да, это исторический факт. Был даже такой рассказ "Пар изо рта Сталина". Всем сообщили, что парад должен начаться в 10 часов утра, но немецкие войска уже стояли под Москвой, и в целях безопасности время поменяли на 8 часов. Это было неожиданностью, и камеры еще не успели полностью подготовить к съемке. Пришлось речь Сталина повторить уже в студии, где построили декорацию мавзолея. Но в день парада на Красной площади стоял сильный мороз, изо рта говорящих шел пар, и в студии безуспешно пытались добиться этого пара. Открывали настежь окна, чтобы напустить в помещение холод, - ничего не помогало.
Эти два подхода к документалистике - постановочный и чисто репортажный - в самом фильме "Разгром немецко-фашистских войск под Москвой" как-то проявляются? Там заметны постановочные кадры?
Сергей Мокрицкий: Понимаете, есть постановка явная, а есть - талантливая. Оператор может попросить человека повернуться, чтобы свет лег правильно, - здесь уже есть элемент вмешательства, то есть постановки. Чем велик этот фильм? Там найден ход, позволивший показать всему миру, что фашисты ведут неправедную войну. В США тогда бушевала охота на ведьм, и все, связанное с идеей коммунизма, нещадно преследовалось. Даже были силы, которые хотели победы Германии - мол, большевики получают заслуженную кару. Картина из России показала, что такое на самом деле развязанная фашистами война. Кроме эпизодов атак и побед там были потрясающие кадры матерей, вынимающих из петли повешенных нацистами дочерей. Были кадры разрушенного варварами дома Чайковского в Клину и дома Льва Толстого в Ясной Поляне, где нацисты устроили конюшню. Перед миром предстала поруганная русская культура, которую признавали, которой восхищались во всем мире. Фашизм явил свое лицо - физиономию чистейшего зла. Эти кадры вываливались из всех клише фильмов о войне, они были человечны, и у зрителей наворачивались слезы.
Восстанавливая историю борьбы продюсера Дэвида Селзника за премию для советского фильма, вы пользовались документальными источниками?
Сергей Мокрицкий: Об этом есть воспоминания Луиса Майера, всесильного создателя студии MGM. Между ним и Дэвидом Селзником, тоже видным продюсером (среди его фильмов знаменитые "Унесенные ветром" - прим. ред.), и его зятем сложились очень непростые отношения. Это все становится очевидным из того, как складывались их судьбы, из сообщений в газетах, которые мы внимательно прочитали. Корни обоих уходят в Европу: Майер родился в Минске, отец Селзника - из Литвы. Известно, что Майер любил артистично ругаться по-русски, чем очень развлекал окружающих, - это был его коронный номер.
И насколько я знаю, снимались эти сцены в доме Уолта Диснея.
Сергей Мокрицкий: Да, сцены в доме Майера мы снимали именно там. Этот дом Диснея сохранился в первозданном виде. И мы очень благодарны Тимуру Бекмамбетову за возможность там поработать.
В сюжет о взрослении ребят на войне вы ввели любовный треугольник, накаленный до такой степени, что дело дошло до дуэли. Как вам удалось сопрягать столь разные по масштабам темы - военную бойню и конфликт соперников?
Сергей Мокрицкий: Не вижу здесь проблемы: мне кажется, эти сюжетные линии хорошо дополняют друг друга. Парни-соперники работают в одной операторской паре. Вы представляете себе, с чем они имели дело? Громоздкие камеры, тридцать метров пленки, которую нужно все время перезаряжать на морозе, в бою. Выстрелы, разрывы, пыль, грязь, но одна песчинка в камере - и останется царапина на пленке, будет брак! Я даже не понимаю, как они технически с этим справлялись. Но мне кажется, в таких обстоятельствах это противоречие - конфликт героев в быту и общее дело на грани жизни и смерти, которым они связаны, помогает развитию сюжета и раскрытию столь разных характеров.
Работа над фильмом пришлась на эпоху пандемии - как она сказалась на всем съемочном процессе?
Сергей Мокрицкий: Отвратительно сказалась. Особенно на съемках в Америке. Мы к ним долго готовились, нашли идеально подходящие объекты, но как раз за несколько дней до старта грянула пандемия. Условия сразу многократно ужесточились, работа была остановлена, и я вернулся домой в Россию. Простой продолжался целый год. Потом снимать стало можно, но с огромными ограничениями. Например, для сцены премьеры фильма мы выбрали в Лос-Анджелесе большой красивый кинотеатр - как это и было в реальности. Но по законам пандемии на площадке не должно быть более 60 человек, и было ясно, что в огромном кинотеатре это будет смотреться жалко. Пришлось заново выбирать кинозал - он теперь у нас маленький. А главную опасность представляла неизвестность: невозможно предугадать,что случится уже завтра. Каждый день начинался с ПЦР-тестов, и мы всегда могли лишиться важных для фильма участников. А если это будут актеры, играющие Майера или Селзника? К счастью, пронесло. Но многое из задуманного для американских эпизодов снять не удалось.
Зато повезло с русской зимой - она была морозной и снежной, как в 1941-м под Москвой. Это тоже добавляло проблем: вырыли окопы, а к утру их замело снегом - декорация исчезла. Чтобы ее расчистить, нужно время, а его нет: световой день короток. Вся группа, включая актеров, брала лопаты и расчищала площадку. И мы могли еще ярче представить себе положение операторов на фронте: у них не было теплых вагончиков, чтобы погреться, и ассистенток, предлагающих кофе. У них камеры замерзали, и нужно было придумывать специальные мази, чтобы они работали.
В процессе такой исследовательской, в сущности, работы вы сделали для себя какие-то открытия?
Сергей Мокрицкий: У меня была очень молодая группа. Она доказала свой творческий азарт и мастерство. Знаете, у нас в кино были годы, когда казалось, что многих профессий больше нет. Исчезли присущая нашему делу самоотверженность, жертвенное отношение к делу. И главное открытие для меня было в том, что родилось новое поколение профессионалов, оно рвется в бой, с ним приятно работать: вокруг были надежные, верные товарищи.