Наум Шафер - кандидат филологических наук, профессор Павлодарского Инновационного Евразийского университета. Литературовед. Музыковед. Композитор (псевдоним - Нами Гитин), сочинивший более 300 произведений, в том числе оперу "Печорин". Авторитетный исследователь творчества Булгакова и Дунаевского. Автор и составитель более двух десятков книг. Ему 85 лет.
До 2001 года его коллекция теснилась в двухкомнатной хрущевке. Хотя, скорее, там теснились сам профессор с женой и две их собаки, всему остальному отдавался жилищный приоритет. "Все остальное" - это 20 тысяч книг, включая дореволюционные издания; подшивки газет и журналов, начиная с 20-х годов; картотека музыкальных произведений в 500 тысяч карточек; наконец фантастически огромная (если иметь в виду, что собрал ее энтузиаст-одиночка) фонотека, в которой представлены все запечатленные в грамзаписи образцы мировой музыкальной культуры. По оценкам специалистов, это единственное в мире собрание грампластинок такого масштаба. "Я коллекционирую музыку, а не исполнителей, - говорит Шафер. - У меня может не оказаться какого-то певца или музыканта, но пробелов в музыкальных произведениях нет". Кроме того, на пластинках у Шафера - чтецкие программы Журавлева, Яхонтова, Москвина, Тарханова, Ливанова, Массалитиновой... А еще речи Ленина, Сталина, Коллонтай, Луначарского, Калинина, Хрущева, Брежнева... А еще голоса животных и птиц, колокольные звоны, театральные шумы.
15 лет назад он чуть было не переехал в Омск, куда его звали вместе с его коллекцией. Но власти Павлодара вовремя поняли, кого и чего может лишиться город, и предложили Шаферу помещение для музея. Он с облегчением принял предложение и завещал свою коллекцию городу. Завещана и библиотека. Музей содержится за счет городского бюджета и располагается в подъезде жилого дома. На первом его этаже - фонотека и концертный зал, где каждую пятницу проводятся музыкальные и литературные вечера. Второй населяют сам профессор с женой и шесть кошек. Там же размещаются книжные стеллажи. Получается, что Шафер живет в собственном доме-музее. Вывеска над входом в подъезд, исполненная на трех языках - казахском, русском и английском, это официально удостоверяет: "Дом-музей Шафера".
Нет такого дня, чтобы я что-нибудь не прослушивал
Вы сегодня слушали какую-нибудь запись из вашей коллекции?
Наум Шафер: Да. Слушал приготовленные для фиксации несколько бьющихся патефонных пластинок. В основном песни Жусупбека Елебекова, казахского народного исполнителя, поющего под домбру. Перед тем как зафиксировать пластинку, я должен ее прослушать.
Что значит зафиксировать?
Наум Шафер: Зафиксировать пластинку - значит завести на нее карточку, указать выходные данные, расположить в соответствующем месте, чтобы легче было найти. Если пластинка пребывает в таком состоянии, когда ее найти невозможно, считайте, что ее в музее нет. Пластинка является единицей хранения, только когда она зафиксирована.
Сколько еще пластинок вам осталось внести в картотеку?
Наум Шафер: Еще тысячи три-четыре. Остальные все зафиксированы.
Вы грамзаписи переводите в цифру?
Наум Шафер: Сам я этим не занимаюсь. Оцифровывать - дело наших музейных работников. А сегодня казахские песни я прослушивал ради собственного удовольствия. Я не только с прагматической целью слушаю. Я люблю казахскую народную музыку. Эту любовь привил мне Евгений Григорьевич Брусиловский, известный советский композитор.
У вас часто возникает желание снять с полки какую-нибудь пластинку и поставить на диск?
Наум Шафер: Нет такого дня, чтобы я что-нибудь не прослушивал.
Под настроение?
Наум Шафер: Иногда под настроение, а иногда просто для того, чтобы продолжать работу с картотекой. К великому сожалению, я не успел прочитать все книги из моей библиотеки, потому что очень часто - у меня такая привычка - возвращаюсь к любимым книгам. И скорее перечитываю что-то старое, нежели бросаюсь на новое.
Что вы слушаете под настроение? Есть ли такая пластинка, которую чаще всего хочется поставить?
Наум Шафер: Под настроение я обычно слушаю народную музыку. Из композиторов ближе всех моему сердцу Михаил Иванович Глинка. Когда у меня плохое настроение, я слушаю его музыку. А когда совсем туго, меня спасает музыка Исаака Осиповича Дунаевского, который в тяжкие годы репрессий создавал музыку, спасавшую людей от тоски и безверия. Эта музыка воспевала не сталинский режим, а веру в добрую сказочную страну, где живут молодые, здоровые, сильные люди, развитые и духовно, и физически. Музыка Дунаевского укрепляла веру в великое будущее нашей страны.
Делю музыку только на два жанра - хорошую и плохую
Какая пластинка из вашей коллекции вам особенно дорога?
Наум Шафер: Самые дорогие для меня те три десятка пластинок, которые в тридцатом году были подарены моей матери и моему отцу в день их свадьбы. Когда нас в сороковом депортировали из Бессарабии, где я родился, единственное, что я хотел с собой забрать, были эти пластинки. Мы беседовали с другими депортированными, и они нам сказали: разрешают брать с собой любые вещи, только чтоб не больше ста килограммов. А когда к нам в дом пришли энкавэдэшники, оказалось - это можно, а это нельзя. Патефон - нельзя, пластинки нельзя, берите школьные тетради и книжки. А я ухватился за патефон и за эти пластинки. В конце концов патефон у меня вырвали из рук, мне было десять лет всего. Что касается пластинок, то я поднял жуткий рев. Своим маленьким умишком я смекнул, что патефон потом найду, а вот этих пластинок больше никогда не увижу. И я привез их с собой в Казахстан. И они у меня до сих пор целы.
Какие там записи?
Наум Шафер: Самые разные. Есть Глинка, Римский-Корсаков, Верди. Есть и Лещенко, и Вертинский, и Шаляпин. И очень много красивой танцевальной музыки. Между прочим, благодаря этим пластинкам я научился делить музыку только на два жанра - хорошую и плохую.
Полвека гонялся за одной пластинкой
Это правда, что вы в шестнадцать лет поставили себе цель собрать лучшие образцы мировой музыкальной культуры?
Наум Шафер: В принципе это так. В первые послевоенные годы, начиная с сорок шестого, я регулярно посещал магазины, где можно было приобрести пластинки, потом, уже в более зрелом возрасте, начал переписываться с коллекционерами сначала Советского Союза, а потом и других стран. Мы обменивались записями. Но вначале я коллекционировал чисто стихийно. Просто покупал то, что мне нравилось. А важность и значимость того, чем я занимаюсь, мне объяснил Брусиловский: "Вы сами не понимаете, какое серьезное дело вы делаете. В Советском Союзе великое множество библиотек, но нет хранилищ звукозаписей. Когда-нибудь власти спохватятся". Он ходил с этой идеей к министру. Тот сказал: "А зачем? Издаются ноты. Любую музыку можно сыграть по ним". Брусиловский ответил, что никакие ноты не могут воспроизвести стиль исполнения. Меняется эпоха, меняется стиль исполнения того или иного произведения. Поэтому необходимо коллекционировать звукозаписи. Мне он сказал: "Разъезжайте по казахским аулам, беседуйте со стариками. Пусть они вам дадут те пластинки, которые сейчас отсутствуют в магазинах". После этого я уже осознанно стал коллекционировать пластинки - казахские, русские, еврейские, французские, английские...
Чтобы собирать пластинки, надо было знать отечественный и мировой контекст, ориентироваться в потоке звукозаписей. Вы были достаточно эрудированы в этом смысле?
Наум Шафер: Я стал читать брошюры и статьи по филофонии. И пытался коллекционировать на научной основе. Обзавелся списком матричных номеров.
Что такое матричный номер?
Наум Шафер: Это номер, который имеет каждая пластинка и который находится на виниловом поле недалеко от "яблока". Дело в том, что на советских бьющихся и на многих иностранных пластинках не ставился год записи и год выпуска. И по матричным номерам я устанавливал это. Скажем, с такого-то номера по такой-то - год тысяча девятьсот тридцать второй, с такого-то по такой-то - тысяча девятьсот тридцать третий... На некоторых конвертах, где нет даты выпуска или даты записи, я ставил дату сам.
Случалось вам гоняться за какой-нибудь пластинкой как за сокровищем, которое надо добыть во что бы то ни стало?
Наум Шафер: Я в течение полувека гонялся за одной пластинкой, которую никак не мог достать. Это пластинка с записью двух песен Дунаевского из кинофильма "Веселые ребята". Фильм вышел в 1934 году, а пластинка в утесовском исполнении - только во второй половине 1935-го. Так вот, французы нас опередили. Они выпустили свою пластинку в 1934-м. На одной стороне - марш "Веселых ребят" и "Легко на сердце от песни веселой", на другой - "Сердце". Причем они так торопились, что в "Сердце" успели перевести только припев: "Сердце, тебе не хочется покоя..." А запев звучит в инструментальном исполнении.
А как вы узнали, что существует такая пластинка?
Наум Шафер: Узнал, потому что поддерживал связь с коллекционерами из СССР и других стран.
Почему вы решили собирать еще и пластинки с речами вождей?
Наум Шафер: Потому что это наша история. У меня имеются, например, все речи Сталина. В том числе и пластинка с записью его речи о проекте Конституции в тридцать шестом году. Первая сторона этой пластинки называется "Овации товарищу Сталину", на второй - "Доклад товарища Сталина". Переворачиваешь на вторую сторону, а там овации продолжаются, звучат крики: "Слава товарищу Сталину!"
У вас много зарубежных пластинок?
Наум Шафер: Я думаю, тысячи три-четыре.
Как вы их приобретали во времена железного занавеса?
Наум Шафер: Во-первых, почти все тридцать пластинок, которые я привез в Казахстан из Бессарабии, были зарубежного производства, главным образом американской фирмы "Коламбия". Во-вторых, по-настоящему я стал формировать свою коллекцию, когда в сорок пятом - сорок шестом годах наши солдаты возвращались из Германии с трофейными аккордеонами, патефонами, пластинками... Живя тогда в Акмолинске, я эти пластинки выменивал на ножички, почтовые марки... С тех пор у меня много пластинок фирмы "Телефункен". Там в основном классика. Есть и военные песни. Но в большинстве своем это вальсы Штрауса, симфонии Бетховена. Причем эти симфонии не умещались на одной пластинке - бывало несколько пластинок с записью одного произведения. А потом я переехал в Алма-Ату и познакомился с двумя коллекционерами, Кенигсоном и Грюнфильдом, которые освобождались от некоторых своих зарубежных пластинок - они делили музыку не на хорошую и плохую, а на высокие жанры и низкие. Я у них купил огромное количество зарубежных пластинок. Затем стал переписываться с коллекционерами из разных стран, которые что-то присылали мне, а я - им.
Коллекционирование пластинок требовало больших денежных затрат?
Наум Шафер: Я всю свою учительскую зарплату на это тратил. Когда в пятьдесят пятом году мы с Натальей Михайловной - она тоже была учителем - поженились, я сказал: "Давай договоримся. Ты меня кормишь, а я на свою зарплату покупаю книги и пластинки".
Такой "брачный контракт" ее устроил?
Наум Шафер: Конечно, иногда она ворчала: мол, нужно нашей дочери платье обновить, а я все деньги трачу.
А сейчас?
Наум Шафер: Сейчас я не покупаю ни книг, ни пластинок. Наш музей - государственный. Если ему нужно, пусть сам покупает.
На чем вы прослушивали пластинки?
Наум Шафер: Начал я их прослушивать на патефоне, потом появились радиолы. На радиоле можно было проигрывать как бьющиеся, так и виниловые пластинки. Надо было только менять скорость, иголку двигать вверх-вниз. Пластинка в отличие от современных носителей хранит звук вечно, она не размагничивается.
Трудно представить, что, собирая пластинки, вы их прослушивали только в тесном семейном кругу и не испытывали желания с кем-то поделиться этим удовольствием. В какой-то момент у вас появилась публика?
Наум Шафер: Да. Мы устраивали домашние вечера. Приглашали гостей. Тогда ведь не было ни телевизоров, ни Интернета. А еще я разъезжал от общества "Знание" по колхозам и совхозам.
В вашем музее по пятницам проходят музыкальные и литературные вечера. Кто на них приходит?
Наум Шафер: В основном люди среднего и пожилого возраста. Недавно прошел цикл "Все симфонии Чайковского". До этого были "Все симфонии Шостаковича". А теперь идут "Все симфонии Бетховена".
В 1971 году вас судили за "хранение и распространение антисоветской литературы". Сколько дали?
Наум Шафер: Полтора года.
А что у вас нашли?
Наум Шафер: Повесть Даниэля "Говорит Москва", солженицынские рассказы-миниатюры "Крохотки" и кассету Высоцкого с "Песней антисемита". Я говорил следователю КГБ: "Если я выйду живым из лагеря, вот увидите, я буду первым публикатором этой песни". Я приложил все усилия, чтобы сдержать свое обещание, и в 80-е годы этот текст был напечатан в журнале "Музыкальная жизнь", могу показать официальный справочник, где я присутствую как первый публикатор "Песни антисемита". Должен сказать, я не ругаю сотрудников КГБ, среди них были люди, которые искренне мне симпатизировали и хотели облегчить мое положение. Но колесо уже завертелось.
Был донос?
Наум Шафер: Да, был донос, но я не хочу об этом говорить.
Вы знаете, кто донес?
Наум Шафер: Я установил это в конечном итоге. Кстати, в реабилитационном документе - а я был реабилитирован еще при советской власти - сказано, что даже в условиях того времени эти вещи не могли считаться антисоветскими.
Собиратель коллекции со временем становится ее рабом? Вы можете сказать про себя, что уже не вы владеете коллекцией, а она - вами?
Наум Шафер: Думаю, здесь пятьдесят на пятьдесят. Я служу своей коллекции, а она служит мне. Мы на равных началах. В чистом виде рабов своих коллекций я недолюбливаю. Не буду называть его имя, был такой коллекционер, с которым я познакомился в Целинограде. Он выстаивал длинные очереди за подписными изданиями. Потом помещал их в особый шкаф, перед шкафом на полу проводил мелом линию и детишкам своим говорил: если вы переступите эту линию, то будете сурово наказаны. Он собирал книги не для чтения. Я знаю коллекционеров, которые покупали пластинки в двух экземплярах. Одну пластинку они эксплуатировали, а другая стояла нетронутая. Я такие вещи не одобряю. Пластинка должна служить людям.
У меня четыре родины
Какая строчка из песни любимого вами Дунаевского наиболее полно и точно выражает вашу человеческую позицию?
Наум Шафер: Вы знаете, почему я не обижаюсь на советскую власть? Потому что моя личная судьба по сравнению с той трагедией, которую пережила наша страна, - это сущий пустяк. Я не отделяю свою судьбу от судьбы своей страны. И если вы хотите строчку из песни Дунаевского, которая для меня является в какой-то степени путеводной звездой, - и я бы хотел, чтобы она была путеводной звездой для всех, кто любит свою родину, - то, извините за пафос, вот эта строчка: "Пламя души своей, знамя страны своей мы пронесем через миры и века".
Вы сейчас о какой "стране своей"? О Казахстане?
Наум Шафер: Я считаю, что у меня четыре родины. Родина, где я появился на свет и откуда нашу семью депортировали, - это Бессарабия. Моя историческая родина - это Израиль, за событиями в котором я слежу и за судьбу которого очень переживаю. Моя реальная родина - это Казахстан, где я прожил всю свою сознательную жизнь. Именно этой родине я служил. Именно ей завещал свою фонотеку и библиотеку. А духовная моя родина - это Россия. Будучи стопроцентным евреем по крови, я по духу, по настроению, по своим сердечным наклонностям абсолютно русский человек. И не случайно XIX век, "золотой век" русской литературы, - моя главная специальность.