Режиссер, решившийся снять этот биографическую картину, не руководствовался желанием шокировать публику или ввести так называемое психолого-психоаналитическое измерение в известные события (попутно извращая их до неузнаваемости и тем самым снимая границы интерпретации фактов и мотиваций действующих лиц, как это часто случается в последние годы). Он изобразил лишь то, что было известно как из записей самого Алана Александра Милна, так и из сокрытой от посторонних биографии его сына, который прожил относительно спокойную и счастливую семейную жизнь, но так и не сумел добиться того, что он так страшно хотел с младых ногтей - стать настоящим писателем. Но просмотр киноленты не оставляет сомнений: для Кристофера Робина строительство собственной личности и независимого взрослого существования, вполне удачного по представлениям прошлого и настоящего, стало личным подвигом, свидетельствующем о грандиозных усилиях, вложенных в преодоление себя и преодоление застарелых душевных травм.
Именно потому, что эта история является историческим и биографическим свидетельством, а не вольным передергиванием фактов, существовала опасность, что фильм не будет хорошо принят, вопреки усилиям режиссера, сценариста и актеров. Слишком тяжело люди воспринимают критику того, что за давностью лет стало частью их личности, фундаментом внутреннего мира, на чем строится более взрослый и сознательный опыт. В такие тихие уголки памяти многие из нас прячутся, переживая событийную непогоду вокруг и инстинктивно яростно оберегают самое сокровенное от бесцеремонных вторжений. И Кертису, балансирующему на грани, глубоко погрузившись в перипетии их судеб, все же удалось вынырнуть из лабиринтов сознания героев, выведя траектории их жизней из темного подземелья на белый свет, убрав безысходность и непоправимость содеянного.
Донал Глисон создал выпуклый образ Алана Милна, в котором сочеталось многое: крепость и неколебимость убеждений, резкость и искренность, оборачивающиеся неуклюжестью и неловкостью в светской обстановке. Однажды побывав в окопах кровопролитнейшей и безжалостной Первой мировой, он не нашел в себе силы вернуться к привычной жизни, закрыв дверь за ужасами недавнего прошлого, хотя у многих вокруг это вполне получалось.
Он не мог позволить себе жить так, как раньше. Это обстоятельство, вкупе с особенностями строгого и неэмоционального воспитания, присущего англичанам той эпохи, возвело стену между ним и его семьей. И если в случае с женой Дафной отчуждение было абсолютно предсказуемо, в силу разницы темпераментов, ценностей и интересов, то неумение строить близкие отношения с ребенком выглядит откровенно болезненно и мучительно.
Однако по прошествии времени оказывается, что больше всего взрослый и с виду сильный человек боится своих собственных страхов, и расколдовать их под силу только тому, кто не знает - из-за отсутствия жизненного опыта - насколько они реальны и неизбежны. Кристофер Робин наградил отца собственным миром, который последний сумел мастерски расцветить уверенной рукой, со всей серьезностью, искренне находя в развитии безобидных фантазий долгожданное прибежище, возможность на время оторваться от преследования призраков прошлого и контролировать хоть что-то, пусть и подвластное разве что перу.
Алан Милн был натурой бескомпромиссной, увлекающейся и не терпящей лени. Именно поэтому для него публикация книги, основанной на том, что было придумано вдвоем с сыном, стало радостью и желанным избавлением. Факт выхода работы в свет по-настоящему возвратил ему уверенность в собственных силах и возможность полноценной жизни после войны.
Писатель относится к своему творению по-детски радостно, пустившись с женой и сыном в турне. Но в чем он не смог сохранить детскость восприятия, так это в понимании той серьезности, с которой малыш охранял свою самую важную невысказанную тайну. С публикацией она стала всеобщим достоянием. Ее детали безжалостно вытряхивались из мальчика журналистами, устроителями всевозможных презентаций, встреч и радиопрограмм. И от самой дорогой части себя Кристоферу Робину захотелось бежать, далеко и без оглядки, забыть о ней и одновременно о себе нынешнем, о родителях, как о страшном сне, что с такой трогательностью показывает пронзительная игра маленького актера.
Увлекаясь фантазиями, ребенок тем не менее безошибочно знает, где проходит граница между ними и настоящим миром. Коммерциализация Винни-Пуха не могла не сказаться на самом мальчике - в давлении, на него оказываемом. Ему приходилось послушно улыбаться, удивляться, отчего умные взрослые задают глупые вопросы о том, что является плодом воображения и чего нет на самом деле. Не желая того или не ведая, что они делают, они стирали в сознании мальчика черту между реальностью и вымыслом. Для дельцов воображаемое, перенесенное на бумагу, в одночасье стало овеществленным литературным продуктом, сулящим финансовые выгоды, а для ребенка - трагедией от расщепления своей личности.
Драма, развернувшаяся в отдельно взятом семействе в начале двадцатого века, нам может показаться чем-то почти немыслимым, ведь подспудно ориентируясь на опыт нашего отечества первой половины ушедшего столетия мы вспомним описания несколько другой картины. Не очень радостной, наполненной потрясением и забвением детской культуры в постреволюционные годы. Но вне зависимости от того, говорим мы о двадцатых или семидесятых, в тех реалиях сведены к минимуму рыночные отношения, безжалостно превращающие в деньги бесценные воспоминания, хорошие книги и плохие, где прибыль уничтожает и выжимает любой плод творчества до последней капли, обесценивая и распиная его образы на никому не нужных безделушках, канцелярских товарах и тому подобном.
Детям действительно надо давать лучшее. Но вручая им это, нужно ограждать их от влияния того, чему они, невинные доверчивые создания, еще не в силах противостоять, защищать святость и камерность этого самого важного отрезка жизни. Непростая юность Кристофера Робина и тяжелое взросление на фронтах Второй мировой примирили его с потерей раннего детства, так как под огнем, там, где атеистов не бывает, ему открылся истинный смысл и масштаб произведения, ставшего за столько лет ненавистным. Поэтому следует призадуматься, каково это будет нынешнему подрастающему поколению - отвоевывать себя обратно, по крохам, по крупицам на войне за души и их потребительское порабощение.
4.5