А они, фронтовики, почти все ушли. Осталась горсточка, которая исчезает словно песок, проходящий сквозь пальцы. Они, подарившие нам жизнь в этом мире, и сам мир - неспокойный - чудится иногда июньскими длинными вечерами только на тонкой ниточке, да на оптимизме держащийся, но мир, мир. Еще лет десять, двадцать назад были рядом. Протяни руку, набери номер, договорись, встреться. Народ отзывчивый, не злобный - злость израсходовали по более важному делу еще тогда, в грозовые сороковые. Не чета иным сегодняшним спортивным и прочим "звездам", с которыми не разминуться на тобою же выбранной журналистской дорожке. С каждым прожитым после мая 45-го днем все быстрее, все безжалостнее бегут для них месяцы и недели. Печальную истину надо осознать поскорее.
Вот и все герои этой военно-футбольной истории уже навечно распрощались с нами, ушли. В 1984-м умер, на семьдесят лет никак не выглядевший Анатолий Михайлович Акимов, игравший за "Спартак" в том легендарном матче 1943-го. С Акимова, по утверждению знатоков футбола, и писал Лев Кассиль так и не превзойденного в спортивной литературе "Вратаря Республики" Антона Кандидова. В 1983-м я познакомился с Акимовым. Пару раз беседовали по телефону, договаривались поговорить поподробнее. Звала в гости и жена голкипера Наталья Васильевна Петухова, с которой был я прекрасно знаком.
Знаменитая бегунья довоенных лет, чемпионка СССР (внимание!) 1943 года на 200-метровке и милейшая женщина, она работала до самой своей кончины в 2013-м на 97-м году жизни во Всероссийской Федерации легкой атлетики. Но не получалось... То болел Акимов, то я был занят вроде бы чем-то неотложным.
Чудится мне, будто именно Акимов мог рассказать о той игре нечто важное, от меня ускользающее. Привести на первый взгляд и не заметный, но точный штришок, которого, как знать, может и не хватает в рассказе. А второй вратарь "Спартака" Алексей Леонтьев работал журналистом в "Советском спорте" и явно не горел желанием со мной беседовать. Возможно, видел в газетчике из другого издания конкурента, хотя не та это была область, где надо конкурировать.
Записи мои основаны на воспоминаниях участников и очевидцев из Сталинграда. Вспоминали многие и по-разному. Одни и те же эпизоды воспринимали по-своему и годы спустя трактовали несхоже. Возможно, кое-что покажется упрощенным или, наоборот, чересчур вычурным, надуманным. Кто-то сделавший больше других не попадет в честно им заслуженный центр повествования. Заметки не стоит рассматривать как строго спортивные, прямолинейно-документальные.
Должен с прискорбием заметить, что всегда приходящие на выручку спортивные репортеры Волгограда - Сталинграда, в 1983-м от помощи отстранились. Звонил, просил свести с фронтовиками, игравшими в 1943-м. Отказались - и дружно. Причину называли, с их, сугубо местной точки зрения, вескую. После войны "Трактор" вроде как сдал матч московскому ЦДКА. Армейцам, чтобы обойти московское "Динамо" и стать чемпионами СССР, надо было победить сталинградский "Трактор" со счетом никак не меньше 5:0. Что и было сделано. Главным виновником позорного поражения был назначен лучший в ту пору голкипер города-героя Василий Ермасов, и пропустивший пятерочку бабочек. Так ли это? Или уже очень был силен ЦДКА, дравшийся за победу? Вряд ли кто знает и ответит. Но хотелось, ведь так это по-нашему, найти виноватого, пригвоздить, придать анафеме. Пришлось мне поначалу разыскивать футболистов-фронтовиков самостоятельно.
И теперь в 60-ю, 70-ю, 75-. годовщину неимоверной той игры, звонят мне коллеги из большущего волжского города. Я, роясь в записях, рассказываю об их земляках, вспоминаю любопытнейших собеседников. Иногда в волгоградских газетах, на порталах просто перепечатываются мои статьи о футболе 1943-го. И всегда, с честной ссылкой на первоисточник. Вот так отзывается до сих пор маленькая и ничтожная месть Ермасову и его команде.
Все. Конец затянувшемуся предисловию. Впрочем, какое это предисловие. Так - мысли, размышления, неколкие укоры совести.
Теперь о войне. В чемпионате 1941-го "Трактор" шел на почетном четвертом месте. Немцы уже рвались к Минску, захватили несколько крупных городов на Украине, а чемпионат все не отменяли. В Донецке сталинградцы обыграли "Стахановец" - 3:2. Обычно всегда забитый стадион зиял непривычными пустотами, футболисты и болельщики то и дело задирали головы: это летели над городом немецкие бомбардировщики. Оказалось, тот матч был в чемпионате СССР последним.
Должны были ехать на матч в Минск. Но какое там. Вермахт стоял на подступах к городу. Не без труда связались с Москвой. Оттуда сообщили: отправляйтесь домой, в Сталинград, ваша помощь нужна родному городу. И футболисты попросили считать весь состав "Трактора" мобилизованным. В городе почти все футболисты сразу отправились на тракторный завод.
Да, фронт приближался к Сталинграду. Госпитали переполнены ранеными. Орудийные залпы - обострился напряженный слух или чудилось, будто они явственнее, громче? Тревожное, щемящее чувство неизвестности, великой опасности и не менее тревожные сводки - рвется к городу враг.
Сталинградская битваИ никакой паники. Спокойствие. Работа - "Все для фронта, все для победы!" - до двадцать седьмого пота. В урывках, коротких передышках ходили на футбол. Пусть чемпионат страны отложили "до победы", потом доиграем. А в товарищеских матчах на стадионе "Динамо" встречались, хотя город уже бомбили. Последнюю игру провели в июле 1942-го. Было особенно тихо, 2-3 тысячи по привычке нарядных болельщиков, тогда, даже в войну, на футбол ходили как на праздник, чинно расселись по трибунам. В небе раздалось негромкое стрекотание - летели где-то стороной немецкие самолеты-разведчики. По рядам прокатилось беспокойное недовольство. Во втором тайме один с крестом на фюзеляже прошелся над зеленым полем.
Зрители, в основном гражданские, удивили себя и футболистов: остались на местах, хладнокровно досмотрев матч до конца. Говорят, самолет сбили, но снова сыграть в футбол довелось уже не скоро.
23 августа 1942 года. Каким же ужасным должен был стать тот проклятый людьми день непрерывных бомбежек и артналетов, если всем им, выжившим и дожившим, он врезался в память черной траурной краской. Было не до футбола, потому что рядом - фронт.
"...Пора кончить отступление!
Ни шагу назад! Таким теперь должен быть наш главный призыв.
Надо упорно, до последней капли крови защищать каждую позицию, каждый метр советской территории, цепляться за каждый клочок советской земли и отстаивать его до последней возможности…Единственной причиной ухода с позиции может быть только смерть".
Суров приказ Верховного Главнокомандующего № 227. Обстоятельства, его вызвавшие, - еще суровее, а сила - мобилизующая, грозная - понятна и нам, потомкам фронтовиков.
Годы спустя мы узнали и о другом приказе. Они словно схлестнулись в смертном бою лоб в лоб. Гитлер повелевал войскам овладеть городом 25 августа.
Сталинград - пылал, Волга - горела. И широченная, обычно медленно-тягучая в этих местах река будто напрягала течение, унося прочь, подальше, как беду от родного дитя, обломки разбитых барж с нефтью.
Несколько футболистов-рабочих Сталинградского тракторного эвакуировались в Челябинск. В боевых группах особого назначения сражались известные в городе игроки Владимир Зуев, Александр Моисеев, Иван Фролов, Леонид Шеремет.
Пост полузащитника Федора Гусева был на переправе в районе завода "Красный Октябрь". Рисковал жизнью ежечасно, всегда выигрывая спор со смертью. Но война не спорт, где искусные не знают поражений. Однажды в холодную октябрьскую ночь, когда лейтенант спасал идущую ко дну баржу с бойцами, показалось, что поединок все-таки проигран. Но Гусев выбрался, выжил и на этот раз победил.
Напишу о Константине Владимировиче Беликове поподробнее. Пришел в "Трактор" в 38-м году игроком вполне сформировавшимся, в возрасте, по теперешним временам считающимся критическим. Позади осталась служба в кавалерийском дивизионе и 29 лет от роду. В нынешнюю пору всеобщей и всеохватывающей акселерации до такого возраста дотягивают немногие, перед фамилиями которых комментаторы не забывают исправно добавлять "ветеран". Что ж, лишний раз воздадим должное крепости отцов и дедов, подозреваю, не очень-то и задумывавшихся о мнимом бремени клонящих к земле годов. В 1939-м защитника Костю Беликова избрали капитаном. В те времена футбольный тренер еще только обретал могучие непререкаемые права. И капитан почти наравне с наставником команды вершил непростую игровую политику.
Но именно Беликову, а не гремевшим тогда Пономареву, Проценко и Проворнову, чья футбольная слава слабой волной докатилась и до нас, доверили товарищи капитанскую повязку.
Год 1939-й выдался для "Трактора" удачнейшим. Победив дома и в любимой столице уже в ту пору необыкновенно популярный московский "Спартак", команда прослыла грозой авторитетов, заняв четвертое место в классе "А".
Итак, Беликов выдвигается в главные действующие лица рассказа. Он вызывал симпатию невольно - высокий, годами не сгорбленный, аккуратно и со вкусом одетый. Вижу события его глазами. Крепко стоял на земле этот человек 1909 года рождения. Взял от жизни все, что по несправедливой логике должна была бы отнять война. Еще до 1941-го его представляли к званию мастера спорта. И пусть не обижается читатель на мои частые параллели "вчера и сегодня", "тогда и теперь". Но тогда мастера получить было действительно так же сложно, как и почетно. Путь до звания был не вспышкой и не удачным стечением благоприятных обстоятельств. Заветный знак прошедшему сталинградскую битву вручили в 1946-м. А за "Трактор" он выступал, обманув убитые на войну годы, до 1947-го. Вволю утолил футбольную страсть, сыграв около девяноста мат-чей в высшей лиге. И в 76 лет, когда мы познакомились, старший лейтенант запаса Константин Владимирович Беликов нет-нет, да и выходил на поле тряхнуть стариной. Впрочем, к чему штампы - старины-то нет. Судья всесоюзной категории Беликов был председателем - и не почетный, действующим - волгоградского областного штаба необыкновенно популярных клубов ЦК ВЛКСМ "Золотая шайба" и "Кожаный мяч".
А в 1942-м капитан сталинградского "Трактора" Константин Беликов ловил диверсантов, парашютистов, ракетчиков и прочую нечисть. Прошел он и ускоренные - долго учиться было некогда - курсы подрывников. Прорвись враг в южную часть города - и оперуполномоченный НКВД без колебаний взорвал бы огромный цех крупного завода. Раньше на нем строили юркие катера, пароходы. Теперь и завод переоборудовали - выпускали детали для "илов", броневые листы. Зловещие самолеты с черными крестами его не бомбили: берегли для себя. Были нагло убеждены, что возьмут город. Осенью сигнал "воздушная тревога" звучал ежечасно. К нему привыкли. К гибели еще секунду назад стоявших рядом привыкнуть было невозможно.
Сталинградская битваКак-то довелось мне услышать: война, мол, проверяла чувства на прочность. Не придумать проверки кощунственней. Людские жизни крушились, ломались, пропускались через безжалостную мясорубку судьбы. И никакому времени - целителю было уже не заврачевать, не смягчить ран, не выправить и не вернуть все к былому, к прежнему.
У одного из футболистов жена с двумя детьми оказалась на горящей барже. Бросилась в Волгу. Выдюжила, выплыла, спаслась и спасла ребятишек. Но прибило ее к чужому берегу, где несколько месяцев жили и властвовали не наши. Подвиг спасения детей - и падение. Ради них же, чтобы вынести, выжить?
Молва на этот раз была справедлива. Муж не смог простить, она не ждала прощения. И сломался человек некогда сильный, крепкий, и никогда уже не выходил футболист "Трактора" на зеленое поле.
Беликову повезло. Успел вовремя отправить жену с двумя детьми в Меликесс. Повезло? Не склонный к слащавому сентиментализму, он скучал безмерно. Просыпался от дурных снов и предчувствий. "Голодно здесь, - писала жена. - На базаре буханка хлеба 100 рублей, кусок мыла - 50". И он, презиравший карты, первый и единственный раз сыграл в дурацкую "железку". Все деньги до рубля выслал в Меликесс, поклявшись, что никогда не возьмет в руки проклятых картонок с картинками.
Война случайно сталкивала Костю Беликова с двумя друзьями футболистами Жорой Шляпиным и Саввой Пеликяном. Они, фронтовые шоферы, увозили через пристрелянную вдоль и поперек переправу тяжелораненых. Обратно ехали груженные гранатами, снарядами. Да, немного осталось в живых шоферов-сталинградцев. А Савву и всегда подтрунивавшего над собой ли, над смертью ли Жору ничего не брало.
- Как-то во время налета отогнали грузовики на обочину, сами - в трубу на дороге. - И в 1983-м, десятилетия спустя, грузноватый Савелий Иванович Пеликян не переставал удивляться небывалой своей и Жориной везучести. - Выскочили - трубе труба. Вся разбита, изрешечена. От грузовиков - воспоминания и воронки. У нас с Жорой - ни царапины. Так я еще успел добежать до гаража, отогнал куда-то машины. Через пять минут вместо гаража - одни головешки, а мне опять хоть бы что. Говорили: "Ну, спортсмен, ты со смертью наперегонки бегаешь".
- Это мы с тобой, Савва, такие миниатюрные, в нас попасть невозможно, - бросает старую фронтовую шутку неистребимый левый крайний Георгий Епифанович Шляпин, - и сам жизнерадостно смеется.
Однако наивно, скорее нечестно писать эту футбольную историю в успокоительных тонах. Ничто не сравнится в печали с геройской военной смертью. Она вечная точка, неисправимо-невосполнимая утрата.
Случались, однако, потери рода иного. Когда немца отогнали, всерьез занялись расчисткой всего грязного, до поры таившегося, поднятого на поверхность коричневой волной. Оперуполномоченному Беликову забот хватало. Как-то выхватил натренированный глаз из списка задержанных полицаев, гитлеровских прислужников и подозреваемых в сотрудничестве короткую, известную по футболу фамилию. Имя и возраст вроде бы совпадали. Чертовщина, наваждение? "Привести!" - распорядился Беликов.
- Как жы ты? Расскажи... - еле протолкнул застрявшие слова.
- А ничего и не было, Костя, - спокойно произнес такой незнакомый теперь и такой еще недавно близкий человек. - Жена закапризничала: куда мы от хозяйства, от дома. Плотничал у немцев. Столярничал помаленьку. Жрать-то надо было, а, Костя?
Ничего не было? Действительно, ничего. Кроме душевной вялости, эгоизма, от которых до предательства - метр. Проверили. Отпустили. С той поры никогда не встречались. Только где-то в 47-м случайно увидел Беликов того человека на трибуне. Или показалось...
Был на оккупированной врагом территории - не был... Нами воспринимается спокойно. Мы столько прочитали, столько слышали и знаем. Обстоятельства. Непередаваемые, от человека-песчинки не зависящие испытания. А внезапность и вероломство первого удара? Не успел уйти, эвакуироваться. Годы войны оставили в фронтовиках свои измерения. Для защищавших Сталинград, дравшихся и умиравших за каждый его камень мерки строги вдвойне. Не предал, но и пальцем не пошевелил, чтобы отогнать гадину. Сколачивал табуретки ее солдатне. Разделительная линия пролегла глубокая. Она - не окоп, с десятилетиями не зарастает, не стирается. Слишком много выстрадано. Слишком много отдано. Слишком многих, всегда преданнейших и благороднейших, не дождались, не досчитались.
Два сталинградских футболиста сложили головы в великой битве. Мальчишки и взрослые чтут их память, каждое лето разыгрывают призы, названные именами погибших. Остальные, сражаясь доблестно и честно, выстояли. Бесчисленны рассказы о подвигах спортсменов-сталинградцев. Где-то и в чем-то они превратились в легенды, допускаю, слегка расходятся с истиной. Тут нет сознательной попытки приукрасить и прибавить, скорее похвально-объяснимое стремление не допустить повседневной обыденности в оценках подвига, совершенного народом и его сынами.
Так, не совсем верю в стопроцентную достоверность эпизода, добросовестно, но со значительными вариациями пересказанного тремя собеседниками. В критический момент обороны города директор тракторного докладывал: "Немцы прорвались к заводу". "Не ошибаешься?" - раздалось в телефонной трубке. "Никак нет. Вижу танки из моего кабинета", - отрапортовал директор. "Слушай приказ: атаку отбить, использовав все имеющиеся средства. Понял?" И рванулась прямо в лоб врагу из открывшихся заводских ворот горстка советских танков, и пошел на фашистов в рост, не таясь, не прикрываясь за броней, истребительный рабочий батальон, сплошь одетый в форму футбольной команды "Трактор" - синие рубашки с голубой полоской. Враг бежал. "Это были наши футболисты", - уверяет один из рассказчиков. "Среди тех ребят- несколько игроков "Трактора" и "Динамо", - уверяет другой. Может, ближе к истине третий: "Рабочих из истреббата надо было во что-то одеть. На складе случайно обнаружилась спортформа. Одели ее, даже гетры, с удовольствием. Футболисты "Трактора" были не какими-нибудь гастролерами и не просто представляли и защищали честь коллектива - работали в цехах, признавались своими. Носить форму клуба считалось честью. А в одном из танков точно был левый защитник команды Иван Тяжлов".
Город выстоял ценой неимоверной. Вот мельница. Она изранена неизлечимо, безнадежно. Никакому умельцу-строителю не обновить кирпичных стен, изрешеченных пулями всех калибров. Не залатать зловеще зияющих бесформенных пробоин от бивших в упор пушечных снарядов. И не возвратить к жизни перебитых огрызков каменных балок, раскачивающихся на ветру и полязгивающих заржавевшими железными прутьями.
Метрах в ста за спиной у смертельно раненного дома, не журча, не торопясь, не поигрывая серыми барашками послушных волн, достойно и спокойно несет вечные воды свои широченная Волга. Дом тот - последний оплот на пути к матери русских рек. 19 ноября 1942 началось контрнаступление. Здесь, у мельницы, в начале 43-го была остановлена и потом сокрушена рвавшаяся в Сталинград фашистская армия.
Сейчас в городе один такой дом. Мудрые отцы сохранили его нам, потомкам, чтобы мы помнили. В феврале 1943-го после разгрома немцев у этого сталинградского дома было 41 684 печальных близнеца. Относительно нетронутыми осталось меньше 6000 зданий в южной части. Война не щадила, не делала скидок, не дарила чудес. 40 тысяч мирных жителей, погибших под бомбежками. Ни единого сохранившегося предприятия из 126. Руины, руины, тянувшиеся на пять десятков километров. И бесчисленные трупы гитлеровцев, которые убирали месяцы спустя.
Но жизнь, время и наш могучий советский оптимизм упорно брали свое. Гремел последними выстрелами затянувшийся бой. И выходили из дымившихся развалин, испуганно подняв обмороженные руки, последние и потому особенно жалкие из 330-тысячной армии фельдмаршала Паулюса. А люди уже возвращались в то, что было раньше их городом. О чем думали они, ютясь в окопах, землянках, блиндажах? К чему стремились, вкалывая на нескончаемо-студеных волжских ветрах по шестнадцать часов в сутки? Что испытывали и чувствовали?
Я совсем не сталинист. Однако слова вождя приведу. "И на нашей улице будет праздник", - сказал Сталин, выступая по случаю 25-й годовщины Великого Октября. И праздник пришел в Сталинград. Но улиц-то не осталось. Они едва угадывались, смутно проглядывались по изредка попадавшимся, случайно не раздробленным снарядами булыжникам, которыми выкладывали широкие сталинградские мостовые.
...Воспоминания нахлынули набухшими каплями слез. Крупные слезинки катились по лицу директора Сталинградского тракторного военных лет Никиты Тимофеевича Просвирова:
- Что чувствовали? Мы дома и город наш. Что испытывали? Веру, подъем, воодушевление. Не встречал на заводе ни единого, кто бы не верил. Нет, ни единого. И работали. Работали? Сражались! Восстановление города превратилось в сражение. И военный лозунг "Мы отстоим тебя, родной Сталинград!", к которому во вторм слове добавилась единственная буква "р", звучал так же призывно и мощно: "Мы отстроим тебя, родной Сталинград!"
В сентябре 1942-го немцы сожгли тракторный. Рабочих, как уже рассказывал, эвакуировали за Урал. И еще долгие годы в Челябинске, Барнауле, Свердловске пожилые мастера с гордостью представлялись: "Начинали на Сталинградском тракторном". Далеко забросила война. У многих - ни кола, ни двора.
Спали, и то по очереди, на трехъярусных нарах. Но выпуск танков "Т-34" налаживали на новых местах быстро. А жили вестями с фронта. Звонили домой, в город. Бывало, изредка дозванивались. Скорбили, страдали, оплакивали погибших и все равно ждали вестей счастливых. Чувствовали: вот она, сталинградская победа, близко. Единственный раз остановили работу, когда наконец дождались.
Реэвакуация - Никита Тимофеевич Просвиров радостно произносит слово - порождение военной поры. Никак нельзя было удержать рвавшихся домой. Некоторых пришлось, правда, остановить: не останавливать же налаженное военное производство. Остальные сталинградцы собрались в Челябинске. Самым медленным товарняком в мире - до Куйбышева. А от него по реке, кишащей минами, как плотвой, на баржах - и в Сталинград.
Завод встретил развалинами. Некогда крепкие стены рушились от ветра. И только еще сильнее почерневшие, закаленные в пламени пожарищ молота стояли там, что раньше называлось кузнечным цехом. Они были как памятник, оставленный войной безвозвратному прошлому. А через несколько месяцев с завода на фронт уже отпра-вился эшелон могучих "тридцатьчетверок" с короткой, говорившей больше любых победных рапортов надписью на башнях - "Ответ Сталинграда".
Четыре тысячи строителей, в основном девушки, жили кто где: ночевали в полотняных, осиновым листом трепетавших на холодном ветру палатках, забирались в брошенные немцами обгоревшие танки, в сбитые самолеты с фашистскими крестами, в блиндажи. Рыли землянки. Если натыкались вдруг на уцелевший уголок дома, тащили туда кирпичи, доски и что только попадалось под руку. Покрывали все это железом, толем - получалось нечто вроде спасавшего от промозглых ветров жилища.
Часто спали вповалку, сбившись в дружную кучу, чтобы потеплее, в цехах. Если находились силы, а они порой находились, шли после смены строить себе жилье. Разбирали засыпанные подвалы, проводили свет, воду. Завалы расчищали вручную, рискуя каждую секунду наткнуться на мину, невзорвавшийся артиллерийский снаряд. Одни гибли, другие - продолжали работу.
Необъяснимым образом устояли коробки некоторых домов. Внутренних стен, конечно, не сохранилось. Наскоро настилали полы, перекрывали крыши и, не возводя никаких перегородок, устраивали сплошные общежития. Просвиров распорядился открыть при тракторном нечто вроде вспомогательного цеха. Умельцы, они всегда в нашем народе отыщутся, мастерили оконные рамы, двери. Экономя драгоценные гвозди, сколачивали мебель в три доски и четыре гвоздя. Работали при свете прожекторов до одиннадцати - двенадцати ночи.
Некогда уютного стадиона около завода, который бомбили денно и нощно, практически не существовало. А клочки футбольного поля с упрямо пробивающейся травой остались. Часть поля и то, что представляло из себя беговую дорожку, немцы превратили в кладбище, уставленное крестами с касками. Устроили комсомольцы воскресник, взялись за носилки, принялись разгребать, расчищать поле, а могилы-то - заминированные. Снова раненые, убитые, снова - горе.
И потом, долгие годы спустя, вдруг из матушки футбольной земли вдруг вылезали на зеленый газон чужие немецкие кости. Чужая смерть, радость футбола, возвращение к жизни. Как же все сплелось туго и навечно.
Как же ты устроена, как складывалась судьба наша! Разруха, катастрофическая неустроенность, изнурительный труд, а молодежь рвется на стадион. Не отлежаться и не забыться в бараке, согретом жалкой охапкой дров и дыханием сотен спящих. Торопятся молодые размять мускулы, ноющие от напряжения. Пробежаться наперегонки с тонюсенькой девчонкой из соседнего цеха. Погонять не мячи - их в Сталинграде и в помине не было, - продырявленную пулями автомобильную покрышку, сноровисто набитую соломой. Призывать, агитировать никого не надо было.
Чем объяснить этот феномен? Привычкой. Стремлением молодости к общению. Желанием посоревноваться, показать удаль. Но не только. Спорт - занятие мирное, творческое, товарищеское и коллективное по внутренней сути. Умолкали на войне пушки и вместо разрывов снарядов слышалось добродушное покрикивание-покряхтывание вступивших в схватку борцов, мягкие шлепки-удары мяча. И здесь было соперничество. Однако соперничество ради здоровья, ради удовольствия двух спорящих сторон, ради того, чтобы хоть на час отвлечься от военных кошмаров, окунувшись в спортивную, а значит, и мирную жизнь. Не идеализирую роли спорта. Пишу о том, как она мне видится.
Но не спортом единым тянулись к мирной жизни. Есть у нас, журналистов, манера, цепко ухватившись за что-нибудь, тащить это "что-то" через все повествование, ничего не замечая на пути. Оставим на минуту его величество спорт. Тем более что до войны интересы жителей Тракторозаводского района им не ограничивались. Были здесь и библиотека, и кинотеатр, и даже предмет законной гордости - оперная студия.
Были, да не остались. Только собирала, рассказывает директор Просвиров, корешки обгоревших книг молчаливая женщина с серыми волосами. Складывала их там, где раньше стояли книжные стеллажи.
Появился однажды в тупике у завода неприметный вагончик. Рядом с ним пристроили сарай. Это приступила к выпуску газеты выездная редакция "Комсомольской правды".
Листаю подшивку - состарившуюся, сгорбившуюся, почивающую ныне в московском архиве. Газетка малоформатная, бумага - серенькая, а листок - боевой, задорный. И в то же время душевный, очень личный, написан не громкими - доходчивыми, понятными словами. Есть в ней героические статьи, есть и юмор с заковыристыми шутками. Корреспондентом выездной редакции был известный сейчас писатель Олег Михайлович Шмелев. До Сталинграда воевал под Ленинградом. Раненым попал в плен и тут же, пока не отправили в Германию, сумел бежать. Госпиталь - и вновь фронт. Немало повидавший за короткую фронтовую жизнь, Шмелев ужаснулся, попав в сталинградские развалины. Ни с чем они были не сравнимы и потому показались фронтовику убийственно-вечными. День предавался мрачной и заполнившей душу тоске. Утром вылез из вагончика, стоявшего среди руин этаким московским отелем "Метрополь", услышал смех бегущих на завод девчонок, и отпустила щемящая боль, капельку отлегло. Все продолжалось. И чтобы сделать жизнь полновесной и полнокровной, пора было, забыв о безысходной печали, круто браться за дело.
Этим и занялись сотрудники выездной редакции "Комсомолки". Почти круглосуточно кипела работа, называемая теперь по-канцелярски "культмассовой". В нее вкладывали выдумку, молодой журналистский задор и обязательно смешинку. Крутили довоенные комедии с Любовью Орловой, и сарайчик рисковал не выдержать двойной нагрузки: напора рвущихся приобщиться к искусству кино и громового хохота.
Выручала погода. Поставили на площади столбы и, натягивая между ними белые простыни, резко взвинтили "посещаемость". Устраивали лекции, и объявление "Завтра доклад о международном положении" не отпугивал - наоборот, собирал вместе строителей и рабочих тракторного. Герои войны, выступавшие с открытой трибуны, должны были обладать крепчайшим вестибулярным аппаратом - так высоко и неустанно подбрасывали их потом в воздух. Особенно любили летчиков.
Сталинградская битваИ Шмелев, отвоевавший в пехоте, признавался, что испытывал болезненную ревность, переходящую в зависть. На деятельности выездной редакции эти сугубо личные чувства нисколько не отражались. "Комсомольская правда" со своим вагончиком и сараем стала признанным местом большого молодежного сбора.
- Помогли заводу здорово, - считает Просвиров. - Настроение создали. Дух сильно подняли.
- А еще, - улыбается Просвиров, - появилась у нас музыкальная комедия. Точнее, возродилась. До войны в городе действовал театр оперетты. Хотелось шутки, смеха, музыки. Отремонтировали помещение около тракторного, и возвратившиеся из эвакуации актеры принялись петь недопетое и танцевать недотанцованное. Через полгода юных строительниц тракторного было не узнать. Девушки причесывались по-новому. Старались ходить шагом легким, грациозным. В одежде пытались подражать актрисам, быть элегантнее.
И вновь удивляет меня Просвиров:
- Некоторые начали ворчать: "Развращаем молодых". А я им: "Подражают и правильно. Завод вылез из лаптей! Девчонки за собой следят. Вы что хотите, чтобы они в онучах и дальше щеголяли? Вы таких в жены возьмете?".
Да, директором Просвиров был что надо. Еще в войну разобрался в том, на что у некоторых ушли целые десятилетия бессмысленных раздумий и публичных споров. С таким наверняка и работалось здорово. Но все эти споры и раздоры относительно девичьих одежек, о том, что можно и, наоборот, нельзя развернулись потом. Когда враг был сокрушен, а смертельные испытания вынесены и выстраданы.
Мы же слегка забежали вперед. Ничего удивительного. Вечно манит, притягивает радостное. О нем и писать приятнее, и читать, наверное, тоже. Но светлое не дается без борьбы. После победы в Сталинградской битве преграды не рухнули, не отступили сами по себе. В суровейшем 1943-м радость давалась ценой нечеловеческого напряжения. До 1947-го бушевала цинга. С весны 1944-го ей объявили бой. Выигрывали не всегда, но часто выхаживали заболевших, сажая по личному приказу директора на доппаек: хлеб, мясо, овощи. Продукты - не было им цены ни в рублях, ни в блестящих металлах - присылали из совхозов. Сметливый Просвиров взял хилые и слабенькие хозяйства под заводскую опеку: мы - вам, вы - нам.
Летом жилось полегче. Но приходила зима, задували степные ветра, ударяли морозы, и наступали времена совсем тяжелые. В каждом цехе открыли сапожные мастерские и меняли лапти, онучи на нечто вроде валенок, или не валенок - сшитых из старой, истершейся ленты землетранспортеров. Женщины и здесь ухитрялись оставаться женщинами. Косынки делали из парашютов, тапочки - из шинелей. Юбки из солдатских плащ-палаток. Пальто считалось редкостью музейной. В стужи одевали кофты - у кого сколько было. В 44-м расщедрившиеся союзники прислали из США старые, поношенные шубы. Надейся только на эту помощь, быстро протянули бы ноги.
Родина не бросила Сталинград в беде. Он был первым разрушенным городом, который увидела страна. Ему отдавали всю нежность души. У всех хватало своего горя. И все равно туже затягивали пояса, отказывали себе, а городу помогали. По восстановленной железной дороге тянулись из Москвы длиннющие товарные составы. Строители-комсомольцы не подозревали, что всяким человеческим силам есть предел. Они сокрушали привычные представления об и без того не низких строительных нормах, выполняя их на 300-400 процентов.
Откуда только ни шла помощь! Киров и Узбекистан, Пермь и Таджикистан... Саратовцы везли стекло, гвозди, водопроводные трубы; 22 вагона стройматериалов отрядили горьковчане...
Заботились о детях - голодных, нервных после увиденного и перенесенного, случалось - контуженых. Старались кто как мог. Прислали для ребятни уютные финские домики и устроили в них пионерский лагерь. Свердловские комсомольцы построили детский сад. Мальчишки-ремесленники из Бузулука поделились собственной немудреной продукцией - тазами и табуретками, попросив отдать их школьникам.
И главный, явный признак возрождения жизни - открытие школ. Мерзли в нетопленых подвалах, под синим небом. Но учились - с положенными по неизменному учебному ритуалу отметками, домашними заданиями, строгими учителями.
Когда начальника кузнечного цеха Просвирова поставили директорствовать, он множество раз отправлялся! в Москву с важной миссией. "Проси больше, стесняться нечего, - наставляли директора на дорогу. - Не для себя просим - для производства. Никита Тимофеевич, о мануфактуре не забудьте. Хорошо бы нам обувь какую и одежды бы, - с деликатной настойчивостью вторили представительницы прекрасной половины человечества. - Для вас же, мужиков, стараемся".
Просвиров, ненавидевший просить, с ролью тем не менее справлялся. Мелочиться не приходилось, да и часа свободного не было. Отправлялся сразу в кабинеты высокие. В приемной зампреда Совнаркома Анастаса Ивановича Микояна, занимавшегося архисложными вопросами снабжения, твердо чеканил:
"Доложите, что приехали со Сталинградского тракторного".
- Ох, и чувствовался у товарища Микояна темперамент, - видно, встречи не забылись, вспоминались военному директору живо. - И внимательный товарищ Микоян, и выдержанный. А на работе кипел. Кипел, но отказу мы, с тракторного, от него не знали.
Бывал Просвиров и у Ворошилова. Проблемы обсуждались государственные, важности исключительной. Однажды директор озадачил Климента Ефремовича, резко перескочив с вопросов производственных на житейские. Попросил выдать десять тысяч солдатских одеял. Десять - не десять, а пять тысяч одеял на тракторный отправил.
А в 1944-м из Москвы прибывали и "подарки" абсолютно неожиданные. В город рвались союзнические делегации. Хотелось посмотреть на сталинградское чудо своими глазами. "Лучше бы скорей второй фронт открывали", - ворчали инженеры, которым поручалось сопровождать любопытных гостей по заводу.
Приезжали и спортивные делегации. Говорят, играли даже какой-то международный матч.
Ну а мы вернемся к нашему футболу - футболу 1943-го. Сталинградские футболисты были среди первых, вернувшихся в город. Впрочем, как уже знает читатель, для некоторых возвращение было чисто условным. Дорога от передовой, где они сражались с сентября 1942-го, до дома занимала несколько минут. Да и домов-то ни у кого не осталось.
Разруха. Уцелевшие гражданские ходили босиком. Копались в руинах, выискивая тряпки, черепки, обломки мебели. Пищу готовили на кострах. Гитлер желал отбросить Русь в каменный век, уничтожить наш образ жизни, русское самосознание, культуру... Ничто не могло сломить мужество, которое ни расстрелять, ни разбомбить. Мужество вросло, слилось с упрямым сталинградским военным характером.
Идея устроить футбольный матч была смелой. Она вселяла уверенность не хуже сводок Информбюро. Ведь если в городе большой футбол, значит, город жив. И если находятся силы гонять мяч, - тяжелейшее позади. Из Москвы доставили немыслимую ценность: футбольные мячи, бутсы, трусы и майки - атрибуты праздничной игры.
Ее история такова. В начале апреля 1943-го вратарь Василий Ермасов был приглашен в обком партии. Здоровенный - почти двухметровый и стокилограммовый - Ермасов до войны слыл грозой нападающих. Выбегал с неожиданной для своего телосложения скоростью на перехват верхних передач, не боясь столкнуться с форвардами. А те, как рассказывал мне Акимов, вратаря-махину побаивались. Предпочитали бить по воротам издалека, облегчая жизнь Ермасову с его отличной реакцией и "Трактору".
Какими только военными специальностями не овладел комсорг команды Василий Ермасов! И минером был, и связистом. Поварское искусство - и то освоил. В обкоме генерал-лейтенант Воронин осторожно поинтересовался у Ермасова, как бы получше отметить надвигающийся первомайский праздник.
Моментально сориентировавшись - демонстрации-то среди руин и пепелищ не организовать, - Ермасов заявил уверенно: "Надо сыграть в футбол. Пусть люди увидят: жив наш город. Жив и спортивен всем смертям назло". А на вопрос секретаря обкома партии Чуянова смогут ли находившиеся в Сталинграде футболисты провести матч с московской командой, Ермасов ответил, как может представиться теперь, без лишней скромности и долгих раздумий: "Сталинградцы все могут".
Матчу быть! В Москве во Всесоюзном Спорткомитете решили отправить в Сталинград московский "Спартак".
Ермасов, назначенный ответственным секретарем общества "Динамо", принялся собирать сталинградскую команду. Игра была обязана состояться 2 Мая.
Но где играть? В Бекетовке, в южной части города, отыскался относительно сохранившийся стадион "Азот". Туда вслед за саперами и прибыли футболисты. Саперы трудились не зря: проходы к "Азоту" были заминированы, попадались и неразорвавшиеся снаряды.
Вместо физической подготовки спортсмены закапывали глубокие ямы в центре поля и на беговой дорожке: только неделю назад артиллеристы увезли отсюда тяжелые дальнобойные зенитки. Огораживали футбольное поле штакетником, ставили ворота, ремонтировали раздевалки.
Кто и каким образом прослышал о тренировках футболистов? У дурных вестей длинные ноги. А у вестей добрых? На стадион потянулись болельщики. За несколько дней до матча тонкий ручеек людей с носилками превратился в добровольный, но исключительно дисциплинированный отряд под командой Ермасова и Беликова. Билась упрямая жилка: вот вам - как же, стерли с лица земли! Вот вам - уничтожили! Да мы еще здесь вам, фашистам, назло и в футбол сгоняем!
Болельщики жили ожиданием большого футбольного чуда. Беликова признавался мне, что ничего бы не было если бы не помог Савва Пеликян. Тот шустро разыскал нескольких футболистов. К середине апреля собралась чертова дюжина - 13 человек.
И все волновались. После по-военному длинных рабочих смен и опасных дежурств в оперотделе тренировались; до изнеможения на неровном поле. На первую тренировку, вышли кто в чем. Залатанных гимнастерок и просящих каши сапог никто не стеснялся. Тренером, не подозревая, что годков через 20-30 таких, как он, окрестят "играющими", выбрали Плонского: Сергей Илларионович закончил институт физкультуры. Капитаном остался прежний вожак "Трактора" Константин Беликов.
Плонский переживал. Очень боялся, что отвыкшие от игры, замученные войной футболисты, сломаются на первых же тренировках. И Бедиков вспоминал, что Сережа как заправский профессионал нагрузки увеличивал постепенно. Когда чувствовал, что его ребята уставали, собирал в центре поля, рассуждал, давая передохнуть и никого не обижая, о тактике. Через пару недель тренировок футболисты почувствовали: набираем форму, и дышать сделалось легче, и мяч слушается лучше.
Только жить игрокам было негде. Селились в землянках, блиндажах, откуда недавно ушли зенитчики. Тут и преподнесли спортсменам щедрый подарок, которого, признаться, не ждали. Разрешили оформить вызов эвакуированным семьям. Эх, только бы приехали! Недели за полторы до майских приплыли пароходом. Такой радости за все время войны не было. Черт с ним, что голодно. Лишь бы вместе.
В сторожке около стадиона с Беликовым поселились Плонские, Гусевы еще одно семейство - 14 человек. Из обстановки - четыре табуретки, сбитый из ящиков для артснарядов стол, нары. Попозже поставили печку-буржуйку. Погода стояла отличная, под стать настроению, но готовились, и не зря, к студеной зиме.
Чтобы не толпиться и не толкаться у единственного стола, обедали в три смены. Выдавали американские консервы, прозванные острословами "вторым фронтом". А когда набирали лебеды, устраивали коллективное пиршество - овощной суп. Жаль огороды первое время рыть запрещалось - так густо усеял фриц все вокруг минами. Ни разу не поссорились, не поругались: футбольная коммуна трещин не давала.
Голода, в общем, не было. Хлебом по карточкам отоваривали исправно. Получили футболисты, которым предстояло защищать спортивную честь родного города, и доппаек - пшенную кашу. Прикатили откуда-то бочку с селедкой. Так что хлеба, селедки и воды в Волге ребятам хватало.
Струной натянутые нервы-лезвия отгоняли любые болезни, ничто не брало, не приставало. Парадокс войны? Беликов кивает головой. Глубокой и промозглой осенью 1942-го "мессер" пулеметной очередью разбил в щепы нос лодки. Константин Владимирович и лейтенант Машихин, выполнявшие боевое задание, очутились в ледяной, иглами впивающейся в тело, воде. Выплыли. И не заболели. Насморка и то не подхватили. Не до того было.
Соглашаясь с Беликовым, позволю заметить: выручала и великолепная физическая подготовка. Она и смерть отгоняла и, изловчившись, обходила ее стороной. В минуты опасности футболисты-сталинградцы не задумывались о своем невидимом телохранителе - спорте. Все для них шло естественным чередом.
Странная мысль не дает покоя. Может, и правда, смерть щадила спортсменов? Вот и один из самых высоких голкиперов нашего футбола двухметровый вратарь "Трактора" Ермасов был живой мишенью для снайперов. Я писал, что погибли двое: начальник команды Бакулин и уже после матча 1943-го - защитник Георгий Иванов. Другие, сражаясь доблестно и честно, совершили главный воинский подвиг - отстояли и выжили. Да и к маю 1983-го из тех одиннадцати, что выбежали на поле, навечно ушел только Александр Моисеев. Остальные оставались в строю и, покачивая сединами, соглашались благодарно:
"Эх, если бы не спорт... Помог, родимый. Дал и выучку, и силу с ловкостью. Без него бы не вернуться" - и позвякивали на пиджаках в такт признанию по-военному аккуратно начищенные ордена и медали.
Но это они говорили тогда. А 2 мая 1943 им еще предстояло сыграть главный - так считают они все - матч жизни. Сначала почему-то рассчитывали, что их команда будет выступать под флагом сталинградского "Динамо" и встретится со столичными одноклубниками. Но московское "Динамо", как сообщили из столицы, "было в разгоне" -|воевали москвичи: многие далеко за линией фронта. Как их вызовешь!? Дней за десять до игры Василий Ермасов удивил Беликова: "Играем с московским "Спартаком! А мы выйдем на поле как "Динамо" Сталинград".
Спартаковцев в середине апреля собрали во Всесоюзном спорткомитете. Его председатель товарищ Снегов сообщил: сталинградцы просят сыграть с местными на празднике 2 мая.
Сбор "Спартаку" назначили на подмосковном аэродроме в ночь на 1 Мая, а "добро" на вылет дали утром 2-го. Ждали налета немецкой авиации, Акимов так и не понял - на Москву или на Сталинград. Но когда приземлились, он не поверил своим глазам. Встречали спартаковцев не только те, кому это положено по долгу службы, но и десятки болельщиков. Одного голкипер "Спартака" помнил с довоенной поры: яростно и невзирая на недовольство соседей по трибуне он поддерживал москвичей, игравших с "Трактором". Двое, это врезалось в память резким штрихом, пришли на аэродром босиком. Как и откуда прознали о прибытии футбольного спецрейса? Загадка неразрешимая, такая же, как и игра под названием "футбол". Команду повезли на нескольких открытых машинах в Бекетовку.
За неделю до матча в городе появились афиши. Беликову помнится, что афиша, а не афиши, была единственной на весь Сталинград: вешать объявления оказалось не на что. Зато ту афишу написали фиолетовыми чернилами на ослепительно белой, непривычной по военным временам бумаге. Об игре сообщала газета. Но кто, когда, по какому адресу смог бы ее выписать... Словом, футболисты волновались: соберется ли народ? Как они сыграют? Только бы не проиграть. Подъем перенесли на 5.30 и тренировались с шести до восьми. Прибегали поздними вечерами после работы и играли в мягких весенних сумерках, пока совсем! не стемнеет.
"Трактор" славился атлетической подготовкой. Во многом благодаря ей побеждал и Москву, и Ленинград. Курить и пить считалось занятием спортсменов недостойным. Нарушителей в команде не было. До войны работали и учились в вечерних техникумах. Всем дал фору Сергей Плонский, закончивший институт.
Соревновались, как тогда было принято, в самых разных дисциплинах, по десятку видов спорта, Беликов до того зимой натренировался, что выиграл чемпионат области по скоростному бегу на коньках.
Но когда это было - в казавшееся незапамятно-давнем "до войны". Как пойдет игра? Испытывали чувство страшной ответственности. Будто всю жизнь гоняли мяч ради этого матча. Что ж, есть старая, за давностью лет забытая поговорка: "Кто не переживает, тот не играет". Поклялись: "Если уступим, то с честью.
Биться до финального свистка".
- Константин Владимирович, но арбитр-то был ваш, местный. Да кто бы и осудил.., - решился я.
Беликов намека не понял. Помолчал, видно подбирая слова, насмешливо ответил:
- Мы в такие игры не играли. Не принято это было, - помолчал еще. - Подсудить? Да думать об этом неприлично.
А вот отступление иного рода. Матч в Сталинграде, как и всякое значительное событие, оброс легендами. Говорят, мяч вбросили в центр поля с пикирующего истребителя. Один из ветеранов-спартаковцев по-журналистски припомнил: скорость самолета была слишком высока, летчик промахнулся, и мяч улетел за трибуны. Его искали, однако, конечно, не нашли.
Левый крайний Жора, простите, Георгий Епифанович Шляпин, смеется тихо, но заразительно. Прикладывает палец к губам, перемигивается с другом Саввой Пеликяном:
- Да не было, не было этого. Ни мяча, ни истребителя. Кто бы нам дал боевой самолет? Истребители тогда требовались для другого дела. Ударили с центра и покатилось.
Легенде конец? Вот и нет. После публикации в 1983 году статьи о сталинградском матче получила немало писем. Среди них и такое: "Я, болельщик с довоенным стажем, хочу поделиться воспоминаниями о матче 1943-го года, на котором довелось присутствовать. Утверждаю, что мяч с истребителя был сброшен. Пока его искали, игра началась другим мячом. Посылаю фотографию летчика-истребителя Алексея Дружкова, который с бреющего полета вбрасывал на стадион мяч, - писал из Пятигорска ветеран войны, бывший гвардии майор, доктор Александр Александрович Красильников, служивший в дни Сталинградской битвы в должности старшего врача 83-го Гвардейского истребительного авиационного полка. - Спустя некоторое время я был переведен в другую часть и связь с Лешей Дружковым, с которым был дружен, потерял. А впереди оставалось два года войны. Верится, что Алексей достойно закончил Великую Отечественную. К дню матча у него уже была не одна боевая награда. Высылаю фотографию Алексея".
На сером выцветшем фото - молодой парень в шлеме и франтоватом летном комбинезоне. Парашют еще не снят, на лице улыбка. Вылет был удачным? Или оптимист по натуре? Снят на фоне крошечного, смотрящегося игрушечным, истребителя-ястребка. Долетел ли до Победы болельщик из поднебесья?
Попытка - не пытка. Отправил запросы в Центральный архив Министерства обороны. Отчетливо представлял, сколько же людей обращаются в Архив только по поводам более важным. Потому на быструю реакцию не рассчитывал и удивился, получив мигом, один за другим два ответа. Да, подтверждалось в первом, Дружков Алексей Иванович действительно служил в 83-м истребительском авиационном полку ПВО. Начал воевать еще в 1941-м на Западном фронте. Затем на Юго-Западном и Сталинградском фронтах. Все совпадало. Наверно, Шляпин с Пеликяном были так поглощены мыслями о предстоящем матче, так привыкли к реву пикирующих - своих ли, немецких - самолетов, что о ястребке, вбросившем мяч, забыли. И Беликов с его цепкой памятью тоже не обратил внимания на этот момент, примечательный для кого угодно, но только не для видавших виды сталинградцев.
А Дружков А. И., сообщалось во втором официальном ответе, дослужился до звания гвардии майора. Заместитель командира полка, штурман Дружков прошел или, точнее, пролетел всю войну, закончив ее в мае 1945-го. Оставался, и это подтверждается документами, в военной авиации еще десять лет.
В день матча сталинградские футболисты испытывали состояние, известное в спортивном мире под неблагозвучным названием "легкий мандраж". "Спартак" шутить не собирался. Метр футбольных ворот Анатолий Акимов без сюсюканья предупредил друга: "Костя, вам придется нелегко". Беликов скрыл волнение небрежным: "Посмотрим, игра покажет. Пришел бы народ".
Футболисты переживали понапрасну. Люди пришли. Футбол - занятие мирное. Когда мужчины играют в мяч, молчат орудия и пулеметы. Пусть еще гнать и бить фашиста от Волги до Берлина. Кусочек мирной жизни оторван, отвоеван. Матч был лекарством - ничего что полуторачасовым - от боли, бед и невзгод.
Горе, руины, разруха - и вдруг 90 минут праздника. Все вернется. Встанет на места. В этом убеждали и одетые в парадную форму команды. И транспарант с приветствием московскому "Спартаку", с выведенными красными буквами на блекло-желтом фоне. И плескавшиеся на ветру флаги со знакомыми буквами "С" и "Д". Успели даже поставить скамейки тысячи на три зрителей. А пришло раза в четыре больше. Вход для всех - бесплатный. Трибуны зеленели гимнастерками, вытесняя этим военным цветом гражданские одежды. Футболисты выглянули из раздевалки. Двое милиционеров по-хозяйски вели под руки упирающегося пьяного. Ну все как до войны.
Игра еще не началась, а трибуны зашумели, зааплодировали. Это генерал Скоков вручил Ермасову боевую медаль "За отвагу". Динамовские футболисты, с которыми беседовал, единодушны: после этого они успокоились. Волнение спортивное уступило место волнению праздничному.
С удовольствием приведу составы команд, включая запасных. "Динамо" (Сталинград): Василий Ермасов, Константин Беликов (капитан), Сергей Плонский, Леонид Шеремет, Владимир Зуев, Александр Моисеев, Александр Колосов, Иван Фролов, Федор Гусев, Георгий Шляпин, Савва Пеликян. Запасные Георгий Иванов и Белоусов.
"Спартак" (Москва): Анатолий Акимов, Александр Леонтьев, Георгий Глазков, Константин Малинин, Николай Морозов, Александр Оботов, Анатолий Сеглин, Борис Смыслов, Борис Соколов, Василий Соколов, Виктор Соколов (капитан), Владимир Степанов, Олег Тимаков, Серафим Холодков, Владимир Щагин.
Традиционных вымпелов достать не удалось. Беликов побежал жать руку спартаковскому капитану Виктору Соколову. Рука оперативного уполномоченного, фронтовика и капитана сталинградского "Динамо" подрагивала. А со стороны Беликов и его команда в белых футболках смотрелись вышколенным военным отделением, готовым тут же доказать преимущество над ребятами в спартаковской форме.
Судить матч поручили сталинградскому футболисту Леониду Карловичу Назарчуку. По отзывам обеих заинтересованных сторон судил он в манере, которую бы мечталось увидеть и у всех современных арбитров: ни тем, ни этим.
Установка хозяев на игру была логично-нехитра. Сдержать натиск спартаковцев на первых минутах и контратаковать быстрыми флангами. "Спартак", как признавался Акимов, в победе не сомневался. Предполагалось, пользуясь акимовской терминологией, "закатить штучки три-четыре, и потом, не обижая сталинградцев, погонять в свое удовольствие". Спартаковцы были наиграны. В 42-м победили в Кубке Москвы. В 1943 году выступали в первенстве столицы. А за своих Беликов переживал: хватит ли сил на футбол?
"Спартак" ринулся в атаку. Обороняясь пятью расположившимися в линию защитниками, динамовцы и не предполагали, что невольно избрали вариант, который завоюет популярность в семидесятые годы. Видя, что защите туго, в штрафную оттянулись и нападающие. Четверть часа хозяева никак не могли выровнять игру. Спартаковцы били и били по воротам, но двухметровый Ермасов стоял в воротах непробиваемой сталинградской глыбой. "Спартак" играл потехничнее. Он жал, наседал, старался - но безуспешно. Подобного оборота событий москвичи не предвидели.
Динамовцы воспряли духом. Сбивая атакующий спартаковский пыл, спокойно держали мяч, контратаковали. Действовали самоотверженно, слаженно. Громче и громче покрикивал на форвардов Ермасов: "Давай, ребята, давай!" И они "дали". Мяч попал к Савве Пеликяну. Тот никак не мог найти свободных игроков: спартаковцы всех держали крепко. И вдруг увидел Савва открывшегося Георгия Шляпина. Быстрая передача и, получив мяч тот, промчавшись по левому краю, сделал прострельный навес. Набежавший Александр Моисеев без всякой обработки ударил в классическую "девятку". Анатолий Акимов, как ласково трактуют сейчас подобные эпизоды коллеги - спортивные журналисты, "был бессилен". Но в 1983-м Акимов самокритично сетовал: "Не ожидал, что так сильно выстрелит. Мяч брался".
Наступил на минуте 70-й момент, когда сталинградцы согласились бы и на ничью. Открывшееся второе дыхание иссякло, а третьему, сверхрезервному, взяться было неоткуда. Держались из последних сил. Когда спасительно прозвучал финальный свисток, выяснилось: силы-то именно последние. По-братски обнявшись, помогали выдохшимся, усталым уйти с поля.
Игра понравилась. Болельщики смотрели, радовались, отходили от военных невзгод. Болели за обе команды и, нестройно скандируя: "Мо-лод-цы!", стоя, проводили футболистов. Сталинградцы доплелись до раздевалки и долго отдыхали на скамеечках: отнялись ноги. И все равно; удовольствие получили огромное. Гордость переполняла. Смогли доставить радость людям и себе тоже.
"Банкет" был по-военному строг. Достали несколько буханок ржаного хлеба, мерзлой картошки и селедки со ржавчинкой, но вкусной. С посудой - тарелками и прочим - было туговато, однако никто на это внимания не обращал.
Ну что еще сказать о матче? О нем, как об очередном русском чуде, писали газеты многих стран. Точнее и ярче других игру оценил английский корреспондент Брюс Харрис: "Сталинград! Это имя - символ невиданной стойкости, храбрости, победы. Но можно ли было думать, что Сталинград после переживаний, какие не выпадали еще ни одному городу, сумеет выставить на футбольное поле команду? Ведь армия Паулюса капитулировала всего три месяца назад. Не есть ли это проявление сталинградского духа, который свойствен русским воинам, и духа столы несокрушимого, который ничто не может сломить". "Таймс", посвятившая матчу целую полосу, заглядывала на годы вперед: "Если русские могут играть в футбол в Сталинграде, это свидетельствует - они уверены в будущем". Сердечную телеграмму прислали из Лондона скуповатые на проявления чувств британские военные летчики. Сталинградцы поразились: ее доставили на следующий! день после игры. Как и откуда узнали о встрече? Каким образом телеграмма нашла адресатов в разрушенном городе? Воистину не знает границ и препятствий спорт со своим полномочным полпредом футболом.
Через пару недель перед тренировкой футболистам зачитали приветственное письмо от обладателя Кубка Англии "Арсенала" и тут же ознакомили с ответом. Письмо динамовцев было вежливо, сдержанно, коротко. Оно напоминало уже известные нам слова Василия Ермасова. Смысл сводился все к тому же: "Сталинградцы могут все".
Команду Сталинграда приглашали и на родину футбола. После недолгих размышлений было предложено ответить отказом. По-спортивному, по-человечески - жалко, по-государственному - мудро. Проигрывать англичанам тогда нельзя было никак. Не сделанное сталинградскими футболистами в 1943-м осуществили через два года в победном турне по Великобритании московские динамовцы.
А сталинградцы включились в бурную, неизменно волнующую футбольную круговерть. Принимали в товарищеских матчах гостей - динамовцев Москвы и Тбилиси, наносили ответные визиты, ездили в Горький, Киров, Баку... В 1944-м играли в возродившемся розыгрыше Кубка СССР, а в 1945-м и в чемпионате страны. С командировочными было туго, с продуктами - тоже не очень. Нашли выход. Перед отъездом команду снабжали исконно волжским продуктом - селедкой. Добирались на игры в Москву исключительно на поезде, останавливавшемся у каждого столба. За 36 часов пути состав насквозь пропитывался характерным запахом. В столице поезд прозвали "сталинградским селедочным". А рыбешки отведать были не прочь, встречали волжан прямо на вокзале и меняли рыбу на купюры или продукты по обоюдному согласию.
Так жили и играли. К 1949-му старая футбольная гвардия уступила место на поле подросшей юной смене. В следующем году молодые и перспективные поспешили успешно выбыть в класс, именовавшийся буквой "Б". Менялись названия клуба и футбольных пристанищ, где прозябали игроки: "Трактор", "Торпедо", снова "Трактор". Затем "Сталь", "Баррикады" и, наконец, "Ротор".
А слава прежнего, военного поколения жила, не умирала. Футбольные матчи - не люди. Юбилеи и праздники в отличие от нас, грешных, им справляют редко. А тут сделали исключение. Ибо матч между сталинградским "Динамо" и московским "Спартаком" - заслужил почестей самых высоких и славы самой светлой. И собирались в городе-герое его участники, а потом и совершенно новые поколения футболистов.
А в 1983-м было еще что вспомнить и о чем поговорить игрокам военной эпохи. Вслушиваясь и расспрашивая, я пытался найти в поступках, помыслах футболистов из 1943-го некий подтекст. Особо скрытый и невидимый смысл. Не нашел. Может, потому, что нам всегда хочется необычного, исключительного. И даже простые, очевидные дела мы склонны усложнять, анализировать скрупулезно и тщательно. А если всмотреться в жизнь, в ней обязательно отыщется немало хорошего, доброго и совсем не таинственного. И творим это хорошее, волшебное мы сами. Так и тот матч подарили сталинградцам обычные ребята, которые стремились принести и принесли кусочек отобранного у войны счастья.