Многое в этой картине непривычно и сразу привлекает внимание. Во-первых, достаточно необычным выглядит то обстоятельство, что фильм на подобную тематику снят по мотивам одноименной пьесы (причем с диким успехом гремевшей в лондонском Уэст-Энде). Во-вторых, британские фильмы ужасов уже давно не являются законодателями моды по части развития этого жанра, и попытка продолжить славную историю на некогда плодоносной почве, несомненно, только подогрела интерес. А в-третьих, создатели Джереми Дайсон и Энди Найман осознанно и намеренно стремились создать произведение, по своей стилистике напоминающее лучшие местные образчики, которые показывались по телевидению во времена их детства и молодости, в семидесятые и восьмидесятые. И этот шаг был очень смелым, так как налагал резкие ограничения на арсенал используемых приемов и вместе с тем требовал недюжинной изобретательности - для привнесения новизны и современности.
В результате получилась прелюбопытная работа, в которой жути от мастерски создаваемого саспенса и собственных проекций куда больше, чем собственно того, что режиссеры показывают зрителю. Происходящее на экране к тому же не лишено сентиментальной приятности, погружающей в воспоминания о более размеренной жизни недавнего прошлого. Работа со звуком также хороша: с одной стороны, лирические мелодии создают уют и камерную, домашнюю обстановку (сие, прямо скажем, очаровательно), а с другой - резкие звуки и умелое создание напряжения перед очередным сюжетным поворотом щекочет нервы (и любопытство) в лучших традициях прошлого.
Режиссеры успешно ведут тройную игру, едва не сделав эпиграфом и ключом к разгадке фразу главного героя, скептически настроенного по отношению ко всему паранормальному профессора Филипа Гудмана (его сыграл сам Найман), большую часть жизни положившего на то, чтобы доказать непреложный факт: мозг видит лишь то, что хочет видеть. В один прекрасный момент Гудман получает посылку от Чарльза Кэмерона, своего кумира и единомышленника, пропавшего из виду много лет назад. В своем послании Кэмерон просит младшего коллегу нанести ему визит, так как, находясь в плачевном физическом состоянии, он не может завершить самое важное дело своей жизни - найти объяснение трем разрозненным случаям в своей практике, которые ничем иным, кроме как действием потусторонних сил, объяснить невозможно.
С самодовольной нагловатой ухмылочкой Гудман приступает к расследованию и последовательно посещает трех очень разных людей, чьи истории представляют собой определенного рода коллаж-альманах. Мрачный охранник Тони Мэттьюс (Пол Уайтхаус) рассказывает о своих личных невзгодах, а также о том, что ему довелось увидеть одной ночью во время своего дежурства на объекте, некогда бывшем сумасшедшим домом. Второй персонаж, юноша бледный со взором горящим по имени Саймон Рифкинд (Алекс Лоутер), прячется у себя дома (хотя, судя по обстановке, там не намного безопасней, чем в лесной чаще, которой он до жути боится), в полуподвальной комнате, увешанной всевозможными изображениями чертовщины и фавнов - одного из таких существ Саймон, по своему признанию, ненароком убил, находясь за рулем машины. Третьим - пожалуй, самым интересным - героем, стал Майк Приддл (Мартин Фримен), бывший брокер, циничный и практичный до мозга костей, что, однако, не помешало и ему уверовать в то, что нечистая сила посетила его семейство. У него самого были частые столкновения с полтергейстом, но и это меркнет перед тем, что пришлось пережить его покойной жене, родившей в ночь неведому зверюшку. Сам Мартин Фримен характеризовал своего героя как "not a very nice man", ровно теми же словами, что использовал его Джон Ватсон, когда речь зашла об убитом им кэбмене-отравителе.
Показываемое на экране очень занимательно серьезностью и абсурдностью, правдоподобностью и иллюзорностью, когда зритель с упоением занимается газлайтингом в отношении себя самого. Отдельно следует отметить игру актеров: из Мэттьюса получился на редкость неприятный персонаж - все, к чему он прикасается, будто покрывается пылью, задыхается и перестает жить. Алекс Лоутер, в нежном возрасте дебютировавший в "Черном зеркале" и "Игре в имитацию", еще не успел потерять юношеской непосредственности, и эмоциональность, с какой он рисует страх своего героя, мысленно прокручивающего перед взором события роковой ночи, вызывает искреннее восхищение (и где-то на периферии сознания - беспокойство за стабильность психического состояния актера). Мартин Фримен, за которым чуть было не закрепилось амплуа "своего парня", показывает себя с непривычной стороны, а хорошо известный арсенал его ужимок и гримас был актером радикально переосмыслен, и, словно по какому-то заклинанию, его маньеризм начинает вызывать совсем не те эмоции, что обычно.
"Истории призраков" насквозь манипулятивны, но в неожиданном интеллектуальном измерении. Кроме того, вопреки ожиданиям, они нисколько не циничны, так как режиссеры не стремятся как можно дальше переместить границы этически допустимого. Отнюдь, используемые ими приемы крайне скромны и целомудренны. В силу целого ряда обстоятельств, часть из которых, как представляется, коренится в особом мировосприятии, живописуемом в самом начале, в кадрах "семейной хроники", главного героя явно беспокоит вопрос о смысле бытия, законе воздаяния за содеянное и, как ни странно, посмертной участи.
Вся же совокупность показанного, кропотливо сотканные проекции и детали, смогли бы стать неплохим иллюстративным материалом к частным случаям посттравматических состояний из учебника по клинической психиатрии. Картине нельзя отказать в умелом использовании символики и аллегорий, причем часто - языкового порядка. Скелеты в шкафу, ключи к замкам, магия чисел, изоляция - все это умело разбросано по разным кадрам.
Что же касается развязки "Историй призраков" (а ей можно с ходу дать как минимум три толкования), она интересна. Для многих, не привыкших запоминать каждую мелочь по ходу развития сюжета, финал может оказаться очень неожиданным. Но самое забавное - формально оставаясь хоррором, фильм умудряется опрокинуть самую суть этого явления массовой культуры, нисколько не разваливаясь и даже приобретая дополнительный своеобразный шарм. И, что вообще не типично для картин этого жанра, он дает повод для экзистенциальных размышлений, становясь более интересным уже по прошествии времени, прямо пропорциональному протяженности порожденных им мыслей.
4