Что мешает восточным немцам стать западными

При этом за все годы, что существовали две разделенные Германии, восточные немцы все равно придумывали разные способы уйти на запад. Они рыли подземные тоннели, изобретали хитроумные тайники в машинах, автобусах и поездах, использовали для побегов воздушные шары, дельтапланы, подводные лодки и еще черт знает что - "лишь бы обрести свободу".

Считалось, что настоящая свобода есть только там, на Западе.

Сейчас все эти приспособления и истории, с ними связанные, обильно представлены в музее Берлинской стены, который находится на Фридрих-штрассе, по соседству со знаменитым контрольно-пропускным пунктом "Чек Пойнт Чарли". Этот музей - один из множества, посвященных недавней немецкой истории. Еще есть музей ГДР - он в самом центре Восточного Берлина, неподалеку от Александр-плац. Там экспозиции рассказывают о том, как жили социалистические немцы: автомобиль "Трабант", который насмешливо именовали "мыльницей", предметы быта, продукты из магазина той поры, стенды, повествующие о спортивных победах, интерьеры квартир, мебель, холодильники, телевизоры… Музей максимально деполитизирован: нет ни акцентов, ни насмешек, смотри, вспоминай, сравнивай.

Люди ходят неторопливо и молчаливо. Думают. Вспоминают. Сравнивают.

Есть музей Штази - он занимает часть комплекса зданий, где когда-то было всесильное министерство госбезопасности. Меня там более всего потрясла даже не экспозиция, а сам масштаб этого квартала: четыре десятка многоэтажных домов, серых, безликих, казенных, но от этого еще более страшных. Штази в ГДР была не просто спецслужбой, она была "большим братом", ее агенты следили буквально за каждым гражданином страны, от младенчества до могилы. Что, однако, страну от краха не уберегло.

И по всей Восточной Германии еще разбросано немало других подобных ретровыставок - там собрана военная и гражданская техника той поры, артефакты социализма, документы, другие свидетельства эпохи… А поскольку эти учреждения культуры содержатся частными лицами и не получают государственных субсидий, можно сделать вывод: спрос на недавнюю историю у восточных немцев сохраняется устойчивый.

А пресса и вовсе утверждает: жители восточных земель все еще не могут полностью интегрироваться в жизнь западную. То есть в ту, куда многие с риском для жизни бежали в поисках свободы. Таких жителей называют "осси" в противовес западным немцам - "весси".

Что это: досужие выдумки журналистов или правда? В поисках ответа я и направился в германскую столицу.

Зачем с водой выплеснули ребенка?

Таксист, который вез меня от вокзала в отель, оказался словоохотливым и доброжелательным турком.

- Мустафа, - сразу представился он и охотно рассказал подробности всей своей жизни. В заключение с гордостью молвил о том, что его земляки в Берлине составляют уже десять процентов населения, а в целом по стране их - более трех с половиной миллионов.

Однако, памятуя о цели своей командировки, я не повелся на эту заманчивую тему, а спросил Мустафу, уяснив его восточноберлинское проживание, что он думает о проблеме "осси"-"весси"? Как ни странно, таксист немедленно возбудился. Он, едва не бросив руль, обернул ко мне свое усатое лицо:

- Молодых эта проблема совсем не волнует. А люди старшего поколения - о, эти сумасшедшие, ностальгируют по старым временам. Все им плохо - и то, и другое. Говорят, тогда жили лучше. А что хорошего было? "Мыльницы", дефицит, а отдыхать они ездили только в Болгарию, больше никуда.

Тут, к сожалению, такси причалило к подъезду отеля, и дальнейший разговор с турком пришлось прервать, хотя для разминки и его оказалось достаточно.

Зато следующие интервью были куда как серьезнее. Я побеседовал со множеством людей, которые могли сравнить жизнь "до и после". В этой статье решил оставить мнения двух - они наиболее показательны.

Габриэле - типичная представительница поколения "осси". Стройная худощавая женщина, которая явно следит за собой: 67 лет, регулярно ходит в фитнес-зал, ведет здоровый образ жизни. Больше сорока лет работала учительницей, в ГДР преподавала русский и немецкий языки, а в наступившие рыночные времена знакомила детишек с этикой и историей театра. Ее отец при социализме занимал важные посты, был даже министром. И он, и она состояли в Социалистической единой партии Германии.

Манфред, 68 лет, выпускник МГИМО, кадровый дипломат, с девятнадцати лет член партии. У него свободный русский язык, ну, прямо как у нас с вами. Очень приветливый и доброжелательный. Имеет ученую степень. После воссоединения двух Германий его, как и всех других "прежних", выперли из МИДа, пришлось осваивать новую профессию: работал в магазине строительных товаров. Сейчас пенсионер.

С Габриэле мы встретились в лобби отеля, где я остановился, и разговор с первых же секунд пошел в нужном русле.

-Вы знаете, что здесь было раньше? - удивленно спросила меня эта подтянутая женщина, обведя рукой гостиничные стены. - Здесь находилось заводоуправление крупного машиностроительного предприятия, на котором инженером работал мой муж. Но сразу после воссоединения его закрыли. Надо же…

Похоже, она была действительно взволнована.

Судя по словам Габриэле, только в одном этом районе тогда Восточного Берлина существовали тридцать четыре средних и крупных предприятия. Теперь не осталось ни одного.
Тема тотального закрытия заводов на территории бывшей ГДР звучала и во всех других разговорах. И ведь речь не всегда шла о каких-то отсталых предприятиях с дремучей технологией. Нет, тут надо вспомнить о том, что в 80-е годы Восточная Германия занимала шестое место по объемам промышленного производства в Европе.

Дипломат Манфред назвал две причины стремительного уничтожения "победителями" индустриального потенциала восточных земель.

- Во-первых, Западу требовались новые рынки сбыта, а во-вторых, фирмам ФРГ не нужна была лишняя конкуренция. Руководитель Управления по опеке - так называлась структура, спешно созданная для управления тысячами восточных предприятий, - ратовал за постепенный процесс, предполагавший модернизацию одних предприятий и ликвидацию других, однако при загадочных обстоятельствах он был убит. После чего закрытие производств пошло значительно быстрее. Крупные предприятия и землю под ними, случалось, продавали за одну марку.

Для "осси" это стало настоящей трагедией, миллионы враз лишились работы, перспектив получать достойную пенсию, многие в поисках нового счастья подались на Запад.

- Мой муж тоже пострадал, - рассказывала Габриэле. - Когда его предприятие закрылось, он перешел в какую-то маленькую фирму, но вскоре прогорела и она. В сорок два года он почувствовал себя выброшенным на обочину. Многие наши друзья, соседи, коллеги оказались в точно таком же положении. В Берлине еще можно было как-то устроиться, а в Тюрингии и в других землях положение стало просто катастрофическим.

Отца сначала проверили "на лояльность" и, выяснив, что никаких грехов за ним не водится, предложили сотрудничать с новой властью. Но он сразу и категорически отказался: нет, этому государству я служить не буду. Он так и остался верен тем идеалам. В шестьдесят лет ушел на пенсию, хотя она была мизерной, всего одна тысяча марок, это примерно пятьсот евро. Такую пенсию положили прежним госслужащим.

Я тоже прошла проверку и была зачислена преподавателем в гимназию. Однако платили нам, восточным немцам, на двадцать процентов меньше, чем западным, выполнявшим ту же работу. Это в Берлине. В других местах разрыв был еще больше, доходил до сорока процентов.

Манфред считает, что это и была главная ошибка, допущенная при объединении двух Германий.

- Не следовало так спешить. Впопыхах ломали все - и хорошее, и плохое. Правда, тут надо заметить: разрушение Стены оказалось неожиданным буквально для всех, никто не был готов к этому. Никто - и на западе, и на востоке. Кстати, ошибку допустили и ваши политики, не заручившись твердыми гарантиями того, что НАТО не пойдет к границам России. Горбачеву якобы на словах пообещали, но эти обещания нигде не зафиксированы, их следовало закрепить прочными соглашениями.

Правда, заметил Манфред, в восточных землях за почти три десятилетия не появилось ни одного олигарха, - это он бросил камень явно в наш огород.

Ностальгия не лечится

- Что сейчас осталось от того государства, которое существовало сорок один год? - допытывался я у своих собеседников.

- Остались, например, газеты: "Берлинер цайтунг", "Нойес Дойечланд", "Юнге вельт", - говорит Габриэле. - Последние две традиционно придерживаются левых взглядов, первая стала вполне буржуазной. Еще есть журнал "Ойленшпигель", наподобие вашего "Крокодила". Остались сигареты "Кабинет". Есть шампанское "Красная Шапочка". Осталось сожаление о потерянном: бесплатной медицине, бесплатном качественном образовании, возможности устраивать детей в детсады.

- У людей среднего и старшего поколения сохранились привычки и комплексы, - считает Манфред. - Причем это касается и западных немцев тоже. Подавляющее большинство из них никогда не были на востоке. Только в последние годы стали приезжать как туристы - в Берлин, Дрезден, на Балтийское побережье.

- А что же в сухом остатке? - продолжал допытываться я. - Больше плюсов или минусов?

- Когда мы выходили с протестами на Александр-плац, то требовали сделать лучше жизнь в ГДР, а это обернулось жизнью в совсем другом государстве, - так ответила на этот вопрос бывшая учительница. - Грубо говоря, мы хотели более интересных газет, хотели, чтобы фрукты были слаще, а йогурты гуще, хотели свободно путешествовать. Все это теперь есть. Но зато в нагрузку получили множеством новых проблем. Моя соседка, которая всю жизнь проработала в аптеке, получает такую мизерную пенсию, что даже отопление в своей квартире не может включать каждый день. Знаете, какова у нас стоимость коммунальных услуг? За трехкомнатную квартиру в Берлине выложите тысячу евро в месяц, а то и больше. Да, путешествовать теперь можно и газеты стали интересными, но моя соседка не путешествует и не покупает газет - на это у нее элементарно нет денег.

- Лично я ни о чем не жалею, - ответил бывший дипломат Манфред. - У нас и прежде была интересная, насыщенная жизнь. Вы у себя в Союзе строили коммунизм, а мы так далеко не заглядывали, но во всех отношениях жили лучше, богаче. Однако система все равно была обречена. Слишком много серьезных экономических проблем накопилось. И слишком непосильной ношей они оказались для дряхлых вождей, которые просто не представляли, что им делать, куда идти. Это касается абсолютно всех наших соседей по соцлагерю.

Еще я поинтересовался у них, отчего "осси" более нетерпимы к мигрантам, чем "весси", как это следует из опросов общественного мнения?

Фрау Габриэле объяснила это тем, что при воссоединении восточники получили гораздо меньшие пособия, чем те, которые сейчас платят беженцам.

- Это унизительно. Тех денег, которые нам дали, едва хватало на похороны. Никто всерьез не думает о будущем. У меня в гимназии были классы, на девяносто пять процентов состоящие из турок. Я не против Турции или Сирии. Но ведь если так пойдет дальше, то мы просто растворимся в этом чужом мире. Да, они строят нам дома и дороги, работают таксистами. Но живут обособленно, никто не занимается серьезно вопросами интеграции.

- Что нас ждет впереди? - спросила меня и себя Габриэле. - Хаос! А что еще? Я не вижу светлых перспектив.

Выпускник МГИМО, как и положено людям его профессии, был более сдержан:

- Это спорное суждение. Мы, восточные немцы, как раз жили в полной гармонии с кубинцами, вьетнамцами, ангольцами, мы были воспитаны в духе интернационализма. Мне кажется, против беженцев чаще всего выступают люди малообеспеченные, не уверенные в завтрашнем дне. Они боятся потерять из-за мигрантов свои скромные пособия, свои рабочие места.

Время продавать камни

Да, если и осталось сожаление о потерянном, то оно свойственно лишь части пенсионеров. Те, кто родился и вырос после 1989 года, не знают про "осси" и "весси". Это подтвердил в разговоре со мной 35-летний режиссер-документалист Марсель - типичный представитель молодых людей, облюбовавших Берлин для того, чтобы здесь жить и зарабатывать деньги.

- Мой отец может иногда брюзжать о былой стабильности, которая существовала при социализме, и о том, какая жесткая наступила жизнь сейчас. Но мое поколение совсем не озабочено этим. Молодых, независимо от того, из каких земель они родом, просто привлекают большие города, такие как Берлин, Мюнхен, Гамбург, потому что там больше возможностей найти работу, реализовать себя.

Берлинской стены - этого выразительного символа великого противостояния, зловещего атрибута "холодной войны" - нет уже двадцать девять лет. Даже следов ее не осталось. Мир открыт и в поисках свободы все вольны ехать куда угодно.

В музее на Фридрих-штрассе любой желающий может приобрести куски бетона с металлической арматурой внутри - это якобы остатки Стены. Выложи сорок или девяносто евро - и сувенир твой.

Я поинтересовался у продавца, насколько велик спрос на эти камни? Он раздраженно пожал плечами: если берут, то лишь редкие иностранцы.

Зато в памяти восточных немцев эти остатки еще живут. И разве не так у людей старшего поколения в нашей стране? Да, многое изменилось к лучшему за эти последние десятилетия. Но и безвозвратно утрачено тоже многое - из того, что разумнее было бы сохранить.

Прощаясь, фрау Габриэле вдруг вспомнила, что в ее школьной характеристике было написано: "Отличается скромностью и дружелюбием".

- Теперь такого не пишут, - с сожалением сказала она.