"Да что вам эта жалейка, - спросил я наивно Родиона Константиновича, когда в репетиции случился перерыв. - Тут ведь и без нее столько красочек, такое множество самых неожиданных инструментов".
И Родион Щедрин тогда, шесть лет назад, стал терпеливо объяснять, почему расширили оркестровую яму, для чего ему важны дудуки, флейты и волынки, хакбрет, разновидность цимбал, о которой слышал не всякий музыкант. Тут нет, сказал он, мелочей: "Мне кажется тут важным буквально все".
А почему Лесков? - я продолжал пытать композитора. - Он же ни с кем не мог ужиться. И тут Щедрин стал говорить о праведниках. "Ну да, Лесков никогда никому не был угоден, без стаи, один, он и был праведником. Я ведь очень боготворю и Гоголя, и Пушкина, но Лесков мне кажется наиболее созвучным сегодняшнему, завтрашнему, послепослезавтрашнему на российской земле. И в этой опере мне важно противопоставить две формы бытия: британскую с нашей российской - рациональную и иррациональную".
Да где же вы их видели сегодня, откуда в наше расчетливое время взяться у нас непрактичным левшам? "Вот тут, - сказал Щедрин, - я никак с вами не соглашусь. Помните народную поговорку: не стоит село без праведника? И опера моя об этом. В жизни и село не стоит, и Россия без праведников".
Удивительно, конечно, говорить о праведниках с композитором, который всю жизнь ломал и нарушал каноны. Еще студентом был - его в 1950-х успели уличить в "формализме". Да и потом: что ни премьера, то громкие скандалы.
Первая его опера "Не только любовь" обнаружила в колхозном крестьянстве неконтролируемые страсти. "А третья труба где?" Хор отвечал: "В Караганде". "Мне Константин Симонов после премьеры сказал, - вспомнил как-то Щедрин, - что опера провалилась, потому что боялись секса".
А что потом? От "Кармен-сюиты" министра культуры Фурцеву отпаивали валидолом. "Уберите эти ляжки!" - кричала она приме Майе Плисецкой.
А что потом? "Поэтория" - диковинное произведение для поэта с хором и оркестром - напугала колокольным звоном. Людмилу Зыкину, народную любимицу, привел на оперную сцену!
А что потом? Пришли совсем другие времена - и против его оперы "Лолита" вышли политкорректные демонстранты в городе Стокгольме.
Никак Щедрин не укладывается в рамочки. При этом ни года без ярких премьер. Нью-Йорк он покорил лесковским "Запечатленным ангелом". Его имя не сходит с афиш Мариинского театра. Несочетаемое в музыке Щедрина по-прежнему внезапно сочетается. И слышится жалейка.
И вот еще он сам, как тот левша и праведник, удивительно верный. По главному счету. Не стало ближайшего друга, поэта Андрея Вознесенского, - он посвятил ему в тот год свой мрачный День гнева - Dies Irae. Возродил их "Поэторию". Ушла из жизни жена Щедрина, великая Майя Плисецкая, - и, кажется, все, что он стал писать теперь, дышит памятью о ней. "Месса поминовения".
Говорят, что в Щедрине сошлось то, что называется "идеальным проявлением русской души в искусстве". Что он ближе других подошел "к тому внутреннему стержню, который можно назвать русской национальной идеей".
А ведь правду говорят.