Дмитрий Олегович, правду говорят, что МАРХИ - институт уникальный и учатся в нем сплошь вундеркинды?
Дмитрий Швидковский: Совершенно точно могу сказать, что поступить к нам непросто, для этого нужно специально готовиться. И среди тех, кто поступил, сегодня немало действительно очень способных студентов. Конкурс из года в год стабильно высокий - около 7 человек на место. Причем едут из разных уголков страны и из заграницы. Почему? Могу объяснить так: МАРХИ в самом деле - старейший и на сегодня единственный у нас цельноархитектурный институт. Негосударственных много, но ни один из них не обладает лицензией - они работают, можно сказать, по принципу турагентств со специальной подготовкой: некоторое время учат, потом отправляют студентов за границу, где им выдают официальный заграничный диплом.
А за границей - скажем, в Америке - учат как-то совсем по-другому, не так, как у вас в МАРХИ?
Дмитрий Швидковский: Программы в США - а я преподавал в нескольких американских архитектурных университетах - очень разные. Задачи ставятся в них зачастую диаметрально противоположные. В Иллинойском университете своя архитектурная школа, они настроены сугубо практически, студенты через день ходят на стройку все пять лет - и выпускники готовы хоть завтра полноценно работать на стройке. А в Колумбийском университете в Нью-Йорке учат, скорее, мышлению, когнитивным, социальным наукам, психологии, восприятию, теории сообществ. Здесь считают, что компьютер сумеет придать любую форму, но содержание - и социальное, и культурное, и религиозное, и философское, - должны уметь создавать архитекторы. Хотя, надо сказать, платят больше тем выпускникам, которые идут на стройку, раза в два.
А у МАРХИ подходы к обучению ближе к условным "иллинойским" или "колумбийским"?
Дмитрий Швидковский: Мы как-то посередине. У нас есть и то, и другое. Поэтому у нас студенты, конечно, очень перегружены. Много дисциплин, программа разнообразная. Стараемся развивать в студентах самые разные таланты, или, как теперь модно говорить, "компетенции".
Удается?
Дмитрий Швидковский: Знаете, наши студенты делают вещи удивительные. Разрабатывают "на коленке" программы, которых совершенно нигде нет в мире. Вот, например, сделали для себя мерные программы - с помощью дронов мы могли бы в 50 раз быстрее провести обмеры сгоревшего собора Нотр-Дам. Предложили сейчас государству и церкви свои услуги именно для обмеров исторических и любых других зданий по новой технологии.
Кстати, после пожара в Нотр-Даме соцсети нервно обсуждали - что нам французские проблемы, когда разрушаются свои уникальные памятники.
Дмитрий Швидковский: Знаете, мы поставили эту дискуссию на сугубо практическую ногу. Как раз после этого пожара патриарх пригласил нашу кафедру храмового зодчества выступить на Высшем церковном совете. И мы предложили программу хотя бы фиксации памятников. Это совсем недорого и можно сделать сравнительно быстро, в МАРХИ есть такие технологии. Нужен хотя бы банк данных того, что разрушается на глазах, что можно будет восстановить, когда будут деньги. Или хотя бы сохранить в памяти. Для меня, как для историка архитектуры, это какая-то непрекращающаяся боль.
К счастью, в Москве сейчас все-таки идет какой-то обратный процесс. Очень серьезно работает департамент культурного наследия, с которым мы сотрудничаем. Почти приостановилось уничтожение исторических зданий. Во всяком случае тех, которые зафиксированы как памятники. Даже тех, которые считаются "вновь выявленными". И это сразу придало городу другую доминанту, другую тенденцию. Все-таки Москва становится более цивилизованным городом в архитектурном отношении.
С этим не поспоришь. Но выглянешь иной раз с редакционного десятого этажа - там раньше за окном расстилались городские горизонты, ландшафты, силуэты высоток. А теперь взгляд упирается в бетонные многоэтажки - как грибы растут. Это, конечно, прекрасно, тем более что их еще раскрасят и благоустроят. Правда, пространство прежнее за этими новыми каменными стаканами исчезло, воздух улетучился. Как Курский вокзал в капкане у торгового центра. И это ведь не только про Москву. Куда от таких ненаучных ощущений деваться обывателям?
Дмитрий Швидковский: Архитектура такое странное искусство - исправлять ошибки очень трудно и очень дорого. Перед Курским вокзалом - это, конечно, из разряда вопиющих архитектурных ошибок, и рано или поздно ее придется исправлять, потому что такие площади формируют жизненную среду человека. Я там недавно был, там будто нарочно все начинают мусорить в этой щели между торговым центром и вокзалом… Это очень печально, конечно.
Ну вот. А вы хотите, чтобы студенты выходили от вас этакими философами. Время от них другого требует: чтоб все по-быстрому, все одноразовое и быстро окупаемое. Зачем художничать, когда сверхприбыльная подземная парковка - венец архитектурного творения?
Дмитрий Швидковский: Строго говоря, так ведь было всегда. Средневековые дома в Европе или храмы Древнего Китая за четыре тысячи лет все время заменялись, строились из дешевых деревянных конструкций. В Германии между деревянными балками забивали бог весть что - это приходилось менять со временем. И все равно это была очень хорошая архитектура. Что значит архитектура, построенная ненадолго? Это все-таки не то искусство, которое может существовать очень коротко. Да, Никита Хрущев обещал, что все пятиэтажки исчезнут через 20 лет. И мы до сих пор еще с большей их частью не расстались. И вряд ли скоро расстанемся, хотя идет реновация, и она достаточно успешна, и ее нельзя не приветствовать. Но архитектура - все-таки искусство долгое, надолго. Потому что дорого. Построить можно и шалаш, но это не самое удобное жилище.
"Хрущевки" тоже по сегодняшним меркам не слишком удобны, хотя когда-то казались панацеей для решения жилищной проблемы. А сегодняшний опыт уникальной московской реновации, по-вашему, можно использовать в других городах?
Дмитрий Швидковский: Да, конечно. Хотя каждый фрагмент любого поселения, любой фрагмент затронутой человеком среды все-таки абсолютно уникален и требует индивидуального решения. Например, реновация не должна затрагивать уникальные среды. Скажем, холм во Владимире, на котором стоят соборы. Там деревянные дома без канализации, без нормального водопровода, когда я изучал это все, там и газа не было. Но если просто оголить этот холм, оставив таким, какой он был при Юрии Долгоруком, или, наоборот, застроить его современными коттеджами - и то и другое будет катастрофой. Нужно искать какое-то иное решение.
А есть у нас вообще какой-то свой, русский путь в архитектуре?
Дмитрий Швидковский: Русский путь для меня - это весь путь истории русской архитектуры. Это развитие жизненной среды - такой, как она складывалась и складывается. Жизненная среда определяет национальное своеобразие любой архитектуры. Что такое "европейская архитектура"? В конечном счете это просто последовательность стилей, увлечений, типов отношения к среде, и в этом смысле, конечно, существует и современная русская архитектура. Она сейчас приближается к мировым стандартам. Но с точки зрения жизненной среды нуждается в повышении комфортности, или "устойчивости", как говорят на Западе. Но нам нужна устойчивость не только экологическая, противопожарная, энергосберегающая. Чем отличается русская архитектура - это устойчивость еще и духовная, художественная. Поэтому у нас в институте работает кафедра храмовой архитектуры. Поэтому мы строим церкви в отличие от западной архитектуры, которая их почти не строит.
Да, мы стараемся архитектуру украшать, насколько можем. В ментальности наших девелоперов - чем красивее будет дом, тем дороже они его продадут. Хотя это не всегда правда. Но в нашей ментальности такая черта есть.
Страсть к украшениям - это такая любовь выставлять роскошь напоказ, чтобы другие обзавидовались?
Дмитрий Швидковский: Это может быть своего рода роскошь, но роскошь, заложенная в нашей архитектурной традиции. В XX веке мы пережили очень много перемен стилей: сначала был модерн, потом еще в царское время он вдруг кончился и начался неоклассицизм, потом победил авангардизм, потом его запретили, и снова родился классицизм. Последний великий всплеск классической традиции длился лет 20, это были работы мастеров, служивших или учившихся в тогдашнем МАРХИ. Великолепные работы Жолтовского, который был художественным руководителем нашего вуза (не хотел быть ректором), вполне сопоставимы с работами Баженова и того же Казакова. Потом опять победил модернизм 60-х годов, времен "оттепели", тоже очень интересный. Сам по себе этот калейдоскоп по-своему роскошен.
А правда, что сады, шашлыки и бассейны на крышах, в пентхаусах - это теперь круто, иначе говоря, это тренд и вообще комильфо? Или в этом больше дурновкусия? Говорят, от этого трещины по стенам идут.
Дмитрий Швидковский: Шашлыки жарить на крыше небезопасно, можно и дом поджечь. Бассейны иногда устраивают и в сталинских домах, у нас таких анекдотических случаев немало. Но все же мировая тенденция на ближайшие десятилетия - это, да, использование крыш, балконов, всяких выступов для озеленения домов. Японцы уже совсем озеленились. Европейцы меньше, но тоже стараются. У нас климат, снег мешают озеленению, но это уже к ботаникам: может, сажать на крыше какие-нибудь елки и убирать их разными огнями?
В XIX веке в дворянских усадьбах было такое повальное увлечение, выращивали ананасы в парниках. Но это у нас, видимо, еще впереди?
Дмитрий Швидковский: По свидетельству авторитетного английского специалиста, автора энциклопедии садово-паркового искусства Джона Клавдия Лаудона, посетившего Россию в 1812 году, под Петербургом выращивали ананасов больше, чем во всей Европе вместе взятой. А вообще у Пушкина есть такой "Отрывок" с язвительными заметками о "невинных странностях" богатых москвичей, которых не волновали мнения окружающих. Один выстроил на главной улице китайский дом с зелеными драконами и деревянными мандаринами под золочеными зонтиками. Другой ездил в Марьину Рощу в карете из кованого серебра 84-й пробы. Третий гонял по летней пыльной мостовой на тяжелых четырехместных санях. Так что шашлык на крыше - не такая уж новость.
Сегодняшние времена, по-вашему, не повлияли на авторитет архитектора, престиж профессии?
Дмитрий Швидковский: Я вам анекдот расскажу. Выходит со стройки прораб. Смотрит, стоят два человека с портфелями. Спрашивает одного: ты кто? - Я ГИП, главный инженер проекта. - А ты кто? - А я ГАП, главный архитектор проекта. - А, так вы ГИП и ГАП - клоуны, что ли?.. Такое отношение, конечно, есть. Но все же архитекторы сегодня востребованы даже больше, чем при типовом советском строительстве. Появляется множество частных мастерских, наши выпускники открывают бюро, которые заняты абсолютно индивидуальными проектами.
Строителям всегда кажется, что архитектор усложняет. Но мы продолжаем усложнять, потому что хотим, чтобы среда была действительно комфортной. Причем комфортной не только в физическом смысле, тут строители могут обойтись без архитекторов. Речь о духовном, моральном, эстетическом. Устойчивая жизненная среда должна быть дружественной к истории и к будущему. И оставлять перспективу для сбережения ресурсов.
Думаете о завтрашнем дне?
Дмитрий Швидковский: Мы очень много этим занимаемся, у нас очень сильная кафедра. На нас базируется АВОК, Ассоциация вентиляции, отопления, кондиционирования - главное объединение в нашей стране, которое занимается сохранением энергии. В МАРХИ проходят всемирные конференции. Печально, что многое, правда, остается лишь на теоретическом уровне.
Но, знаете, вот что меня радует. Россия сегодня - едва ли не единственная страна, которая всерьез думает, как те же солнечные батареи сделать не только эффективными, но еще и красивыми. И неспроста у нас в МАРХИ все больше специальных кафедр магистратуры. То же храмовое зодчество, та же фантастическая кафедра архитектуры экстремальных сред - Арктики, Антарктики, космоса. Сейчас такая тенденция в архитектурных школах - думать футуристично.