Один из самых известных современных художников, Болтански соединяет в своих работах эпическое бесстрастие с пронзительной эмоциональностью, строгость поминального ритуала и условность театра. Он апеллирует к безымянным "маленьким душам" - animitas, растворившимся во времени, но говорит со зрителями здесь и сейчас. Этот вроде бы музейный художник, чьи выставки были в национальных художественных музеях Японии и Израиля, Китая и Аргентины, Италии и Чили, Франции и Мексики, представлял Францию на Венецианской биеннале в 2011 году, а в 2010-м Monumenta отдала для его проекта парижский Гран-Пале.
Кристиан Болтански приехал в Москву на открытие выставки "(Не) время любви" в Еврейском музее и центре толерантности, приуроченной к Международному дню памяти жертв Холокоста. Это не первый показ его работ в Москве: его "Призраки Одессы" были показаны во флигеле Музея архитектуры в 2005 году во время легендарной 1-й Московской биеннале. И не последний. На следующий год ГМИИ им. А.С.Пушкина планирует большую выставку Кристиана Болтански.
Художник любезно согласился дать интервью "РГ".
Вашу выставку "Призраки Одессы" в Музее архитектуры в 2005 году я помню до сих пор.
Кристиан Болтански: Это был необычный проект. Он был во флигеле Музея Архитектуры, тогда отчасти руинированном. И был страшный холод. И я полил старые пальто, которые использовал для инсталляции, водой и оставил на ночь во флигеле. Наутро они замерзли. Во время открытия был сильный ветер, мороз. И заледеневшие пальто покачивались под сводами здания.
На следующий год у вас будет выставка в ГМИИ им. А.С.Пушкина. Собираетесь ли Вы также каким-то образом использовать московскую погоду или пространство?
Кристиан Болтански: Конечно, я стараюсь вписать объекты в заданное пространство. Но ретроспектива включает работы, созданные в разные годы. Россия для меня, конечно, имеет особое значение. Моя семья связана с Россией. Мои предки из Одессы. Я с детства слышал русскую речь, с детства ем русскую еду. И, конечно, для меня делать выставку в России интереснее, чем, например, если бы я делал выставку в Китае.
Ваши работы так или иначе апеллируют к прошлому.
Кристиан Болтански: Мне кажется, что в нас всех есть что-то от наших предков. У кого-то губы бабушки, нос дедушки. Лицо оказывается коллажем предыдущих поколений. Я тоже точно такой же продукт предыдущих поколений. Я наполовину русский еврей, наполовину - христианин из Корсики. Во мне есть что-то от обеих моих частей. Я не осознаю это по отдельности, я просто чувствую, что это во мне есть. Я так это и ощущаю.
Вы застали в живых бабушку, что была из России?
Кристиан Болтански: Да. Бабушка и дедушка были из России. Из всего русского языка я знаю только одну фразу: "Оставь наконец!", которую я постоянно слышал от бабушки.
В связи с чем вы ее слышали?
Кристиан Болтански: Наверное, я был невыносимым ребенком.
Для вас тема архива, памяти достаточно важна. Насколько важна тема архивирования своих собственных работ? Как вы их сохраняете? Для вас важно видео, фото?
Кристиан Болтански: Мне кажется, что каждый человек очень важен, поэтому сохранять наследие каждого человека очень важно и интересно. В то же время мы все очень хрупкие. Мы помним все своих дедушек, но не прадедушек, как правило, уже нет. Тема забвения для меня очень важна. И я всю жизнь борюсь против этого забвения, хотя, конечно, это заведомо проигранная битва.
Для меня также важна тема сохранения и передачи наследия. Но в последнее время я понял, что есть, вероятно, два способа сохранения. Один способ скорее западный. Он касается сохранения материального наследия. Так мы почитаем останки святых реликвий. В то же время на Востоке традиция сохраняется через передачу знаний. На Востоке есть места, по крайней мере были раньше, где, каждые двадцать лет разрушались храмы, но были люди, которые умели их строить вновь. И я, мне кажется, приближаюсь больше к этому более восточному типу передачи знаний.
Ваши инсталляции отчасти приближаются к театральным инсценировкам. Когда вы говорите о передаче знания, речь идет об эмоциональных знаниях или о чем-то еще?
Кристиан Болтански: Да, я работал несколько раз в театре. У меня есть произведение довольно известное. Оно называется "Никто". Первый раз его показали в Гран-Пале в Париже. Потом оно было разрушено и заново воссоздано в Нью-Йорке, Японии, Милане, Шанхае. Таким образом, одно и то же произведение в разных местах воссоздавалось заново. В этом смысле, мне кажется, мои произведения похожи на музыкальные партитуры. Это музыка, которую можно играть по исходной записи.
80 процентов произведений, которые я представляю на выставках, разрушаются после их завершения, но их всегда можно заново воссоздать.
Важен ли материал, из которого создаются ваши работы? Это входит в инструкцию?
Кристиан Болтански: Естественно, есть инструкции, которых надо придерживаться. Но пока я жив, я сам интерпретирую свои произведения. Возможно, после моей смерти интерпретировать будут другие люди. Тогда можно говорить о том, что кто-то хорошую трактовку предложил, кто-то плохую.
Если мы говорим об инструкции, то речь о концептуалистской работе. Насколько близки для вас скажем, Джозеф Кошут или художники итальянского направления Arte Povera, "бедного искусства"?
Кристиан Болтански: Я начинал работать в то время, когда создавали свои произведения концептуалисты и минималисты. И мои работы вышли из этих направлений. Но главное мое отличие от минималистских и концептуалистских работ в том, что я работаю с эмоциями. Концептуалисты обычно более рассудочны в своих произведениях. Я же работаю с эмоциями, чувствами.
Например, очень часто в моих работах появляются белые жестяные коробки из-под печенья. С одной стороны, это очень минималистские лаконичные объекты. С другой стороны, эти коробки из-под печенья напоминают о наших бабушках, которые складывали туда свои ценности. А с третьей, в похожих коробочках выдают прах близких. Таким образом, этот лаконичный объект оказывается нагружен эмоциональными смыслами.
Вы говорили о важности эмоции. Это эмоции, связанные с травмой и страхом смерти?
Кристиан Болтански: В искусстве есть много вечных тем. Это поиски Бога, любовь, красота природы, смерть. На мой взгляд, набор тем в искусстве в принципе конечен. Мои произведения похожи на притчу. В том смысле, что они ставят вопрос, но не дают на него ответа. Я вообще ответы на люблю. Мне кажется, что каждый новый вопрос должен порождать следующий вопрос… Каждое мое произведение - род притчи, которая ставит вопрос и оставляет нас с ним наедине.
Я думаю, что моя травма - это мой год рождения. 1944. Таким образом, моя травма - это война. Я всю жизнь, все детство слышал рассказы выживших в Холокосте людей. Конечно, это повлияло на меня. Мне кажется, что у каждого художника есть некая травма, с которой он живет. Он на протяжении всей жизни учится справляться с ней все лучше и лучше. Получается такой длинный сеанс психоанализа на протяжении всей жизни. Сейчас я, как мне кажется, боюсь смерти меньше, чем 30 лет назад.
Тема смерти восходит к романтикам, а сегодня отсылает к молодежной "готической" субкультуре. Для вас важны переклички с этими традициями?
Кристиан Болтански: Мне кажется, вы ошибаетесь. Люди поняли, что они конечны, смертны, то есть, что они люди, когда они стали хоронить своих покойников. И это произошло, конечно, не в эпоху романтизма, а в бронзовый век. Примерно тогда. Поэтому я не чувствую связи ни с романтизмом, ни с современной культурой. Тема смерти всегда была в искусстве. Если пойти в ГМИИ имени А.С.Пушкина, то можно увидеть, что все художники на разный лад говорили о ней. Просто, естественно, язык был другой. Я в этом смысле художник несовременный. Несмотря на то, что я использую современные средства выражения, темы и чувства, которые я выражаю, они не очень имеют отношение к злобе дня.
Точно так же ревность сейчас и триста лет назад одно и то же чувство. Просто мы разными словами о ней говорим. Мне кажется, что смерть - это одна из тех вечных тем, которые присутствуют в искусстве.
Можно ли говорить, что искусство позволяет справиться с травмой?
Кристиан Болтански: Мне кажется, да. Причем это верно не только для смерти, но для любой темы, идет ли речь о любви или поисках Бога. Я неверующий человек. Но, думаю, каждый из нас стоит как будто перед закрытой дверью и ищет к ней верный ключ. Этим занимаются люди и в России, и в Индии, и в Амазонии. Все в этом смысле равны. Художники еще в большей степени занимаются поисками этого ключа. Причем мы понимаем, что найти его невозможно. Мы никогда не подберем ключ к этой двери и не сможем ее открыть.
Означает ли это, что будущая выставка в ГМИИ им. А.С.Пушкина будет выстраиваться в диалоге с произведениями коллекции музея?
Кристиан Болтански: Я надеюсь, что прежде всего мои произведения будут находиться в диалоге с сознанием каждого из посетителей выставки. Для меня поход на выставку как посещение церкви. Бывает, что вы всходите по лестнице, видите, что дверь в храм открыта. Вы входите, видите, что внутри что-то происходит. Особые запахи. Кто-то двигается. Какая-то музыка играет. Вы садитесь. Думаете о себе, о жизни. Потом вам это надоедает. И вы идете есть пирожное. Примерно то же я испытываю, когда прихожу на выставку.
Существует ли набор приемов, который поддерживает художника в творческом состоянии? Книги? Фильмы? Работы коллег?
Кристиан Болтански: В моей жизни было очень мало творческих моментов, когда у меня было вдохновение. Чаще всего эти моменты были связаны с изменениями, которые произошли в моем теле. Первый раз это произошло, когда я стал взрослым человеком. Второй раз - когда умерли мои родители. Третий - когда я постарел. Это были моменты каких-то фундаментальных перемен, когда я в действительно чувствовал порыв к творчеству.
Тут стоит вот что уточнить. Допустим, вы съездили в Италию и в разные моменты своей жизни вспоминаете это путешествие по-разному. Один раз рассказываете, какие видели красивые пейзажи. Другой раз - о еде. Третий раз - вспоминаете музеи. Четвертый раз - людей, которых там встретили. Это одно и то же путешествие. Но вы вспоминаете его под разными углами каждый раз, когда Вы о нем говорили. То же самое делаю я. Я говорю об одном и том же, но просто в разные моменты жизни смотрю на это с разных углов.
Я почти всю свою жизнь преподаю. И каждый раз говорю своим студентам: единственное, что можно делать, занимаясь искусством, это ждать и надеяться.
Ждать и надеяться? Но на что может рассчитывать молодой художник? На галереи? На гранты? Есть ли стратегия, которую вы можете посоветовать людям, занимающихся современным искусством?
Кристиан Болтански: Худшее, что может произойти с молодым художником, - то, что он станет "профессионалом". Ни в коем случае нельзя воспринимать занятия искусством как некую профессиональную деятельность. Между бытием художника и работой врачом или адвокатом нет ничего общего. Лучшие молодые художники, которых я знаю, вовсе не работают подобно тому, как должны трудиться будущие врачи или юристы. К сожалению, в современном мире искусство становится профессией. Это, конечно, не очень хорошо.
Вы хотите сказать, что художники должны зарабатывать на жизнь не искусством, а чем-то другим?
Кристиан Болтански: Следует разделять творчество и зарабатывание денег. Нельзя заниматься искусством, чтобы зарабатывать деньги. Конечно, отказаться от денег совсем нельзя. Но деньги заработать легко, а стать хорошим художником - очень и очень сложно. Я в своей жизни заработал деньги, поэтому жаловаться мне не приходится. Но я знаю, что это неважно. Как говорится, деньги не следует просить, от денег не следует отказываться, и деньги не следует считать чем-то важным.