Письмо из подмосковного поселка Переделкино от Павла Михайловича Крючкова, ведущего научного сотрудника "Дома-музея Корнея Чуковского":
Дорогой Дмитрий!
В переделкинском Доме-музее К.И. Чуковского мы открыли выставку под названием "Муркина книга", посвящённую столетию со дня рождения дочери Корнея Ивановича - Марии (1920-1931).
В семье её все называли Мурочкой.
Мура родилась в трудное и для страны, и для семьи время. Отец девочки без конца разрывался между подёнными заработками.
Появление младшей дочери стало для Корнея Ивановича утешением и благодатным подарком судьбы. Он целыми днями всматривается и вслушивается в свою маленькую дочь, не уставая радоваться и удивляться ей. Записывает свои впечатления в дневник.
"У Мурки такое воображение во время игры, что, когда потребовалось ловить для медведя на полу рыбу, она потребовала, чтобы ей сняли башмаки. Сейчас она птичка - летает по комнатам и целыми часами машет крыльями..."
В те годы Корней Иванович создавал свою знаменитую книгу о детской психологии, и подрастающая Мурочка очень скоро пришла на страницы "От двух до пяти".
"...Ребенок бессознательно требует, чтобы в звуке был смысл, чтобы в слове был живой, осязаемый образ; а если этого нет, ребенок сам придаст непонятному слову желательные образ и смысл... Услышав два стишка из "Мойдодыра": "И сейчас же щетки, щетки / Затрещали, как трещотки..." - моя трехлетняя дочь, никогда не слыхавшая слова "трещотка", попыталась осмыслить его при помощи такой трансформации: "И сейчас же щетки, щетки / Затрещали, как три тетки..."
Мы назвали нашу выставку по имени редкой книжки, составленной отцом специально для дочери. Мурочка оказалась героиней многих сказок и стихов, включенных в неё: "Путаницы", "Чуда-дерева", "Бяки-закаляки" и других. Владимир Конашевич, художник "Муркиной книги", старался изобразить в своих рисунках именно Муру.
"Конашевич стал просить её, чтобы она открыла рот (ему нужно нарисовать, как ей в рот летит бутерброд, он нарисовал, но непохоже). Она вся раскраснелась от душевного волнения, но рта открыть не могла, оробела. Потом я спросил ее, отчего она не открыла рта: - Глупенькая была..."
Мура была настоящей творческой личностью с необыкновенной памятью и фантазией.
И главное - человеком удивительной, нежной, трепетной души.
Многие взрослые люди, даже ненадолго оказывающиеся рядом с нею, как-то невольно просветлялись и мягчели сердцем. Это помнили все, кто её знал.
Постепенно в семью Чуковских пришла страшная беда: десятилетняя Мура заболела костным туберкулёзом.
"Еще третьего дня я мог говорить на посторонние темы, и вдруг рука за сердце, - горестно пишет Корней Иванович в дневнике незадолго до кончины Муры. - Может быть, потому, что я пропитал ее всю литературой, поэзией, Жуковским, Пушкиным, Алексеем Толстым - она мне такая родная - всепонимающий друг мой... Сегодня ночью я услышал ее стон, кинулся к ней... Она: Ничего, ничего, иди спи. И все это на фоне благодатной, нежной, целебной природы - под чудесными южными звездами, когда так противуестественными кажутся муки..."
В архиве семьи Чуковских сохранилась небольшая переписка Муры с отцом и её стихотворные опыты, некоторые из которых содержат в себе настоящий воздух поэзии.
"Милый К.И., - пишет Чуковскому его жена Мария Борисовна в декабре 1930 года, - вот тебе Мурины стихи, продиктованные мне скороговоркой на ухо..."
"Мурочкины стихи, конечно, чудесны, - отвечает Корней Иванович. - Особенно "Новая кукла". Как она владеет изысканным ритмом!.."
И сразу же пишет Муре в её лечебный санаторий "Бобровка" из Ленинграда:
"Мурка!
Нам всем очень нравятся твои стихи. Они поэтичны и написаны с большим мастерством. Сразу видно, что ты читала и Жуковского, и Блока, и Пушкина. Особенно мне понравились: "Солнечный зайчик", "Новая кукла" и "Мы лежим". "Буря" и "Улитки" - совсем неудачны. В "Новой кукле" и в "Солнечном зайчике" - очень музыкальный ритм, весь построенный на паузниках, и я никогда не ожидал, что ты так хорошо им владеешь. Итак, ты тоже будешь писательницей, я в этом твердо уверен... Я надеюсь дожить до того времени, когда в ГИЗе выйдет книга Марии Чуковской. Может быть, это будет книга о Бобровке? Подумай об этом..."
Осенью 1931 года, после долгих страданий, Мурочка Чуковская умерла в крымской Алупке. Отец сам похоронил её на местном кладбище. Эта рана не зажила никогда.
Отмечая в Доме Чуковского столетие со дня рождения Муры, шлём читателям "Российской газеты" три её стихотворения. Может быть, они найдут своё место в "Календаре поэзии", и Ваши читатели откроют для себя чудесную, талантливую, отважную душу этой девочки...
Прилагаю также одну её фотографию.
"Десять лет там прожила и счастливая была..."
Новая кукла
Новая кукла, новая кукла,
Ты в магазине раньше была.
Ты там молчала как неживая,
Ты ничего рассказать не могла.
Новая кукла, новая кукла,
Я теперь думаю за тебя.
Новая кукла, новая кукла,
Я тебя шлёпаю, любя.
Новая кукла, тебя зовут Лидой.
Новая кукла, тебе десять лет.
Новая кукла, ты - шалунья.
Ты наделаешь много бед.
Солнечный зайчик
Солнечный зайчик, солнечный зайчик
Весело прыгает на потолке.
Солнечный зайчик, солнечный зайчик
У Марины на руке.
Солнечный зайчик, солнечный зайчик,
Ты пойди на этот дом.
Солнечный зайчик, солнечный зайчик,
Обеги его кругом.
Солнечный зайчик, солнечный зайчик
Бегает далеко.
Солнечный зайчик - маленький зайчик,
А поймать нелегко.
* * *
(На размер Царя Салтана)
Я лежу сейчас в палате.
Рядом с тумбой на кровати,
Окна белые блестят,
Кипарисы шелестят.
Ряд кроватей длинный, длинный,
Всюду пахнет медициной.
Сёстры в беленьких платках,
Доктор седенький в очках.
А за сотни вёрст отсюда -
Звон трамваев,
Крики люда.
Дом высоконький стоит,
Прямо в сад окном глядит.
В этом доме я родилась,
В нём играла и училась,
Десять лет там прожила,
И счастливая была.
29 января 1931
Пишите Дмитрию Шеварову: dmitri.shevarov@yandex.ru