Марина Владимировна, почему же больные диабетом более уязвимы для коронавируса?
Марина Шестакова: Это действительно так, во-первых, они вообще более подвержены любой инфекции, поскольку у них хуже работает иммунная система. Во-вторых, чтобы вызвать "цитокиновый шторм", вирусу нужна энергия, а ее взять можно только из глюкозы. Поэтому течение заболевания будет тяжелее у тех пациентов, которые имеют высокий уровень сахара в крови. В-третьих, сахарному диабету часто сопутствует ожирение, в том числе и внутренних органов. А рыхлая жировая ткань сама создает условия для воспаления, поэтому воспалительные реакции будут протекать более бурно. Все эти три фактора и способствуют тому, что больные с диабетом чаще умирают.
Насколько чаще? Есть ли уже какая-то статистика?
Марина Шестакова: Как только пандемия перешагнула границы Китая, мы в Федеральном регистре больных сахарным диабетом ввели новые поля. Врачи во всех учреждениях, которые ведут регистр, должны были указать, перенес ли больной COVID-инфекцию или не перенес, какими анализами это подтверждено, каким был исход.
Сейчас в базе уже более 7 тысяч пациентов. Но уже по данным о первых четырех сотнях больных, мы увидели, что смертность среди них составила 16 процентов. Тогда как общепопуляционная составляет примерно 1,5 процента. Возможно, когда база будет полной, наши данные о смертности больных диабетом будут скорректированы, но я думаю, она останется на уровне 12-15 процентов.
Как была организована помощь этим пациентам во время пандемии?
Марина Шестакова: Во-первых, мы, как Национальный центр эндокринологии, сразу организовали масштабные онлайн-консультации для всей страны. Разослали листовки для врачей, на что они должны обращать внимание, как корректировать терапию. Мы настаивали, во-первых, на более длительных периодах выписки рецептов на лекарства, волонтеры доставляли пациентам тест-полоски, потому что им надо было чаще проверять свой уровень сахара. А если он выходил из-под контроля, можно было позвонить нам на "горячую линию". Мы связывались с лечащим врачом, консультировали его, а он, в свою очередь, мог дистанционно помочь своему пациенту.
До 2012 года у нас действовала федеральная программа "Сахарный диабет". А как сейчас выстроена система профилактики и лечения?
Марина Шестакова: Программа была очень успешной: выросла продолжительность жизни этих пациентов, смертность снизилась, диабетические комы были сведены к минимуму. Снизились почечные осложнения и высокие ампутации ног.
За время действия программы регионы были обеспечены мощными приборами измерения гликированного гемоглобина - их поставили в краевые и областные больницы. Были организованы кабинеты диабетической стопы, оснащены аппаратами лазерной коагуляции сетчатки офтальмологические кабинеты, в регионах появились аппараты гемодиализа для пациентов, у которых утрачена функция почек. И все это осталось на балансе регионов. Теперь мы, как национальный центр, получили право осуществлять мониторинг эндокринологической службы по всей стране и смотрим, где структуру сохранили и развили, а каким регионам мы должны помочь, потому что они остановились на уровне 2012 года. В ряде регионов мы предлагаем построить филиалы нашего многофункционального центра,чтобы там была возможность оказывать своевременную специализированную помощь пациентам с любым эндокринным заболеванием. Сейчас обсуждаем такие пилотные проекты с губернаторами и министерствами в Астрахани, Иванове, Иркутске. Минздрав РФ нас в этом поддерживает.
Если сегодня говорить о возобновлении программы "Сахарный диабет", на чем нужно сделать акцент?
Марина Шестакова: Я думаю, на ранней диагностике и профилактике. Успех в борьбе с диабетом зависит именно от этого, а не от дорогой высокотехнологичной помощи, которую мы оказываем тяжелым, запущенным больным. Самое главное и экономически выгодное - не допустить развития диабета. Мы разработали новые "эндоанкеты", в которых ответы на несколько простых вопросов, оцененные в баллах, позволят терапевту понять, есть ли у больного риск эндокринных заболеваний. И если риск повышен, терапевт сможет тут же направить его на специальное обследование. Отдельно разработали анкету, которая позволяет выявить не только диабет, но и предиабет, и можно вовремя принять профилактические меры.
А как можно улучшить результаты лечения тех, у кого диабет уже есть?
Марина Шестакова: И тут ситуация не безнадежная. Появились такие группы инновационных препаратов, которые доказали в длительных исследованиях, что их назначение даже у тяжелых больных, имеющих сердечно-сосудистые осложнения, снижает смертность за 3 года на 38 процентов. Каждый инновационный препарат стоит дороже, чем его предшественник. Государство не может выйти из берегов и всем угодить. Но препараты, которые снижают смертность от сердечно-сосудистых причин, должны быть доступны всем нуждающимся пациентам. А таких среди больных диабетом не менее 30 процентов.
А что еще можно сделать, чтобы инновационные лекарства стали доступнее?
Марина Шестакова: В мире решают эту проблему по-разному. Один вариант - полностью все "повесить" на государство, что нереально. Второй вариант - полностью заменять все оригинальные лекарства на дженерики и биосимиляры. Это тоже не выход, потому что копии - это не то же самое, что оригинальные препараты. Здравое решение, на мой взгляд, - модель софинансирования. Если пациент хочет получать бесплатные лекарства, ему дадут копию оригинального препарата или оригинальный - по индивидуальным показаниям. Но если он в любом случае хочет оригинальный, более дорогой препарат, то он может доплатить разницу. У нас Кировская область уже несколько лет проводит такой эксперимент для больных с артериальной гипертензией. Он прекрасно сработал: и больные вполне потянули небольшую доплату, и на бюджете области это не сказалось. Мне кажется, стоит этот опыт распространить на другие регионы, может быть, разные по экономическому уровню. И посмотреть, везде ли одинаково хорошо приживается такая модель.
У нас существует и возможность закупки лекарств по торговому наименованию - по жизненным показаниям для конкретного пациента. Но механизм сложный и на практике почти не применяется. Нужна ли такая возможность для больных сахарным диабетом?
Марина Шестакова: Я считаю, что по торговым наименованиям однозначно нужно закупать препараты, которые производятся генно-инженерным путем. Что касается сахарного диабета, то это инсулины. Технологии производства копий-биосимиляров не могут быть воспроизведены стопроцентно. Поэтому их свойства также не могут быть полностью идентичны. И пациенты, естественно, волнуются, когда им назначают биосимиляр. Особенно если это касается детей, поскольку никаких исследований биосимиляров на детях никогда не проводили и не будут проводить.
Поэтому, по крайней мере для детей с сахарным диабетом, которых в нашей стране сейчас около 45 тысяч, нельзя закупать биосимиляры. Они с самого дебюта заболевания принимают препараты оригинальные, потому что биосимиляров тогда еще не было. И если сейчас их принудительно переводят с оригинального препарата на биосимиляры, то это рискованно, и в семьях нередко разыгрываются настоящие трагедии. Смена одного инсулина на другой у любого человека - и у ребенка, и у взрослого - возможна только по медицинским показаниям. Но никоим образом не по причине экономической. Если пациент хорошо лечится тем, что для него подобрано, смысла менять терапию нет. У нас в стране более 4,3 миллиона больных сахарным диабетом второго типа. Около 40 процентов из них нуждаются в инсулине, но получает его лишь 20 процентов. Этим пациентам вполне можно начинать терапию с биосимилярных инсулинов, которые прошли все круги испытаний, в том числе и в нашем центре, и мы подтвердили идентичность их фармакокинетики и фармакодинамики. И если пациент прекрасно идет на таком препарате, это будет аргументом и для всех врачей, и для минздрава, и для производителей. Но я против хаотичной смены одного препарата на другой, потому что это приводит к потере компенсации заболевания и росту затрат на лечение.