Новый фильм стал для самого Винтерберга - ничуть не меньше, чем для придуманных им героев - своеобразным подведением итогов. На этом не лишенном юмора, изящном и выверенном танце жизни и смерти, молодости и угасания, лежит печать личной трагедии. Фильм посвящен Иде, дочери Винтерберга, погибшей в автокатастрофе во время, когда проводились съемки. По замыслу режиссера она должна была сыграть роль одного из детей главного героя. После было решено немного видоизменить сценарий и наделить Мартина двумя сыновьями. На оцепенении младшего от происходящего камера в одной из сцен замирает с особым трепетом и пронзительностью - возможно, далеко не только потому, что никем не принимаемые всерьез свидетели, маленькие дети, запоминают происходящее лучше всего. И несут сделанные выводы с собой дальше, если есть куда.
С собой в новое кинопутешествие Винтерберг взял тех, кто принимал участие в создании "трех китов", наиболее впечатляющих и резонансных его работ - неистового Томаса Бо Ларсена из "Торжества", Мадса Миккельсена и Ларса Ранте из "Охоты", Маунуса Милланга из "Коммуны". Где-то близко к вышеупомянутым располагается "Субмарино", а также "Дорогая Венди" по сценарию Ларса фон Триера, перекидывающие своего рода мостик между человековедческими работами Винтерберга и его опытами, ориентированными на узкую датскую аудиторию. А выбранная тематика, если присмотреться, отчасти перекликается с его дипломной работой, короткометражкой "Последний раунд" (Sidste omgang).
"Еще по одной" стал тем фильмом, в котором национального куда больше, чем в "Торжестве" и "Охоте", но меньше, чем в "Коммуне", что делает его в принципе понятным и впечатляющим и без считывания второго пласта, который, между тем, крайне интересен.
Фабула самого повествования проста - четверо друзей, работающих в старшей школе, решают проверить верность якобы существующей теории норвежского ученого: если все время поддерживать умеренный уровень алкоголя в крови, качество личной и профессиональной жизни должно улучшиться. У товарищей разные исходные условия: двое женаты, двое одиноки. Семейные пары тоже различны - одна все еще находится в стадии активной динамики семейных отношений, другая - делает вид, что таковые отношения существуют, больше по привычке и из-за детей. К холостяцкой жизни ведут тоже разные пути - учитель музыки все никак не может решиться на ответственный шаг, а физрук, отчаявшийся хоть чего-либо добиться, кажется, давно махнул на все рукой.
Эксперимент, начатый теми, кто призван сеять доброе и вечное, тоже происходит не в безвоздушном пространстве, а в датской гимназии, славящейся богатыми традициями совместного времяпрепровождения, от которых взлетят брови многих свободомыслящих родителей школьников нашей страны. И чем дальше, тем больше смыслов Винтерберг втягивает в происходящее, закольцовывая повествование, подбирая каждому знаковому этапу в новом бытии героев соответствующее настроение, транслируемое через музыкальное сопровождение.
Одна из учениц на уроке психологии цитирует фразу из учебника, на поверку являющейся одной из общеизвестных версий максимы Сёрена Кьеркегора в "Болезни к смерти": "Осмелиться - означает на мгновение потерять опору, не осмелиться - значит навсегда потерять себя".
Многоликий датский экзистенциализм проявляет себя и в тщательно подобранном музыкальном оформлении, и в словесных образах. Перед взглядом Кьеркегора словно три Дании - одна, сказочно-андерсеновская, вторая - не менее поэтичная, но, как окажется позже - роковая. Первая являет себя в положенных на музыку строках стихотворения великого датского сказочника "Я в Дании рожден" (I Danmark er jeg født), радостных и жизнеутверждающих. Вторая - в очаровательном исполнении малышами неофициального гимна Дании "Эта прекрасная земля" (Det er et yndigt land), чьи слова написаны романтиком Адамом Эленшлегером. А третья - в пророческом эхе предыдущей. Живописный край превращается в хрестоматийную шекспировскую тюрьму, воды, омывающие берег, обитель Фрейи, превращаются в морскую пучину, населенную коварными сиренами. И это все, в своей скромной скандинавской неброскости, является настоящим славословием родине режиссера, с тревогой, смешанной с любопытством заглядывающего в ее будущее.
А герои, проходящие через ряд забавных моментов, озарений, неловкостей и унижений, остаются наедине со скелетами в шкафу, их не нужно направлять или подгонять, встреча со своим нутром все равно состоится. Здесь нет места душераздирающим скабрезностям "Торжества", в котором семейство распадается на десяток зияющих одиночеств, отсутствует тотальное преследование "Охоты" и куда более слабо выражен всеобъемлющий и полный витальности коллективизм "Коммуны". У каждого своя судьба. Но из этих индивидуальностей складывается нечто общее, приобретающее вполне определенный вектор. Дания, куда несешься ты? Ответ, видимо, может дать лишь Мадс Миккельсен, хореографически взмывший в воздух живописной дугой.