О феномене Виктюка, который останется в театральной памяти особой кометой, Ватиканом, рассказывает народная артистка России Валентина Талызина.
Ленин, Сталин и пионер Виктюк
Мы с Ромкой встретились полудетьми, в ГИТИСе, он был на курс меня старше, а я первокурсница. Девочка из сибирского совхоза… Он много мне рассказывал про Львов, это был иной, почти космический для меня мир. И я слушала не дыша.
На всю жизнь запомнила его рассказ о том, как во Львов вошли немцы, и по улице его детства бежала толпа людей: все они кричали и искали какого-то мальчика-еврея. Это была охота на человека!
Этот мальчик куда-то сбежал. И, кажется, его нашли…
Липкий ужас от осознания того, что ребенка убили только из-за того, что он был другой национальности, живет во мне всю жизнь.
Вот это было у меня первое впечатление о Львове и о детстве Ромы.
А потом пришла Красная армия и освободила Львов. Пришла армия-освободительница. Естественно, не все встретили эту армию с распростертыми объятиями. Но сразу же организовался Дом пионеров, и Рома, так как он был подходящего возраста на тот момент, сразу туда помчался, в этот Дом пионеров. И стал там первым артистом.
Шеренга пионеров, Красное знамя, стихи про Ленина, Сталина... "Да здравствует!" - Рома читал звенящим голосом на весь зал. И он был первым в этом плане артистом. Артист Виктюк начинался с красного галстука. Абсолютный пионер…
По-моему, учился он безалаберно.
Какие-то были двойки, тройки. Кого-то он обманывал. Какие-то пятерки, но редкие.
Где-то в девятом или десятом классе Виктюк стал организовывать свой театр. Который даже пользовался успехом.
И у него был друг Юра, у них сходились взгляды, и они вместе делали свой детский театр. Но случилась беда, Юру в парке пырнули ножом, и он через неделю умер.
Рома остался один. Я знаю, что они со своей подругой Верой Петрушевич ходили каждое утро на кладбище, ходили долго. Но жизнь во Львове для него закончилась.
Абсолютный Хлестаков
Он поехал в Киев в институт культуры имени Карпенко-Карого.
Там он пробыл месяца три, что-то для себя понял.
Вернулся во Львов и стал собираться в Москву. Мама дала ему кастрюльку, сковородочку, чашку, ложку, тарелочку и даже вилку. В общем, он был снаряжен, как будто ехал в Сибирь.
Спустя годы я у него спросила: "А почему Москва? Почему ты не в Карпенко-Карого, не в Киеве? Ты так любишь свою Украину, почему ты не остался там?"…
И он мне сказал гениальную вещь: "Понимаешь, было два литератора в городе Миргороде. Один папка, другой сын. Папка остался в Миргороде. А сынок поехал в Петербург. И стал великим русским писателем - Николаем Васильевичем Гоголем…"
Не думаю, что Виктюк рассчитывал в Москве стать великим, но он понял, что Москва - это центр большой культуры. И там он может взять больше в несколько раз, чем в Карпенко-Карого. Он ехал в Москву напитываться великой русской литературой. В этом я не сомневаюсь.
Естественно, поступил без всяких проволочек на курс, которым руководили два старых МХАТовца - Василий Александрович и Мария Николаевна Орловы. У них была железная МХАТовская школа. И они его учили. Конечно, он был на виду. Конечно, он играл блестяще. Проучился четыре года и понял, что в связи со своими физическими данными (ведь он был небольшого росточка) не видать ему больших ролей, а быть в театре неизвестно как и зачем - не хотел.
Он все рассек и ушел в режиссуру. Хотя артист он был блистательный, он мог из телефона-автомата позвонить в Вильнюсский горком партии, представиться чиновником из Союзного министерства культуры, с весомыми интонациями сказать, что к ним едет режиссер из Москвы по фамилии Виктюк. И его встречали там с распростертыми объятиями.
Он был абсолютный гоголевский Хлестаков и знал, как его играть. Но никогда не поставил "Ревизора". Удивительно!
У него в Вильнюсском русском театре все было успешно. Артисты пошли за ним. Он работал с артистами потрясающе. То есть так, как он работал с артистами, не работал никто и никогда. Никто и никогда!
Во-первых, он видел человека, а не артиста. Видел его минусы, плюсы. А, во-вторых, он вкладывал в этого человека что-то такое, чего в человеке не было от природы.
Например, если актер был труслив, то он вкладывал в него смелость. Он его вытягивал на такую планку, что сам артист даже не подозревал, что это в нем есть и он сможет показать невиданную и неведомую грань характера. Потом актер делал это абсолютно естественно.
Он не мастерил никаких образов. Он копался в человеке и вытягивал немыслимое из него, из его материала. Он раздвигал пространство внутри артиста. Это редчайшая способность. Вот это был его гениальный метод. Поэтому артисты его любили безумно.
Более того, как только он начинал другой спектакль, а кого-то не брал из предыдущего спектакля, то сразу начиналась страшная ревность. Почему Виктюк его не взял? С этим смириться было невозможно.
Кто пробовал Виктюка, хотелось еще и навсегда быть с ним. А он не мог на всех распалиться, он все-таки выбирал.
Советская власть его гнобила, он не вписывался в ее лекала, в ее идеологию. Проблемы у него начались еще в Вильнюсе, один спектакль запретили, другой отменили, третий искромсали. И тем самым вонзили нож в спину. Он очень быстро понял, что дышать ему полной грудью там не дадут.
И уехал таким же манером: вам звонят из министерства, принимайте режиссера. Уехал в город Калинин, в ТЮЗ. И опять началась работа с артистами, которые балдели от него.
Без него умирали, это правда
Артисты без него жить не могли. В Вильнюсе была прекрасная актриса, Валя Мотовилова. После того как Виктюк уехал из города, она не смогла жить. Она поняла, что больше такого режиссера не встретит нигде и никогда. Нет, никакого суицида не было. Она просто умерла от тоски… Понимаешь, он ставил правдивые спектакли про советскую жизнь, но они не нравились партии, которая тогда играла руководящую и направляющую роль.
Он ставил то, что видел! То, что чувствовал, что чувствовали люди. В общем, и в Калинине у него пошли "ножи в спину".
Так Виктюк приехал в Москву и стал худруком театра при МГУ, тогда тот театр был в упадке, ничего там хорошего не было. Там Рома поставил свой гениальный спектакль "Уроки музыки", это первая пьеса Людмилы Петрушевской. Мне дал главную роль.
Я согласилась. Мне было все равно, что там артисты не профессиональные, а любители. Но там был доктор математических наук и доктор физических наук. Все слушали его зачарованные.
Сегодня думаю, господи, ну ничего там антисоветского не было! Обыкновенная семья, с обыкновенными минусами, продиктованными правилами той жизни и того быта. Вот тогда Москва стала запоем ходить на спектакли Виктюка, и тогда его имя стало звучать.
Через полгода спектакль закрыли с треском и скандалом.
Скажу тебе честно, я приходила в восторг, близкий к экстазу, от его репетиций. И когда мы возвращались с репетиций, я спрашивала: у тебя и завтра есть что сказать? Он отвечал: "Дурочка…".
То был тот Ромка, которого я любила. Между нами говоря, все студенческие годы мы были вместе: как брат с сестрой, или два брата, или две подружки, кто угодно, но мы были вместе. Для нас не было никаких закрытых дверей. Никаких. Он был режиссер абсолютный во всем.
Большой театр, милиция и Гилельс
Мы проходили "зайцами" в Большой театр. На раз проходили! А там контролеры - высший класс.
Он меня пропускал первой через этот театральный КПП. А потом проходил сам. И когда ему вслед капельдинерша кричала "Молодой человек, а ваши билеты где?", Рома поворачивался к спине, которая шла впереди него, и невинно спрашивал: "Мария Ивановна, где наши билеты?"
"Ну, так идите", - говорила капельдинерша.
Мы ходили с ним "зайцами" на все великие спектакли и не менее великие концерты. Я просто балдела, впитывая в себя все, что видела и слышала.
Не могу не рассказать один случай! Однажды он говорит: "Значит так, начинают продавать на концерт выдающегося пианиста Гилельса...
"Там есть билеты по 30 копеек. Купишь два билета, мне и себе", - учит меня Рома. Прекрасно. Я полтора часа отстояла в очереди, наконец, мне достались эти копеечные билеты. Стою, жду его. Он подходит: "Купила?" - "Да". - "Продавай". Я говорю: "Рома?!" - "Продавай", - не терпящим возражений тоном жмет Виктюк.
"Рома, я полтора часа...", - выдавливаю я. В ответ: "Продавай, я тебе сказал…." Я пошла с протянутой рукой, из которой тут же вырвали эти билеты.
"У нас сегодня ход гениальный", - сообщает он мне. Я интересуюсь: "Через служебный вход?" - "Лучше". - "Ну не через люстру же?" - "Лучше". Идем. Входим в раздевалку. Большое здание и лестница, которая ведет в зал. Лестница полна народу, а в середине лестницы стоят две капельдинерши, а за ними загородка. Я говорю: где, какой ход? Подходим к спине этой капельдинерши, и он мне через плечо говорит: "Лезь". Я в ужасе: "Рома!!?" - "Лезь!", - напирает он.
Это при всем народе я должна была пролезть через загородку. Полная лестница людей внизу, и полная лестница наверху. Я подумала: а, черт, что будет... И тихонечко пролезла. У нас было правило: если что - мы не знакомы. Я иду спокойно, а сзади крики, боже мой. Ромку гонят человек пять. Он бежит как заяц по этой лестнице. Куда бежит - не знает. А за ним охрана, капельдинерши блажат и милиционер с ними. В общем, я закрыла глаза, нашла себе место. Но мне было не до Гилельса, была одна только мысль: взяла его милиция или нет?
Закончилось отделение. Я пошла на второй бельэтаж, орлиным взором осмотреть народ. И вижу маленькую мордочку, которая лежит на парапете. Устал.
И глазенки как у тушканчика, два черных маленьких глазенка. Я подхожу, сажусь рядом. Начинаю: "Было два билета". Он говорит: "Молчи!" Ну, как-то мы этого Гилельса досмотрели.
На общественном транспорте мы с ним ездили только "зайцами", и не потому, что у нас не было этих копеек. Принцип!
Когда он окончил институт и уехал, это были для меня траурные дни. Я так по нему тосковала! Пыталась найти себе друзей, но это все было не то…
У Виктюка была фантастическая смелость в создании образа. "А я ничего не придумываю, тут так написано", - всегда говорил он. И он продолжал то, что написано. Поэтому артисты, работающие с ним, не были пришибленные, все имели какую-то перспективу. Безусловно, Виктюк предоставлял ширь и кругозор. И поэтому так игралось хорошо, люди знали, какие они дальше будут.
"Бабочки... бабочки"
За двадцать лет дружбы он поставил на меня единственный спектакль "Бабочки... бабочки".
На репетициях орал на меня жестоко. Рычал, что я пескоструйщица, что я комсомолка 30-х годов, что мне только асфальт надо класть. Что я простонародная! А я играла даму, которая принимала мужчин.
Но я раньше таких дам не играла, тем более в пьесе Виктюка. А ему надо выдавать и выкладывать все внутренности. Значит, это должен быть какой-то секс, должна быть какая-то продажная манкость. Чего у меня не было. И он орал, кричал неистово. Я рыдала в кулисах как не знаю кто. Чтобы я ни говорила и как бы я ни говорила - все было плохо и не так.
Помню, ко мне подходит актер Олег Исаев, и говорит: "Ларионовна, не плачь. Через семь дней придут люди, и все это гестапо закончится". А люди - это зрители. И, действительно, пришли люди. Кто-то играл хорошо, кто-то играл плохо. Я все выполняла, что он из меня вытаскивал... Выпускали мы этот спектакль в Израиле. Израиль сразу влюбился в Виктюка. Люди влюбились в его спектакли. Спектакль тот шел недолго. Честно скажу, у меня там не хватило продажного секса, проституции не хватило. Мне с чего было это взять.
В Израиле мне записали весь спектакль на видео, приехала домой и стала смотреть, где я напортачила, где я делаю неправильно. Посмотрела. Увидела все свои ошибки. И когда мы поехали во Львов на гастроли и давали "Бабочек" в Театре оперы и балета, то он говорил: "Сумасшедшая, она играет как будто в последний раз…."
Его "камни" были русскими
Кстати, он ходил на все репетиции к Эфросу. И учился. А Эфрос, он тоже МХАТовец, но его метод был чуть-чуть более продвинут. Рома его взял на вооружение и продвинул дальше. Одна умная женщина сказала ему, что надо ставить поэтические спектакли. Спектакли с музыкой и с поэзией. И тогда у него родились "Служанки". Они столько наделали шуму, что он стал самым модным режиссером в Москве.
Он очень легко относился к спектаклям. Открывал, закрывал. Вкладывал столько труда, нервов - но! - раз, и все. Закрыл.
Виктюк стал российским державным режиссером. И он приобрел здесь славу, свой театр, на который давали бюджетные деньги. Хотя неприязнь к коммунистическому режиму у него осталась. Одна женщина, гениальный продюсер, купила ему квартиру. В которой когда-то жил Василий Сталин.
Украину он любил как мать. Может быть, даже больше. Всегда ездил туда на гастроли, его прекрасно там встречали. Но насовсем не вернулся. Говорил по-украински, по-польски. Но больше любил рассказывать на этих языках анекдоты и побасенки. А по своей культуре он был русским режиссером. Понимаешь разницу? Все камни, из которых он был сделан, - русские! И "ножи" которые ему прилетали в спину по молодости лет - тоже. А это много значит, это держит и не отпускает.
Между нами говоря, Виктюку крылья рубили чаще всего из-за зависти. Ромка часто делал вид, что не переживал. Но это только вид. Спектакль - это как ребенок. И вдруг у тебя забрали твое дитя, над которым ты столько трясся. Это очень тяжело.
У него была высочайшая энергетика.
И я тебе скажу, почему. Потому что у него мама маленькая, худенькая, на вид чистая турчанка. Это значит восточный темперамент. А папа скуластый, голубые глаза, светлые волосы. И ростом с тебя. Здоровый товарищ. По-моему, сталеваром работал на заводе. И в нем соединилось все это славянское и тюркское. У него был дикий темперамент. Я была в его родительском доме, ела там вкуснейшую окрошку. Он был для них родной, Ромка. Настоящий герой был. Он добился таких успехов. Он ездил за границу. У него были колоссальные афиши. Его и хоронили там как короля.
"Я делаю операцию…."
Обижалась ли я на него? Еще как! Злилась, сердилась неимоверно. И ревновала… Помню, когда вышла из театра Вахтангова, где посмотрела его "Анну Каренину". Не знаю, видела я себя в том спектакле или не видела, но рыдала так, что дорогу перед собой не видела. Это точно!..
Когда стал Михаил Ульянов председателем ВТО, я пошла к нему. И плача, говорила, что Виктюк гений, это редкостный талант, надо дать ему дорогу. Ну, сделайте все, чтобы ему разрешили театр. Михаил Александрович выслушал меня молча…
Вечером того же дня позвонил Ульянов Ромке и спросил: "У вас есть роль для меня?" Тот сказал: да, есть. И поставили знаменитый спектакль "Уроки мастера", где Маковецкий потрясающе играл Прокофьева, а Ульянов играл Сталина. И там уже Рома выдал на всю катушку!
Его манера общения с артистами на репетициях была особая: он мог кричать, он мог матом крыть, но и был щедр на похвалы: "Гениально! Божественно! Умница!"
Ему прощалось все! Но только я рыдала. За то, что дружила 20 лет. За то, что кормила всегда на своей кухне. За то, что детство наше прошло вместе. И я пескоструйщица, я никто... Даже одна ассистентка по актерам сказала: "Роман Григорьевич, ну что вы так на нее кричите?" Он ей сказал: "Это не твое дело! Я делаю операцию".
У меня тоже есть характер, между нами говоря. Но я в ответ никогда не срывалась. Он был для меня безупречен. Безоговорочно безупречен.
Работая с другими режиссерами, я могла прибежать к нему с мольбой: "Ром, как там играть?.." И он все мне говорил - в десятку. Они не могли объяснить, Ромка - с первого раза.
Помню спектакль "Царствие земное", Виталий Яковлевич Вульф, довольно осторожный человек, при переводе повырезал все основные мысли этой пьесы темы. И оставил ничто.
А я никак не могла понять, что я здесь делаю, между двух мужиков? Одного играл Бортников, другого Жженов. Жженов так и не понял, что он играл…
Помню, я Ромку приперла к стенке, взяла за грудки и сказала: "Не выпущу, пока мне не скажешь, что мне играть". Он сказал. Я пришла на следующую репетицию и начала играть. А режиссер, Павел Осипович Хомский, через пару репетиций сказал: "Валя, не надо". Я спросила: "А что надо, Павел Осипович?" Он промолчал. В итоге оставили Ромкин рисунок роли.
Он мне мог объяснить то, что я не могла понять. Это любовь и ненависть двух мужчин. А эта женщина - мячик, который кидает один другому, а второй кидает ее обратно. Что она вообще ничего не значит. Он одинаково тонко и верно чувствовал природу мужчины и женщины. Редчайшая грань.
Виктюк говорил, что на Западе, в Европе театра не будет, потому что там сытое общество. И такого театра как у нас в Европе не будет никогда. Там слишком благополучно, там слишком сыто. Там нет этой боли. Я думаю, что он был прав.
Я тебе скажу, славянская натура - очень одаренная натура. Я не могу тебе сейчас все аргументированно объяснить, но чувствую и знаю: именно славянская натура умеет входить и выныривать.
У меня был с ним такой случай. Приехали немцы и ставили Чехова. Мы пришли смотреть. Ну, все хорошо. Платочки, кофеек... И все не то. Закончился спектакль. Все не то. И я не могу понять, почему? Все мимо. Опять я его хватаю Виктюка за грудки: в чем дело? "Да отстань ты от меня". - "Нет, ты мне скажи, что?" - "Немцы они, немцы. Понимаешь, немцы",- с раздражением выпалил он.
Роман был очень нежный человек, зверя он на себя напускал.
Вообще, он был мягким. Тонким, ранимым. С юмором. Всегда ощущал, извини меня, что он маленького росточка. Что не дано ему играть Гамлета, Нет, он был нежный, добрый. Хотя орал и напускал на себя такую сволочь, что будь здоров.
"Он не любил старых баб…"
Почему мы не сохранили с ним дружбу? Трудный вопрос. (молчит… - прим. авт.)
Понимаешь, я всегда знала, что я могу к нему прийти и спросить все, что меня волнует. Честно говоря - он меня огранил, он меня сделал артисткой. И когда я приходила на его спектакли, я видела, что вот это гениально, а это можно было не делать. А потом, ну, что приходить, что дружить? Он не любил старых баб. У него даже старуху-кэгэбэшницу играл Олег Исаев. Мне не светила у него никакая работа. Думаю, что я сделала свое дело в его жизни, а он в моей…
Что ушло из жизни вместе с ним? Я сейчас глупость скажу, пусть ваш редактор поправит. Ушел какой-то светящийся столб. Ушла какая-то опора.
Боюсь, что его театр не сохранится. Он какое-то время по инерции еще проедет. Потому что паровоз он этот разогнал, и какое-то время тот еще будет идти на его скорости, на его тональности. А потом остановится. Театр - это личность, это дух человека.
Я ему говорила: сделай из своей квартиры музей, не продавайте, не жадничайте. У тебя своя школа, свои ученики. Тебя не спутаешь ни с кем и никогда. Виктюк - это явление. Пройдут годы, и к его творчеству потянутся. Многим будет интересно - а как он это делал? Как нутром чувствовал, так и делал. Будут вопросы, почему у него очень многое получалось гениально? Ответы на которые люди часто находят в музее гения... Но его не будет. Победят деньги.
Из досье "РГ"
Роман Виктюк, режиссер и основатель московского "Театра Романа Виктюка". В его режиссерском "портфеле" более двухсот спектаклей, большая часть из которых были взрывными и будоражащими театральное и общественное мнение. Его триумфом и безусловным бенефисом стал спектакль "Служанки" по роману Ж. Жане. Его актрисами были Татьяна Доронина, Вера Васильева, Елена Образцова, Маргарита Терехова, Лия Ахеджакова, Алла Демидова. Роман Григорьевич отличался оригинальностью суждений и эпатажностью внешнего вида и поведения. Народный артист России и Украины. Умер в Москве 17 ноября 2020 года. Похоронен на родине, во Львове.