Прервав 11-летний период "вне игры", Народный артист СССР Армен Джигарханян вновь вышел на сцену.
В созданном им 16 лет назад театре, в команде своих юных учеников, он явился великим древним мудрецом в премьерном спектакле по пьесе Эдварда Радзинского "Театр времен Нерона и Сенеки" (режиссер - Дмитрий Исаичев). О том, что побудило любимого артиста сделать поистине смелый шаг, он рассказал нашему корреспонденту.
Своих артистов Армен Борисович, как не раз говорил, учит главному: "Расскажи о том, что у тебя болит". Ибо "в театре, - считает он, - мы - и актеры, и зрители - встречаемся потому, что у нас есть проблема". Проблема, которая болит у мудрого Джигарханяна-Сенеки, пронзает с самой первой его реплики. "Старость, - тихо и спокойно произносит он. - Вечерами надеваю две туники - все равно зябну…" Но пронзительна мысль не о самих неотвратимых годах. И на сцену Джигарханян вновь вышел не просто потому, что ему уже 76, и он не может не думать о том, цитирую, "а будет ли 77?".
- Так почему же, по большому счету, Армен Борисович, вышли?
- Потому что с болью обнаружил, что мы - Иваны, которые не помнят родства. Или, как говорил наш общий друг товарищ Гамлет: "Распалась связь времен". Он в этом видел трагедию. Мой врач однажды сказал мне: "Поблагодари своих родителей: они тебе хорошие гены прислали". А у нас сейчас нет чувства генетического - генетической памяти, благодарности.
- Думаете, это самое опасное для нашей страны, народа?
- Это порождает один из самых страшных наших пороков - жестокость. Когда рекламные картинки показывают нам, как красивые молодые люди обнимают ухоженных старушек, - это жестокая ложь. За картинками - жестокая реальность. Одному моему другу дочка прямо так и говорит: "Ну, когда же вы уйдете?" Мы же, сокрушается она, хотим жить так, чтобы никто нам не мешал. До каких пор мы должны, извини за грубость, убирать вашу какашку?!. Я думаю, пьеса про это.
- Вот вам и ответ на поставленный в ней вопрос: "Каким образом величайший мудрец мог воспитать величайшего злодея…" А ведь совсем недавно у нас всерьез обсуждались идеи о создании специальных поселений для стариков. Вроде бы проявление заботы о почтенной старости. На деле - стремление отгородиться от неудобного балласта.
- Но кто определит, кого в эти зоны поселять? У Ницше есть гениальная фраза: "Падающего толкни". Страшно. Но знаешь, в чем трудность? Кто определит, что это падающий человек? Расскажу тебе историю, которую наблюдал в каком-то городе капиталистического общества, чьи ценности мы старательно перенимаем, но выбирая больше недостойные. В парке маленькая девочка поднималась по имитирующей альпинистский склон стенке. Но вдруг на полдороге испугалась, замерла. И тут увидевшие это взрослые начали аплодировать. А девочка тут же стала подниматься дальше: ее поддержали, ей помогли.
- Армен Борисович, почему Сенеку вы предпочли Сократу - пожалуй, самому, что называется, "вашему" герою, сыгранному на сцене родной Маяковки, где прослужили 27 лет? Вы рассказывали, как настолько сроднились с Сократом, что однажды вам приснился сон, будто вы умерли и вас хоронят в костюме афинского мудреца ("Беседы с Сократом" - первая пьеса из историко-философской дилогии Э. Радзинского. - Е.К.).
- Сократ - совсем другая история. Это светлый урок живущим. А сегодня перед нами главной стоит проблема жестокости. В жизни мы руководствуемся тем, что необходимо уничтожать. Мы играем по правилам: кто кого оттолкнет, кто кого вытолкнет. Не буду приводить дешевых политических примеров. Я в своей жизни с этим сталкиваюсь каждый день. Вот прихожу в театр, которым, как на афишах написано, художественно руковожу. Я должен быть уважаем хотя бы за то, что достаю ему, прости за грубость, корм. Но я - реалист и понимаю, что от меня старческий запах идет, который мои артисты хорошо чувствуют.
- Тем не менее на сцене они - не просто ваши партнеры, которые обязаны уважать любой запах, но преданные ученики. Да и на репетициях, в вашем кабинете столько раз видела, чувствовала искренне трепетное к вам отношение.
- Может быть... Я своих ребят люблю. Как отец, дед, наверное, уже и прадед. Но для меня очевидно и горько, что по своей натуре - это культуристы, которые готовы всех порвать.
- Пьеса, в которой вы играли Нерона, была поставлена в Маяковке в 1985 году. В унисон с налетевшими ветрами политперемен звучала так же политично. Сейчас политический "театр", хотя и блестяще обыгран, - скорее антураж. На первом плане - "театр" человеческий. Пьеса - про его "актеров", каждого из нас. В Театре Нерона правит не он, кровавый диктатор, а держащий его власть человеческий страх. И потому люди в этом Театре перевелись, осталось, как говорится в пьесе, только податливое мясо и кости людей.
- Потрясающая фраза! Сколько продлится такая ситуация? Сенека, человек мыслящий реально, говорит: "Пока жив Нерон" - то бишь страх. А Нерон молод. Значит - для нас это надолго…
- Сегодня, мне думается, самый страшный диктатор - само наше общество, общество потребительства, наживы. Страх потерять, как вы сказали, "корм", правит нами.
- Согласен. У нас все хорошо: работа идет, деньги крутятся, мы знаем, кто наши лидеры. Но представить более безнравственную среду, чем нынешнюю, трудно. Да, люди ходят в церковь, ставят свечки, прикладываются к святыням. Но при этом полное отсутствие морали. Все превратилось в мероприятие, партсобрание, извини за грубость. А ведь какие же великие слова сказал Кант: "Мы моральны не потому, что есть Бог. Но Бог есть потому, что мы моральны".
- Что может этому противостоять?
- Буду пошл. Но думаю, только любовь, которой и учит Сенека. Но у нас не учат любить, а это очень трудная вещь. Вот тебе простой пример. Мы в театре играем "Ромео и Джульетту". Гимн любви! Но мы еле-еле нашли двух актеров, которые умеют на сцене любить. И это страшно. Генетически опасно.
- Как воспитать любовь?
- Это не может быть мероприятием. Но пропаганду этому надо делать, только очень умно. Меня научили этому применительно к детям и животным. Они должны видеть, что я их люблю, - не просто показываю любовь. И второе, очень важное: они мне верят.
- Актеры вам верят?
- Думаю, нет. Потому что, уж извини за откровенность, эта среда плохая. Часто неблагодарны люди театра. Во всяком случае, когда Андрею Александровичу Гончарову (художественный руководитель Театра им. Маяковского. - Е.К.) я как-то сказал: "Актеры вас очень любят!" - он ответил: "Я бы предпочел, чтобы они меня боялись". С годами думаю, что он был прав.
- И вы хотите сказать, что добиваетесь того, чтобы вас боялись?
- Проблема не в этом, а в том, что я - за власть. И должен наказывать того, кто нарушает закон. А закон - главное: в театре, семье, государстве. И коли меня назначили на эту великую должность художественного руководителя, я обязан закон держать. Я, как отец семьи, должен и покормить, и по жопе пошлепать. И, в конце концов, выгнать, когда меня предали. Когда, например, я вдруг узнаю, что артист Кукуськин, которому мы звание дали, уже в другом театре работает, а от меня при встрече отворачивается. Для меня честность - самое главное. Вот мой бывший артист Олег Яковлев пришел ко мне и признался, что уходит петь в "Иванушки Интернэшнл" - потому что у него большая семья, а театральных денег на нее не хватает. И я, благословив, сказал: если надумает вернуться, с удовольствием приму.
- Власть, как известно, человека портит. А какими качествами нужно обладать, чтобы портила меньше?
- Совесть нужно иметь, стыд, но главное - уметь созидать. Не крушить то, что наработано до тебя, но на этой основе творить новое, не отставая от жизни. А высший критерий власти - компетентность. Мы должны видеть, что человек "над нами" - действительно лидер. Я - за лидерство. А лидерство - это талант.
- Армен Борисович, однажды вы сказали, что для вас каждый выход на сцену - это самоудовлетворение. После долгой разлуки это чувство вам не изменило?
- Оно только усилилось. Вот 10 лет на сцене Маяковки я играл Нерона. Очень любил эту пьесу, получал удовольствие. Но никогда не думал, что она приведет меня к размышлениям о старости. А я-то думал о власти. О какой власти?! Что я о ней знал?! Мне один друг позвонил и выматерился: "Ты что, с ума сошел?! Играешь дряхлого (ч)удака!" Да, именно такого играю. И получаю от этого огромное самоудовлетворение. Потому что передо мной такая проблема возникла. И она отразилась в моей роли, в спектакле. Да, мне 76 лет. Это много. Знаешь, как Чуковский сказал, когда ему исполнилось 80? Где мои 79? И я об этом думаю - не в том смысле, что уже не могу заводить сексуальных романов, не в смысле полученных званий, орденов и будущего некролога. Грущу, плачу, смеюсь. Но ты этого никогда не увидишь. Зато у меня есть великая возможность выйти на сцену - и там обо всем рассказать. В этом смысле у меня великая профессия! И как гениально сказал про нее Ницше: "Искусство нам дано, чтобы не умереть от истины". Но не подумай, что это только мои комплексы. Вот видишь, я старый такой на сцену иду. Потому что чувствую, что должен театру помочь. Администрация говорит: "На Джигу зритель пойдет". А мне хочется, чтобы и мои артисты пользовались такими благами. Более того, мне сказали, что если я поиграю, мне денег прибавят. Не хихикай, пожалуйста. Я играю и получаю самоудовлетворение, потому что понял, какая это удивительная вещь - связь времен. Я сейчас и о маме своей думаю, которая ушла примерно в этом возрасте… Великая у меня мать была! Простая машинистка, но такая страшная театралка! Когда я работал в ереванском театре, она всегда на гастроли со мной ездила. Не для того, чтобы мне кашу варить, - чтобы посмотреть. Это мама, когда в театральный поступать решил, а все отговаривали, мне сказала: "Слушай себя".
- Вы и сейчас маминому совету следуете?
- Обязательно. Только я сам, мой организм должен докопаться, разобраться, принять решение. Буду груб с тобой: в принципе мне не интересно, что думают обо мне. Черчилль очень хорошо сказал: "Самое интересное - что думает обо мне моя собака". Я всех всегда слушаю. Иногда благодарю, иногда подальше посылаю. Но главное - это мой личный процесс, мой высший суд.
- Давайте представим себе Театр времен Джигарханяна и… главный правитель - на ваше усмотрение. Что в этом Театре больше всего не приемлете?
- То, что в нашем обществе нет компетентного отбора. Мы вернулись к тому, что кухарка может управлять государством. То, что у нас главенствует среднеарифметическое. Настоящих лидеров, о чем мы уже говорили, нет.
- А в современном человеке что огорчает?
- Та же некомпетентность, бездарность, идущие от того, с чего мы с тобой начали: Иваны, которые не помнят родства…
- Среди ваших героев - великие мудрецы-учителя - Сократ и Сенека. А что для вас в жизни значит "учитель"?
- У меня великие учителя в профессии - Армен Гулакян, Анатолий Эфрос, Андрей Гончаров, мой друг Марк Захаров. А в жизни - даже мой Фил (любимый кот Армена Борисовича, проживший с ним 17 лет и названный так сокращенно от "философа". - Е.К.) был моим учителем. Он научил меня очень важным вещам: нельзя сидеть, лежать неудобно. И если мне где-то плохо, я ухожу. Учитель для меня - не какое-то определенное лицо, а то, чему учусь каждый день. Заслуга моя в том, что я хочу учиться и постоянно это делаю. А не то чтобы: "Ой, дай-ка открою Маркса и что-нибудь умное из него запомню". Вот сейчас, например, я учусь у Семена Штейнберга, который Нерона играет. Когда по пьесе он поддерживает меня и ведет, я чувствую, что он живой.
- В основе актерской профессии, - однажды сказали вы, - постоянное познание людей и себя. Что главное вам познать удалось?
- Отвечу грубо: удовлетворение собственных потребностей, самоудовлетворение. "Жизнь" - красиво звучит. Но сама эта вещь гораздо примитивней, она жесткая. Поэтому я очень люблю зайти, например, в "Кофеманию", кофе попить. Очень вкусно! И вот это хорошо. А все остальное… Бывает, что я хочу, но не могу. Бывает могу, но не хочу. Не знаю, что из этого интересней. Вот смотрю, хороший мальчик, хорошо играет. А ведь это часть меня, я туда вложил. Возможно, ошибаюсь, но я этот кайф держу. "Кайф" - очень люблю это слово, но не в том виде, как его опошлили. Армяне говорят: "кеф". Это значит - получать удовлетворение. А самый большой мой кеф - театр. Потому что у меня есть такая великая возможность - выйти на сцену и выплеснуть душу, сыграть старого (ч)удака Сенеку.