Реус: Щедровицкий произвел переворот в работе мышления

Имя Георгия Петровича Щедровицкого обозначает восстановление настоящей мысли в России.

После "философского парохода", вывезшего из страны лучшие умы - чтоб не мешали строить социализм, - в стране действительно почти пресеклась работа мысли. Кого не успели вывезти, посадили в лагеря, как Лосева, или загнали в глушь, как Бахтина, так что философствовать, следовать движению свободной мысли десятилетиями было просто опасно. Те же Лосев и Бахтин спрятали свой дар в филологию, эстетику, литературоведение.

Но потом появились они - Зиновьев, Щедровицкий, Мамардашвили, Пятигорский… И мышление - настоящее, сильное, "осредствленное", все вокруг меняющее - восстановилось в правах. И никого тут, кстати, по ходу мысли не надо было догонять. Они пришли и все собой явили. И Парсонса они знали. И Вебера…

Часто спрашивают: откуда они взялись, эти вдруг мыслящие люди? Да, из оттепели, да, из первых послесталинских свобод, но ведь и еще из чего-то. И похоже, что из дерзновения. Личного дерзновения - быть и мыслить. Из воздуха свободы. Из шляний по улицам Москвы - иногда почти всю ночь, с Зиновьевым во главе - с напряженными разговорами о логике и философии.

Ученики, приходившие к нему на домашние и разноинститутские семинары, и приезжавшие на его знаменитые игры, за глаза звали его ГП. Не только те, кто был близок, кого он знал и выделял, но и соприкоснувшиеся с ним по касательной щеголяли при встрече друг с другом этим "ГП".

А сегодня всем им (нам) не так просто сказать широкой публике, кем был ГП и что он сделал. Википедиевское через запятую "философ, методолог" большинству непонятно. Что это еще там за методы и как их пощупать? И слово "философ" не делает прицел четче. Философы же в широком мнении - это такие отвлеченные люди.

Формулу, схватывающую личность Георгия Петровича, мне неожиданно, вспоминая первую встречу с ним, подсказала его жена Галина Алексеевна Давыдова. Кроме наблюдательного женского - "острый взгляд рысьих глаз", она сразу заметила главное: это был человек, который перебивал докладчика. Ей тогда это показалось неправильным поведением - интеллигентская среда такого никогда не поощряла. Мы до сих пор любим выставлять щит самолюбия и трусливой, нескорой мысли: "Только не перебивайте меня!" А почему, собственно? А если вы несете чушь и в вашей речи очевидны логические ошибки и заблуждения? А если вы лжете? Друг Щедровицкого Александр Пятигорский, лет 10 назад читая в Музее Востока лекцию о буддизме, просто умолял слушателей перебивать его по первому желанию.

Так вот Щедровицкий - человек, который всех перебивал. Если почитать книги разговоров на его семинарах (а они опубликованы), это может показаться бесконечно буксующей, застревающей, возвращающейся назад мыслью. Все могли день, второй, третий не отходить от одной темы, от одной разветвляющейся мысли. Потому что он и сам себя перебивал. Для полного осмысления, для проблематизации - обнаружения противоречий.

И то, что Щедровицкий всех перебивал, было благом. Трудным, но большим. В результате этой - на самом деле часто недосягаемой для большинства по высоте своей культуры - "буксовки" мысль становилась другой.

Откуда они взялись эти вдруг мыслящие люди? Из воздуха свободы? Из личного дерзновения

Сын блистательного советского управленца, организатора авиационной промышленности (а дед его был еще более близким к советской элите лицом, знался с Лениным) он не стал диссидентом, хотя и подписал письмо в защиту Гинзбурга и Галанскова, поплатившись за это исключением из партии. Он был человеком, желающим нормального (то есть высокого) развития своей стране и являвшим пример очень высокой работы мысли.

Но нам не надо обольщаться мыслью о его сходности с тем, что обычно думаем и делаем мы. Как он любил говорить: мышление случается столь же редко, как танцы лошадей.

Сегодня недружелюбы, являя всегдашнюю помесь глупости с конспирологией, объявляют его движение чуть ли не масонским заговором, но его ученики - умны. успешны, состоятельны. Они работают в науке. В московских и мировых университетах. В ключевых отраслях экономики. В правительстве. В педагогике. И говорят, даже в администрации президента…

Комментарий

Андрей Реус, бизнесмен, председатель Правления Фонда Георгия Щедровицкого":

- Георгий Петрович Щедровицкий, с моей точки зрения, произвел переворот в работе мышления, подобный тем, что когда-то произвели Платон или Аристотель. Он зацепил такие краеугольные вещи, которые дали мышлению совершенно новые характеристики и выразились в этом его системно-деятельностном подходе, который мне как управленцу сегодня позволяет работать с самыми сложными ситуациями. Я по-прежнему пользуюсь набором его инструментов.

 Мы же работаем со своим сознанием точно так же, как с напильником, рубанком. Например, если я должен что-то помыслить о сложном объекте, сложном предприятии, у меня уже есть мыслительные формы, с помощью которых я представляю себе этот объект и начинаю с ним работать, переводя потом помысленное в план действий. Тогда и действие становится осмысленным. Он дал нам инструментарий для того, чтобы мы могли работать с идеями, смыслами, создавать какие-то интеллектуальные конструкции.

Оргдеятельностные игры, в которых мы принимали участие, были уже практикой методологии. Он пытался создать тот набор инструментов, с помощью которых управленцы могут менять ситуацию к лучшему. А перестройка стала для него тем моментом, в который он мог сделанные за многие годы огромным количеством людей наработки применить к управленческой практике. И в региональном развитии, и в развитии страны. Для него это время возможностей стало отдушиной.

Николай Андрейченко, педагог, вице-президент Тольяттинской академии управления:

- Щедровицкий относится к людям исторического масштаба. Следы деятельности таких людей обычно выходят далеко за пределы их физической жизни. Прошло двадцать пять лет после его смерти, за такое время имена уходят в тень, а его имя только возрастает в значимости.

Георгий Петрович работал в не самой понятной и открытой для широких масс сфере - в сфере интеллекта. Он был занят подбором способов и инструментов интеллектуальной работы, которые можно употреблять в жизни. Методолог - это, грубо говоря, как инструментальщик в токарном или слесарном цехе: заточит токарю инструмент, оснастит его. Так вот Георгий Петрович - это интеллектуальный инструментальщик. Он возглавлял движение, в котором собирались способы работы выдающихся людей, великих мыслителей, крупнокалиберных ученых. Он ставил своей целью - и очень много достиг на этом пути - восстановить в России интеллектуальную мощь, интеллектуальный потенциал, в значительной степени разрушенный в советское время.

Он мог предложить инструменты интеллектуальной работы для разных типов деятельности, так мы используем одни и те же универсальные методы деятельности в физике, химии, биологии - построить идеальный объект, поставить эксперимент и т.п.
Он сталкивался с множеством сфер и отраслей деятельности - лингвистикой, дизайном, геодезией, но за счет того, что всегда разбирался в методах этой деятельности, очень быстро становился не то что вровень, а даже сильнее многих выдающихся профессионалов, которые работают, не анализируя и не проблематизируя свои способы работы. А он это делал всегда, тотально, постоянно.

Мы, его ученики, например, используя весь мировой опыт в сфере образования, спроектировали и создали новое учебное заведение - Тольяттинскую академию управления.

Почему Щедровицкого любят ругать? Потому что человек, отличающийся от среднего уровня, вызывает ненависть. Если не вызывает, значит, мало чего стоит. Мне очень нравится замечание известного человека: не судите о человеке по его друзьям, у Иуды все друзья были очень порядочные люди.

Надо смотреть на то, какое количество банальных мнений и точек зрения задевает человек, в какой степени он еретик в хорошем смысле этого слова. Апостол Павел говорил: "Должно быть между вами разномыслие, чтобы выявились искусные". Если ты похож на всех, несешь банальности, тебя обычно любят. Если ты в зоне напряженного разномыслия, то могут сжечь на костре. Если не буквальном, то ненависти.

Игры, которые он придумал, были практикой методологии и позволяли во времена, когда на реальные управленческие посты не мог выйти никто талантливый - это было просто исключено, - провести туда таких людей. И в какой-то мере на этих играх мы разыграли будущее страны. Георгий Петрович нам часто говорил, ЧТО будет происходить: смотрите, сейчас к нам в игры приходят все, кому некуда деваться, кто ищет место, где может быть мысль, а через некоторое время откроются совсем новые виды деятельности и активные люди уйдут в бизнес… Так оно и произошло.

То, что он нам оставил, пользуется спросом. Нам, например, в свое время Сергей Кириенко опосредованно заказывал программу подготовки госслужащих, и мы ее сделали. Дмитрий Овсянников, губернатор Севастополя, заказывал нам программу.

Галина Давыдова, вдова Георгия Щедровицкого:

- Я его впервые увидела на семинаре, куда я пришла послушать Юрия Владимировича Рождественского, известного в 60-е годы востоковеда-китаиста, доктора филологических наук. Семинар Щедровицкого тогда попытался вовлечь в свои ряды самых разных культурных и научных деятелей, его основная методология была не предметной, а междисциплинарной. Я была близко знакома с докладчиком, которому Щедровицкий на этом семинаре в основном мешал. То и дело задавал вопросы, фактически сбивая доклад. И хотя Рождественский был очень опытный докладчик, умел разговаривать с публикой, вопросы Щедровицкого в конце концов сбили и его. Я еще не знала этой метОды работы, в издательстве, где я работала, и в ученой среде этого делать было не принято. И я оглянулась, чтобы посмотреть, кто это там себя так плохо ведет. И увидела молодого мужчину, с обращающим на себя внимание острым взглядом. Глаза - рысьи - были широко расставлены на лице, такое ощущение, что они просто за ушки заходили. И взгляд такой осмысленно острый.

Встреча оказалась знаковой и для него, и для меня.

Что личность с личностью соединяет? Ответ на такой вопрос легче найти в художественном романе, чем в интервью.

Потом, не сразу, выяснилось, что мы с ним совпадаем в понимании ценности и принципов интеллектуальной жизни и работы (но я себя в ней с ним не меряю, он жил и работал на другом уровне).

А еще у нас - и у него, и у меня - хватило ума не мешать друг другу жить. Близость - вещь опасная. В ней очень важны границы. Когда их переходишь, начинаются всякие личные осложнения, которые обычно кончаются разрывом, что сейчас сплошь и рядом. У нас с ним это называлось "не толкайся локтями" - то есть нужно оставить личное пространство, куда не заходит даже близкий человек. А еще у него не было этого типичного для мужчин: ах, ты другим интересуешься, я тебе не интересен, у тебя есть кто-то другой. Он очень сложный человек, очень непростой, и я тоже не душечка. Студенты меня до сих пор почему-то боятся, несмотря на то что я думаю о себе как об очень лояльном человеке.

Сейчас продолжается, говоря умными словом, воспроизводство того типа мысли, которое он создал. И слава Богу.

Он не был диссидентом. Хотя в 60-е годы в научной среде возникла достаточно большая группа диссидентов, которые не принимали советскую структуру жизни и выступали против власти: писали письма и т.п. Георгий Петрович, хотя ему пришлось поучаствовать в "подписанстве", за что он в результате и был исключен из партии, не ходил и не искал, какое бы еще письмо ему подписать.

Он по мысли и по сути своей был за нормальную человеческую жизнь, нормально обустроенную страну. Его мысли тут упирались куда-то в Платона, сказавшего, что хорошее государство получается из хорошо воспитанного гражданина.

О демократии он рассуждал, как Черчилль: плохо, дурно, но лучшего нет. Он считал, что в истории человечества не было общества, в котором всем бы людям было хорошо жить.

Но люди, считал он, всегда должны быть умными, перестраивать свое мышление и отношение к жизни, повышать уровень своей ответственности - в методологии это называлось "самоорганизацией", "самоопределением".

Когда у него спрашивали о чем-нибудь "Когда это будет, Георгий Петрович?" он обычно отвечал: лет через 200-300 - такими циклами он жил.

Перестройку он принял, ему очень понравился ранний Горбачев. Она же была временем надежд. И Георгий Петрович к ней относился как к оптимистическим временам.

А потом стало понятно, что будут перемены, и резкие, потому что Советский Союз зашел в тупик. Но уже в 1989-м он видел и понимал, что второй ряд революционеров съедает первый, и революция, что французская, что российская, поедает своих детей. Потому что она так исторически устроена.

*Это расширенная версия текста, опубликованного в номере "РГ"