24.10.2019 15:59
    Поделиться

    Валерий Кичин: Нет кино о провинции или о столице

    Я более чем уважаю Николая Андреева, товарища по журналистике, автора хороших книг. И то, что напишу, не посягает на опровержение его мнений о кино. Напишу о том, почему не могу согласиться с ним в самом подходе к искусству.

    Что такое "фильмы о провинции"? Я, признаться, таких произведений искусства не видел. О чем один из самых громких фильмов века "Левиафан" Андрея Звягинцева - о нравах села Териберка? Да нет, это зеркало, поставленное перед Россией. А если вспомнить, что сюжет заимствован из истории об американском фермере, то и перед человечеством. Не случайно фильм признан в мире. А Териберка, где он снят, лишь предоставила свою уникальную натуру; она тоже важное "действующее лицо", но кино не о ней. "Мне интересны детали, обстановка, характеры персонажей, да и время, в которое погружено действие - совпадают они с местными реалиями или нет?" - пишет Николай Андреев.

    Вот эта учительская проверка соответствия художественного образа собственным представлениям, его сверка с реальностями Териберки или города Суворова мне и кажется ложной: на этом основании можно разгромить хоть Шекспира, недостоверно изобразившего детали и характеры венецианских дожей.

    Вот чеховский "Вишневый сад", стук топора, вырубающего эпоху - словно заколачивает гвозди в гроб цивилизации. Это портрет русской провинции начала ХХ века или всегда актуальная рентгенограмма России на историческом сломе? У чеховской мелодии есть продолжатели, среди них фильм Светланы Проскуриной "Воскресенье". Там тоже все происходит в притулившемся у реки городке. И тоже есть метафора - сад, который вырубают. Страшно подумать, что будет и с пьесой, и с фильмом, если подойти к ним с таким инструментарием: "народу интересно, как на экране смотрится город, как выглядит он, народ"… Ведь чтоб узнать, как смотрится город, не нужны ни Чехов, ни Проскурина - достаточно его сфоткать мобильником, и будет красиво. Да и селфи народ хорошо научился делать. А вот высветить в народе и времени то, чего не сразу увидишь, - дело художника.

    Как хотите, но нет кино о провинции или о столице. Искусство всегда о человеке в определенных обстоятельствах, которые его испытывают, как на полигоне, проявляют его лучшие и худшие качества. Обстоятельства могут быть придуманы, могут быть списаны с натуры - но все равно преображены автором сообразно его взгляду и замыслу. И сверять тут что-то с чем-то - значит пройти мимо всего, чем хотел взволновать нас художник.

    Совпадают ли с характерами, встреченными уважаемым автором в райцентре, типы и детали, описанные в "Прощании с Матёрой", в "Плотницких рассказах", в "Золотом теленке" - нарочно беру несопоставимые книги? Думаю, что с очень многими он разминулся: живут на разных улицах, в разных поселках, в разных концах страны - они разные. И то, что заинтересовало, опечалило или рассмешило писателей, при таком подходе прошло мимо него: "Эти люди не похожи на мое окружение"… авторы "имеют смутные представления о реалиях нашей жизни, им по фигу наши радости и печали, они понятия не имеют о нашем сложном внутреннем мире".

    Чтоб узнать, как смотрится город, не нужны ни Чехов, ни Проскурина. А вот высветить в народе и времени то, чего не сразу увидишь, - дело художника

    Здесь автор статьи может возмутиться: он не писал о Белове, Распутине и литературе, он имел в виду конкретные фильмы. И будет прав. Но прав и я: спорю не с его оценками (имеет полное право), а с такими принципами подхода к искусству. "Что они, столичные киногении, знают о нас, провинциалах?" - спрашивает поселившийся на пленэре недавний москвич. И в пример приводит фильм Василия Сигарева "Жить". Разберемся: что это за хлыщ с Тверской, изложивший в фильме свое высокомерное представление о русской глубинке. Тут явная осечка: Сигарев глубинку знает, как не знаем мы с Андреевым вместе взятые, - он прошел жестокую школу нижнетагильской шпаны, чернуху чернее некуда. И мироощущение этой реальной социальной среды честно вынес на экраны - как свидетельство какой-то из бесконечно разнообразных сторон жизни. Снял то, что именовалось физиологическим очерком. С положенной художественному творчеству концентрацией чувств, оттенков и красок. Тоже имеет право. Ведь даже фотообъектив - это субъективный взгляд фотографа, его выбор объекта, ракурса. И если можно здесь говорить об "узнаваемости" - то имея в виду не сличение деталей, а узнавание характерных для нашей жизни архетипов. А такой - психологический - портрет общества можно создать и без деталей, на голой сцене. Как в фильме фон Триера "Догвилль".

    Вторым фильмом, вызвавшим раздражение, оказался давний "Юрьев день". Там оперная дива перед отъездом в Германию навещает родной Юрьев. "Русские в русском городе Юрьеве угрюмы, неприветливы, пышут злобой", в ответ на простой вопрос "шарахаются, как от чумной", - пишет Николай Андреев. Он это даже не комментирует: мол, все ясно - русофобия. Согласен, было бы приятнее видеть жителей Юрьева улыбчивыми, открытыми каждому встречному. Но ведь снимут такое - и получатся "Кубанские казаки", и опять кто-то будет недоволен: лакировка, враки! К тому же вот и я, приехав в родной Екатеринбург конца 90-х, спросил у прохожей, какой троллейбус куда идет, - она тоже шарахнулась, как от чумного. Случается такое даже в Москве. Побывавшие за границей знают, что наши люди, при всех их достоинствах, сумрачнее французской или испанской толпы. Художники это явление исследуют уже не первый век от Грибоедова до Шукшина - они русофобы?

    И совсем, по Николаю Андрееву, плохи дела с фильмом "Кроткая": тут и стеклопосуду сдают, хотя в России это занятие давно не в ходу, и стены в полиции не знали евроремонта, и в плацкартном вагоне пьют водку, и окружает героиню только быдло: "русские явно не имеют отношения к хомо сапиенс" - делает вывод Николай Андреев. Словно на лбу каждого персонажа написано, что он - русский. Словно искусство занимается анализом национальных признаков, а не свойств определенной социальной среды, а то и пороков человеческого общежития в целом. И если автор картины транспонировал проблематику "фантастического рассказа" Достоевского в наши дни - то почему бы не заподозрить в неприязни к русским и автора "Бесов"?

    Фильм "Кроткая" живописует расчеловеченную среду - хоть в Штатах, хоть в Африке, хоть в российском городке, где градообразующее предприятие - тюрьма. Он ставит человека в экстремальные условия и показывает, "Что с нами происходит?!" - кто-нибудь помнит эту историческую статью Шукшина в "Литгазете" 80-х? Вот "Кроткая" и напоминает - разве плохо?

    Автору статьи понравился фильм "Как Витька Чеснок вёз Штыря в дом инвалидов". Я рад: мне тоже близка тема возрождения человека, пробуждения его от рутинной спячки. Это прекрасно, если автор картины - тот оптимист, у которого стакан наполовину полон. Но это не значит, что мы должны отказать от дома фильмам, где зафиксирован не частный, с педагогическим посылом, казус излечения героя, а недуг целого общества. Нестор Котляревский упрекал Гоголя, обостренно воспринимавшего "всю грязь жизни действительной", в недостатке "романтической организации духа". И впрямь: где вы видели таких гротескных Ляпкиных-Тяпкиных и Собакевичей? И почему наряду со справедливой критикой отдельных прорех не показана богатая внутренняя жизнь лучших граждан города NN? Вот смысл оплеух, которые сыпались на автора "Ревизора" и "Мертвых душ". Напоминаю о допотопном абсурде, потому что родство подходов сохраняется веками. И когда "чернухе" фильма "Жить" противопоставляют фильм о Витьке Чесноке потому, что там есть "преображение человека" - разве это не то самое требование "романтической организации духа"?

    Понимаю моего друга-противника: нам обоим приелся мрачный взгляд киноавторов. Мы уже и думать не хотим над тем, что первее - яйцо или курица, реальность или ее отражение в искусстве. Но если мне надоела тревога "Юрьева дня", я смотрю лучезарный фильм Ларисы Садиловой "Однажды в Трубчевске" - после него половина страны влюбилась в провинциальный русский городок, о котором прежде не слыхивала. Или романтическую комедию Айнура Аскарова "Из Уфы с любовью", которая заставила меня ощутить родным город, где я никогда не был. Или притчу Андрея Кончаловского о почтальоне Алексее Тряпицыне с Русского Севера - захолустного, но прекрасного. Или душераздирающую, но полную внутреннего света драму об одинокой старухе из деревни Порошки в "Керосине" Юсупа Разыкова. Жизнь в этих фильмах может быть невыразимо грустна, но от встречи с такими героями на душе светлеет. Разные авторы, разные взгляды на окружение, разный жизненный материал, разное кино, а вкупе - портрет современности. Он может быть тревожным, горестным, сатирическим, с кровоточащим сердцем или с веселым прищуром - этим и дорого нам искусство, этим и интересно. Если, конечно, не подходить к нему с калькулятором, подсчитывающим, сколько показанных деталей "совпадают с местными реалиями". Разве для того мы в кинозале, чтобы узнать то, что и так знаем, увидеть то, что видим каждый день? Не встречали еще такого - так встречайте: на то и кино, чтобы вместе с автором видеть, познавать и размышлять.

    Сейчас страну взбудоражил сериал Бориса Хлебникова "Шторм": мы попадаем в безвоздушное пространство социума, где вообще нет ни нравственных ориентиров, ни работающих законов, и потому среди персонажей - хороших и скверных, тупых и умных, плутоватых и честноватых - нет положительных. Их - любых - словно подхватывает некий всесильный конвейер и неумолимо втягивает в общую гибельную игру без правил. И мы ужасаемся новому для нас состоянию беззащитности и безнадеги, впервые так мощно выраженному в кино. Оно тоже не о провинции и не о столице - оно о современном состоянии душ сограждан. Не соглашайтесь, спорьте сколько угодно, но не о том, похож или не похож герой актера Робака на соседа по селу Отрадное, а о том, что со всеми нами происходит. Как завещал нам Шукшин.

    Поделиться