Максимилиан Иванович Трусевич вошел в историю как директор Департамента полиции и сподвижник П.А. Столыпина, обстоятельства гибели которого он вынужден был затем расследовать. Однако о его жизни в советское время практически ничего не известно. И вот недавно в пермском архиве было обнаружено его собственноручное жизнеописание. Оно впервые публикуется в "Родине".
Честный охранитель
Трусевич был человеком разносторонне одаренным, патологически трудолюбивым, добросовестным в каждом деле, ему порученном. Имея семерых братьев, он вряд ли мог рассчитывать на большое наследство, и потому всю жизнь он жил исключительно на свое жалованье1. Будучи товарищем прокурора Петербургской судебной палаты, был причастен к самым громким политическим делам. При этом Максимилиан Иванович жил открыто и передвигался без охраны, и на него не было совершено ни одного покушения, что для человека его рода деятельности по тем временам большая редкость.
На посту директора Департамента полиции он стал автором и идейным вдохновителем множества проектов2. Однако большая часть его начинаний не была реализована: а в марте 1909 г., после назначения известного своей нечистоплотностью П.Г. Курлова на должность товарища министра внутренних дел, Трусевич подал в отставку. Правда, в 1911 г. Трусевичу после персонального поручения правительства расследовать обстоятельства убийства своего бывшего начальника П.А. Столыпина вновь пришлось соприкоснуться со старыми знакомыми из полицейского ведомства3.
Уже Февральская революция обернулась для него арестом 4 марта 1917 г. в здании Государственной Думы. Почти полгода провел Максимилиан Иванович в Петропавловской крепости, которую покинул незадолго до падения Временного правительства. Несмотря на возможность эмигрировать, Трусевич принял решение остаться в России при большевиках. О том, как изобретательно он пытался приспособиться к новой жизни, повествует приводимое ниже жизнеописание, приложенное в 1933 г. к ходатайству во ВЦИК о восстановлении в избирательных правах.
Ходатайство было отклонено4, а еще спустя четыре года, 27 июля 1937 г., он был арестован в последний раз, став жертвой репрессий.
Жизнеописание*
"Я родился дворянином"
Мой дед был фельдфебелем (капралом) в одном из петербургских полков, но сумел дать своему сыну, моему отцу, высшее образование. Окончив университет, мой отец, оставаясь разночинцем, получил за 25летнюю службу по Министерству финансов орден Владимира 4 степени5, который по тогдашним законам давал потомственное дворянство.
Я родился 3 июля 1863 г. (мне 70 лет) дворянином и был отдан отцом в Училище правоведения, в котором можно было воспитываться на казенный счет. Получив эту льготу по конкурсу, я окончил это училище в 1885 г. и, как "казеннокоштный", обязан был поступить на службу по Министерству юстиции, в ведении которого находилось Училище правоведения. Начав службу кандидатом на судебные должности с окладом в 40 рублей, я в 1889 г. был назначен секретарем прокурора Петербургской палаты, а в 1890 г. - товарищем прокурора Рижского суда при судебной реформе в Прибалтийском крае. В 1901 году был переведен на ту же должность в Петербургский суд, затем в течение года был прокурором Новгородского суда и в 1903 г. назначен товарищем прокурора Петербургской палаты, а в 1906 г. - директором Департамента полиции.
Реформировал полицию
Это последнее назначение состоялось при нижеследующих обстоятельствах: будучи в мае 1906 г. в Севастополе, я обратил внимание на полнейший развал в местной администрации, и в особенности среди полиции. О моих впечатлениях я осведомил министра юстиции, который об этом передал министру внутренних дел Столыпину. Последний вызвал меня, и я ему доложил о моих севастопольских наблюдениях. Попутно Столыпин задавал мне вопросы о тех мерах, которые, по моему мнению, были бы желательны для водворения порядка в Севастопольской полиции. После моих ответов Столыпин совершенно неожиданно предложил мне занять должность директора Департамента полиции. Не будучи совсем подготовлен к ведению этого дела, я просил избавить меня от этого назначения, но Столыпин в конце концов заявил мне, что я "вероятно, подчинюсь высочайшему повелению".
Убедившись в неизбежности назначения и зная по слухам, что в Департаменте творилось многое, совершенно несоответственное ему как министерскому учреждению, я попросил Столыпина дать мне срок для представления ему моих соображений относительно реорганизации Департамента. Получив согласие, я навел подробные справки о Департаменте у знакомых, близко знавших его деятельность, и представил Столыпину доклад о необходимости упразднения отдела, которым заведовал бывший политический агент в Париже Рачковский, об устранении из Департамента сношений с агентурой, филерского отряда и т.д., а также о настоятельной необходимости приступить к коренной реформе полиции. Столыпин одобрил мои предположения, и я 4 июня был назначен директором.
Время было крайне напряженное, главным образом вследствие сильнейшего индивидуального террора, так что бывали дни, когда получалось до 200 телеграмм об убийствах должностных лиц и покушениях на них. В это же время пришлось проводить намеченные мною меры по переустройству Департамента. В этот же период я добился значительного улучшения материального и служебного положения низших служащих Департамента.
В первой половине 1907 года ввиду наступившего некоторого успокоения в государстве я решил приступить к работам по реорганизации полиции и летом того же года посетил Берлин, Гамбург, Париж и Лондон с целью ознакомления с постановкой общеполицейского дела, причем в Лондоне изучил у Генри дактилоскопию, в Париже у Бертильона - судебную фотографию и антропометрию, а в Бельгии попутно ознакомился с делом применения полицейских собак. <...>
После возвращения моего из-за границы была образована Комиссия по реформе полиции, на которую вместе с тем была возложена выработка новых "Полицейского устава" (взамен "Устава о предупреждении и пресечении преступлений" XVIII в.) и "Положения об исключительных законах" (взамен Положения об охране). Разработка этих крупных заданий была поручена подкомиссии под моим председательством. <... >
Сдав мои законодательные труды, я заявил просьбу об освобождении меня от должности директора Департамента и в марте 1909 г. был назначен сенатором. Приведенные данные, которые находят себе подтверждение в делах Департамента, свидетельствуют о том, что центром всей моей деятельности в Департаменте были работы законодательного характера по вопросам общей полиции. <...>
Расследовал убийство Столыпина
В течение этого довоенного периода мне один раз в 1911 году пришлось вернуться к активной административной деятельности: во время очередной экскурсии в Кавказских горах я получил телеграмму о возложении на меня по высочайшему повелению расследования об организации охраны во время Киевских торжеств, прерванных убийством Столыпина агентом Киевской охранки, допущенных в городской театр, где он и совершил означенное убийство.
Результатом моей ревизии было предание Государственным советом суду товарища министра внутренних дел, командира корпуса жандармов генерала Курлова, вице-директора Департамента полиции Веригина, начальника дворцовой охраны Спиридовича и начальника Киевского охр[анного] отделения Кулябко, которого, кроме того, я уличил в хищениях и подлогах. Однако накануне поступления дела в суд оно было прекращено по повелению Николая II. Вполне понятно, что такой неожиданный и неправильный исход моего расследования не мог не укрепить моего отвращения к политике, и я отклонил два предложения занять должность товарища министра внутренних дел, сопровождавшиеся очень заманчивыми перспективами в будущей карьере. С 1911 по 1914 г. я продолжал свои географические работы по Кавказу.
Как только началась империалистическая война, я вступил в качестве активного члена в "Комитет Сената и судебного ведомства по оказанию помощи участникам и жертвам войны", организовал совершенно новый тип дезинфекционных отрядов по борьбе с сыпным тифом на передовых позициях, а также легкие отряды для уборки раненых с поля сражения. Службой этих отрядов я руководил лично и вместе с тем заведовал посылкой подарков солдатам и офицерам, бывшим в окопах. Работою этой я был поглощен всецело до февральской революции 1917 г., причем 1 января этого же года я был назначен членом Государственного совета с оставлением в звании сенатора. Убедившись, что в Совете царит политика, я просил вернуть меня для повседневной работы в Сенат. Однако этому не суждено было сбыться, так как я был арестован по распоряжению Керенского в числе других высших чинов. Пробыв в заключении до августа того же года, я был освобожден без предъявления какого бы то ни было обвинения. Таким образом закончилась моя служебная карьера при прежнем режиме.
Пек пирожки, изучил портновское дело в Сочи
В том же августе 1917 г. я, распродав имущество, уехал с семьей на Кавказ и поселился в Сочи. В это время Кавказ находился еще в руках белых, но я, убедившись в полной их несостоятельности во всех отношениях, не вошел с ними в контакт и будучи без всяких средств занялся печением и продажей пирожков, ремонтом швейных машин и, наконец, изучив портновское дело, занялся этим ремеслом.
Когда к Сочи стали приближаться красные войска, я имел полную возможность уехать за границу, но остался в России в убеждении, что мне как трудившемуся всю жизнь и - в последнее время - простому ремесленнику не будет стеснений в республике трудящихся. Однако вскоре же я был арестован, препровожден сперва в Новороссийск, а затем в Краснодар, где местные краеведы хлопотали о моем освобождении как знатока и активного работника по Кавказу. В ответ на запрос по этому в Москву ВЧК распорядилась о переводе моем в Москву. После 15-месячного заключения, в течение которого я восстановил механическую мастерскую в Бутырской тюрьме, дело было передано в Верховный суд, который, однако, направил дело в Московский ревтрибунал. Последний через пять месяцев, без привлечения меня к следствию6, прекратил дело постановлением от 17 мая 1922 г., признав, что обвинение меня в сокрытии звания не подтвердилось, а служба в должности директора Департамента полиции покрыта давностью и амнистиями ВЦИКа.
Восстановил механический завод в Ярославской губернии
Получив свободу, я вернулся в Ленинград. Еще в бытность мою директором Департамента полиции я, для моциона, завел у себя дома механическую мастерскую и, увлекшись этим делом, изучил слесарное, токарное и фрезерное производства на заводе Пека (впоследствии завод новейших изобретений). Решив использовать эту подготовку для заработка в новой жизни, я из разных подержанных станков и инструмента создал механическую мастерскую, которую передал артели "Красный металлист", проработав некоторое время старшим мастером в артели безработных инженеров при бирже труда.
Одною из работ мастерской "Красный металлист" был ремонт мер и весов для Госметра, причем в мастерской я был старшим мастером. Однако в 1924 г. я снова был арестован и в числе свыше 1000 интеллигентов выслан из Ленинграда, получив при этом низшую меру ограничений ("минус шесть"). Избрав местом жительства Ярославскую губернию, я очень скоро получил приглашение Кустпромсоюза восстановить полуразрушенный механический завод в селе Бурмакино, переданный местной артели кустарей-кузнецов. Несмотря на очень тяжелые условия, я быстро восстановил завод, отремонтировав двигатель, трансмиссии, несколько десятков разных станков, горна и проч., и установил электрическое освещение.
Эта моя полезная работа привела к тому, что я был назначен управляющим заводом для массового производства хозяйственных принадлежностей. Вскоре, однако, узнав о предстоявшей "чистке", я сам ушел из артели и получил работу в городе по восстановлению спиртоводочного завода. Через некоторое время я вновь был арестован и препровожден сперва в Ленинград, а оттуда в Москву.
Работал переводчиком в Перми
В обоих городах со мной велись разговоры без каких-либо обвинений, и через месяц после ареста я был освобожден, причем, по-видимому, вследствие беспокойного настроения среди Бурмакинских кустарей мне было предложено избрать другое место жительства. Я избрал Пермь, куда и переселился в начале 1926 г. Здесь проработав некоторое время на заводе сел[ьско]-хоз[яйственных] машин и убедившись в упадке моих сил, я перешел на работы, не связанные с физическим трудом, и был принят в Лесоэкономическую экспедицию на службу в качестве счетовода и делопроизводителя.
В ноябре 1926 г. я был приглашен для работ в Пермский биологический институт для организации библиотеки, развития обмена изданиями с научными учреждениями и составления научных каталогов, а также для переводов с иностранных языков, так как я, вполне владея французским и немецким языками, могу переводить с английского, голландского, итальянского, испанского, португальского, польского, чешского, сербского и болгарского языков. Работою по обмену изданиями и составлению научных каталогов я занимаюсь в институте и до настоящего времени в качестве нештатного работника, получая небольшое вознаграждение из личных средств научных сотрудников. Наряду с этим я работал с 1930 г. в геоботанич[еских] экспедициях.
Изобретал и конструировал
Во время моих работ в качестве механика я сделал несколько изобретений по токарной и фрезерной отраслям. Этого стремления к совершенствованию я не оставлял до последнего времени: в 1930 г. я закончил большой труд "Теория и практика фотографии"; в том же году сконструировал по своей системе несколько точных приборов по рентгенофотостереоскопии, в 1931 г. получил премию за изобретенный мной "оградитель к игле швейной машины", защищающий пальцы мастериц от прошивания иглой во время швейной работы; в нынешнем году представил в Комитет изобретений заявку на изобретенный мной прибор для уклонов в зеркальной фотокамере; заканчиваю разработку нового двигателя для судов водного транспорта, проект которого будет вскоре представлен в тот же Комитет.
В заключение необходимо отметить, что при всех арестах мне никогда не было предъявлено никаких обвинений в деяниях, направленных против советской власти, в отношении к которой я был всегда лоялен, а своим непрерывным, упорным трудом принес немало существенной пользы народным интересам.
В 1928 г. окончился срок ограничений, наложенных на меня при высылке из Ленинграда, и, согласно постановлению ОГПУ, я пользуюсь правом свободного проживания по всему Союзу, но остаюсь пока в Перми.
Гражданин
Максимилиан Иванович Трусевич.
5 июня 1933 г.
Пермь-Молотово, Пролетарская, 47.
ГАПК. Ф. Р-176. Оп. 4. Д. 1393. Л. 12-18об.
Автограф. Рукопись.
*Публикуется в сокращении. Подзаголовки расставлены редакцией.
1. ЦГИА СПб. Ф. 355. Оп. 1. Д. 3181. Л. 2.
2. Перегудова З.И. Политический сыск в России (1880-1917 гг.). М., 2013. С. 53-64, 137, 383-387.
3. Лаврёнова А. Столыпин заказал собственную смерть?! // Родина. 2019. N 7. С. 122-125.
4. Государственный архив Пермского края (ГАПК). Ф. P-176. Оп. 4. Д. 1393. Л. 1-1об.
5. Низшая степень этого ордена. (Прим. док.).
6. Несмотря на сделанную следователем публикацию с вызовом лиц, могущих дать показания обо мне. (Прим. док.)