Иван И. Твердовский: Пространство - один из главных героев картины
Вы были школьником, когда это произошло. Как вы и ваши товарищи восприняли это событие?
Иван И. Твердовский: Все были в шоке. В 90-е случалось много трагедий, гремели теракты и у нас, и в мире. Но такого крупного захвата заложников в Москве еще не было. Я жил в Сокольниках, и у нас многие ребята ходили на Дубровку пешком - казалось, это происходит совсем рядом! Семья наша кинематографическая, родители знают некоторых участников этого мюзикла - тут же стали им звонить, шли бессонные ночи перед телевизором. Мне было 11 лет, и это единственное, что помню из этого возраста так ярко. Потом в школе погибла девочка из параллельного класса, после я познакомился с ребятами, которые участвовали в детской труппе "Норд-Оста", знакомые рассказывали о погибших друзьях - событие стало близким...
Но фильм ваш явно выходит за пределы конкретной трагедии - он о совести, которая не отпускает героиню и перемалывает всю ее жизнь.
Иван И. Твердовский: Мне долго не удавалось подступиться к этому материалу, потому что факты, которые я знал о произошедшем, не давали мне оторваться от события. А я по первой профессии документалист и не хотел публицистики - художественное кино предполагает более отстраненную позицию. Я не ставил задачу идти след-в-след за этой трагедией - в фильме рассказана более частная история. Образ героини - собирательный, в нем черты людей, которые так или иначе пережили посттравматический синдром.
Был у нее прототип?
Иван И. Твердовский: Три женщины. Две девушки выпрыгнули в окно в первую ночь захвата. Еще женщина пришла с мужем и детьми, но в конце первого акта плохо себя почувствовала и в антракте ушла - а семья осталась, сын погиб. И еще есть женщина, которая после событий ушла в монастырь - следов ее нам найти не удалось. Их судьбы и стали основой сценария, но я старался, деликатно относясь к фактам, делать не кинодокумент, а художественный фильм. Так что и героиня, и ее семья - фигуры вымышленные.
У меня сложилось ощущение, что картина адресована людям, хорошо знающим эту трагедию. Но уже выросло поколение, для которого она в далеком прошлом. А для несведущих показанные в фильме перипетии жизни этой семьи, агрессия дочери по отношению к матери как бы повисают в воздухе, их мотивы трудно понять. Как все это должна воспринимать далекая от этого публика в Венеции?
Иван И. Твердовский: Повествование строится таким образом, что все вопросы, возникающие по ходу действия, получают ответ. Но картина не для широкого проката, не мейнстрим. В современном искусстве очень важно, чтобы зритель был хоть немного подготовлен и воспринимал фильм по предложенным им законам. Если он этого не может - ему с нами не по пути.
Эти нелегкие законы формулирует уже начало: уборщица пылесосит зрительские кресла - кадр длится, по-моему, больше трех минут…
Иван И. Твердовский: Пять с лишним. Очень долгая сцена, она настраивает на правильную интонацию. Пространство, где произошла трагедия - один из главных героев картины, его нужно ощутить. Войти в иной ритм. Особенно после суеты и вечного бега, когда только-только успеваешь набрать воздуха… А чтобы смотреть нашу картину, нужно очень глубоко выдохнуть. Чтобы это подготовить, и существует инструмент в виде этой долгой сцены. И это тот момент, когда зритель, который пришел в зал случайно и с попкорном, имеет последний шанс вовремя уйти.
Как возникла идея с манекенами в зале? Героиня - монашка, у нее нет постановочных ресурсов, и мне показалось, это скорее ваш режиссерский прием, чем ее затея.
Иван И. Твердовский: Она же готовилась к этому вечеру и хочет серьезного, предметного разговора. И манекены ей нужны, чтобы наглядно обозначить те или иные события в захваченном зале. Конечно, история с манекенами придумана, но с точки зрения мотивации она мне кажется оправданной.
Вы постоянно работаете с Натальей Павленковой - как она приняла идею картины? Ведь ей приходится держать на себе весь фильм.
Иван И. Твердовский: Это наша пятая совместная работа, начиная с моего дипломного фильма "Снег". Я ее предупредил: будет трудно, потому что нельзя ни в чем повторять свои приемы из прошлых картин. И даже не ожидал, что у нее это так получится. Пробы - странная вещь: ты делаешь с разными артистами довольно простой этюд, а потом накопленный на пробах материал сам начинает тебе диктовать природу и характеры героев. И Павленкова в этом смысле была наиболее убедительна из всех, кто участвовал в кастинге.
Кто эти люди, снимавшиеся в главной сцене фильма в зрительном зале? Я, естественно, узнал среди них Филиппа Авдеева и Романа Шмакова - актеров Гоголь-центра, которые мальчишками оказались на сцене в момент захвата - были участниками детской труппы мюзикла. Кто остальные?
Иван И. Твердовский: Артисты московских театров. Но мне, безусловно, было важно участие Романа и Филиппа: как реальных участников событий на Дубровке. Они - камертон фильма. Снято в том зале, где они стояли на сцене. И звучат реальные истории, которые мы собирали из разных источников. Участие Филиппа и Ромы дает определенный полет между вымыслом и реальностью. Они рассказывают про себя, но они прекрасные артисты. Их присутствие не позволяет другим артистам слишком сильно отрываться от фактов, превращать жизнь реальных людей в игру.
Вы долго не могли найти инвесторов, которые вложились бы в фильм. Что это - робость касаться воспаленной темы или нежелание вкладываться в некоммерческий проект?
Иван И. Твердовский: Думаю, и то и другое. Сегодня авторское кино довольно маргинализировано. Наша индустрия занимается другими жанрами, крупных продюсеров оно не интересует. И когда на моем пути появились продюсеры Костя Фам и Катя Михайлова, это было большой удачей. Они в силу молодой энергии и дерзости согласились участвовать.
В Голливуде после трагического события в столь знаковом месте уже через год на экранах был бы серьезный боевик о пределах человеческой низости и духовной высоты, мужества и стойкости. Где воспроизводилась бы эта запредельная коллизия: оптимистичный, радостный спектакль - и смерть, которая его оборвала. Почему это не сделали у нас?
Иван И. Твердовский: Мы в этом смысле вообще - заторможенные, отстаем от мировой повестки. Хотя если говорить про нулевые годы и рефлексию на их темы, терроризм обойти невозможно. И в мире вышло множество фильмов о нем, начиная от "Фаренгейта 9/11" и заканчивая норвежской "Утойей 22 июля". Мы вообще не очень готовы рассматривать свою новейшую историю. Ведь только теперь случился бум книг, выставок, фильмов об Афгане - для этого понадобилось больше 30 лет! Не знаю, отчего это. Не думаю, что из-за страха. Возможно, инертность. И нужно, чтобы наши художники подпали под влияние зарубежных коллег - только потом они обращают внимание на похожие истории у себя дома.
Если бы ваши коллеги все же взялись за тему Дубровки, то, уверен, мало кто не соблазнился бы возможностью разбавить тягостный ритм воспоминаний более динамичными флэшбеками, где были бы восстановлены моменты захвата. Вы этого избегали - почему?
Иван И. Твердовский: Вспоминая об этом кошмаре, люди говорят не о том, как выглядят автоматчики, а о том, что переживали в тот момент. И возникали парадоксы, когда в самые шоковые моменты не было страха, а ужас испытывали из-за деталей, на которые в обычной жизни и внимания не обратишь. Как звук скотча, которым террористы прикручивали к стулу бомбу. И этот звук скотча говорит о событии больше, чем присутствие способной все разнести бомбы.
Каковы прокатные перспективы фильма?
Иван И. Твердовский: Картина сложная для проката, авторская, и мы не можем ожидать больших сборов. Есть надежды на международный прокат: она выйдет в странах, ее продюсировавших: России, Эстонии, Великобритании, Италии. Участие в Венецианском фестивале тоже в этом смысле очень важно. После него поступят какие-то определенные предложения. Будет показ на главном российском кинофестивале "Кинотавр", определится точнее российская судьба фильма. Надеюсь, что в ноябре-декабре должен начаться ограниченный прокат в России. Точных дат пока нет.