Аналогом разборки политика "изнутри" можно счесть разве что фильм "Изумительный" Паоло Соррентино, снятый при жизни Джулио Андреотти. В отечественной практике прецедентов нет - хоть панегирики, хоть фантасмагории всегда посмертны и никогда психологичны.
Воплотить идею режиссеру и автору инсценировки Алвису Херманису помогла его редкая адаптивность: этот режиссер драмы тонко чувствует ритм и в камерном данс-спектакле ("Бродский/Барышников"), и в опере-блокбастере ("Трубадур"). Сейчас он сразу схватил зал за горло: безо всякого грима актриса Хаматова и актер Миронов скороговоркой частят о последних часах Раисы Максимовны. И дальше Херманис без спекуляций снимает пафос глупой театральной "взаправды". На сцене - актерская гримерка, где Он и Она примеряют роли Михаила и Раисы, заглядывая в распечатанный сценарий и притираясь к ролям - "Смотри, а ведь у нее нет говора, да?", "Смотри, какой преувеличенный позитивизм и назидательная манера, как у учительницы младших классов!".
Херманис ведет героев от воспоминаний детства и встречи в Москве к славе, болезням и старости. Притом попробуйте говорить на понятном аудитории языке, если часть ее помнит водочные талоны, а часть смотрит на "тракториста со Ставрополья" как на ковбоя Мальборо. При физически ощутимой плотности текста режиссер дает залу вздохнуть мгновенной сменой костюмов и грима прямо тут, на сцене - студенты Рая и Миша на глазах превращаются в Раису Максимовну и Михаила Сергеевича. Плюс контрасты текста: Горбачевы в два голоса рассказывают об уроке ума-разума от Юрия Андропова, отказавшегося "по-простому зайти на обед", тонкой интриге с Андреем Громыко, и тут же анекдот о себе: "У Горбачева бригадный подряд - Раиса лапшу варит, он людям на уши вешает".
Но при всем блеске инсценировки держится спектакль на великих актерах. Здесь - именно великих, поскольку они легко взлетают от виртуозного профессионализма в другие выси. Хаматова и Миронов смиренно прорабатывают жесты, ищут, "откуда у нее идет голос". Притормаживают в сценах "о личном". Говорят о событиях каждый со своей колокольни, а в итоге - об общем.
Михалсергееич с его каракулевым "пирожком" на голове и корявым красноречием. Раисмаксиммна - всегда собранная, стильная, с ее каблучками, юбкой годе и меховым воротником. Их походки. Их манера речи, с его южным "гэканьем" и ее колючим тембром, уходящая в шарж, впрочем, добрый. Говорят, Горбачев, еще в те годы запечатлевший свои эмоции от театра бессмертным "пир духа", сейчас на предпоказе вскинул большой палец - сей жест Евгений Миронов теперь использует в спектакле.
Вот из этого набора средств и вырастает главное. Авторы - а актеры здесь тоже авторы - изучили тонны документов эпохи. Они обещали, что расскажут не о политике, а о личности. Но благодаря тщательности работы они нарисовали точнейший портрет эпохи. Когда из борьбы "с отдельными недостатками" и формирующим жизнь шестой части суши старческим маразмом рождается взрыв эпохи. Когда у людей "с пролетарским прошлым", советской интеллигенцией первого поколения, обмирающей от величия сокурсника Мераба Мамардашвили, просыпается интуитивное понимание коридоров власти. Умение говорить нужное и делать нужное. И все предельно деликатны даже в сложных моментах. Хроника пикирующего Горбачева дана лишь пунктиром: возвращенный из Фороса президент СССР не оставил жену с инсультом в больнице, никак не отыграв любимый в народе имидж царя-мученика и отдав лавры народной любви Ельцину: "Может, это была моя ключевая ошибка". И все. Только любовь, никакой политики.
Спектакль в итоге и правда не о политике - о духе времени. А еще о том, как уязвимы люди. Как дивно время возвышает созвучных ему персон и как безжалостно свергает за ненадобностью. И еще в нем звенит немодное, даже заношенное: за каждым великим мужчиной неизбежно стоит великая женщина. По крайнем мере, в недавнем прошлом.