Как США задают тон к пересмотру прежней иерархии приоритетов в геополитике

Дональд Трамп завершает 2025 год на той ноте, на которой начал. На новую должность специального посланника президента США по Гренландии он назначил убежденного сторонника Джеффа Лэндри, губернатора Луизианы. Последний видит свою задачу в присоединении этой автономной административной единицы в составе Дании к Соединенным Штатам. Трамп высказал такое желание еще до инаугурации, и он не отступается.

Как это согласуется с международным правом, спрашивать бессмысленно. Трампа мелочи не интересуют. Представить себе исполнение намерения не получается. Дания в ярости, на острове большинство населения против, а вообразить силовой захват земли одного члена НАТО другим фантазии не хватает. Взаимоотношения Вашингтона и Копенгагена оставались бы отдельно взятым курьезом, если бы за гренландским сюжетом не угадывались изменения, происходящие в структуре международных отношений.

В эпоху либеральной глобализации популярность обрело представление, что географическая близость не является принципиальным фактором отношений. Новые средства коммуникации стирают границы и уничтожают расстояния. Мир един и открыт, и связи могут устанавливаться с кем угодно. Соседство как таковое, конечно, существенно, взаимодействие с сопредельными государствами - нормально, но это не догма. Даже в экономическом смысле, а уж в политическом-то - совсем.

В начале XXI века один из центральноазиатских президентов говорил, выступая в Москве: у нас есть три великих соседа - Россия, Китай и Соединенные Штаты, потому что США - сосед всех стран на Земле. Соответственно, учитывать их пожелания следует никак не в меньшей степени, чем интересы тех, с кем граничишь. Американское доминирование в мире было обоснованием такого подхода. И если одни страны (та же Центральная Азия) шли путем маневрирования, то другие делали ставку на дальнего "соседа" в ущерб ближним. А потом удивлялись, почему с последними случались проблемы.

Администрация Трампа отказалась от такой концепции. Сперва в риторике - в начале года Белый дом заговорил о притязаниях на Гренландию, Канаду и Панамский канал как стратегически важные зоны. Потом в действиях - осенью началось откровенное давление на Венесуэлу с принуждением к добровольной смене режима. Наконец, в декабре - концептуальное оформление. Стратегия национальной безопасности США официально провозгласила "доктрину Монро в прочтении Трампа" основным принципом внешней политики.

Доктрина пятого президента США Джеймса Монро оглашена более двухсот лет назад и подразумевает защиту Западного полушария от вмешательства со стороны европейских держав. Несмотря на антиколониальный пафос, она считается наиболее ярким проявлением подхода, основанного на разделе сфер влияния. Соединенные Штаты заявили претензию на неприкосновенность для других своего "заднего двора" - Южной Америки.

После Второй мировой войны ссылаться на этот опыт стало не принято. Все-таки ООН провозглашает суверенное равенство всех государств и невмешательство во внутренние дела, что так себе увязывается с идеей сфер влияния. Но, как сказано выше, напугать Трампа нормами права и тем более приличий не получится. Отсюда и подкупающая откровенность. Отходя от "глобального лидерства", которое американцы стали воспринимать как бремя, они претендуют на самые особые права в сопредельном пространстве.

Помимо политических причин у этого сдвига был и еще один значимый источник - пандемия. Схлопывание международных контактов на волне паники, охватившей мир в 2020 году, вдруг показало, что полагаться можно (кроме собственных сил) только на наиболее близкое окружение, тех, кто недалеко. Чем длиннее цепочка поставок и связей, тем быстрее она прерывается форс-мажором. И хотя мир постепенно отошел от шока, осадок остался заметный. При стратегическом планировании эпизод с внезапным прекращением дальних международных коммуникаций впредь всегда будет учитываться. А причинами такого прекращения, как мы увидели уже после ковидной страды, могут быть военно-политические и геоэкономические конфликты, логика которых определяется безопасностью в широком смысле, а не рыночной целесообразностью.

2025 год может, пожалуй, рассматриваться как веха на пути к пересмотру прежней иерархии приоритетов. Теперь она строится "от земли" (соседи, регион, потом уже все остальное), а не "с небес" (держава-гегемон, ее институты, охватывающие мир, система союзников по всему земному шару и т.д.). США задают тон, но подхватывают его другие государства, не такие могущественные. Израиль, который пытается силовым образом перекроить весь Ближний Восток для обеспечения своей безопасности. Турция, делающая ставку на трансрегиональное распространение под лозунгом "тюркского мира". Есть и другие примеры. Короче говоря, территория имеет значение, а с ней новым цветом расцветает и классическая геополитика.

Мир, устроенный так, не обещает стабильности, но характер вызовов меняется. В российском случае сопредельное пространство, которое для нас значит заведомо больше, чем все остальное, очевидно, - то, что наиболее точно описывается понятием "ближнее зарубежье". Но работать здесь в постглобальную эпоху конкуренции сфер влияния предстоит во многом учиться заново. И с окончанием СВО начнется качественно иной этап.