Когда Андрею было пятнадцать лет, он написал: "Вьюга заносит снегом, // Пылью заносит следы. // Шоферы ведут в неге // Теплые грузовики..."
Пушкинская нега и теплые грузовики. Как долго надо было мальчишке шататься по зимнему городу и как сильно надо продрогнуть, чтобы написать эти четыре строчки! Что он искал тогда?
Снегопад рушился на него, еще не придавливая тяжестью, а рисуя ему крылья на спине.
И он жадно вглядывался в уличную толпу, в лица спешащих прохожих, еще не веря в то, что эта странная жизнь взрослых людей будет и его жизнью.
И он будет куда-то спешить и повсюду опаздывать.
Вот еще из написанного Андреем в ту зиму 1973 года: "Хорошо ехать в трамвае зимой, // Так как солнце вызолотило // Мёрзлое стекло // И повсюду шныряют блики // Чистого дня..."
Детство в Таллине 1960-х, юность в Свердловске 1970-х. Два путеводных города сплетаются в его стихах, еще не зная, что вскоре окажутся в разных странах.
Свердловск, где на филфаке учился Андрей, на закате советских лет вобрал в себя всю нервность и зыбкость того времени.
В рабочем городе все располагало к задумчивости, к тому, чтобы вслушиваться и всматриваться в жизнь, в ее трагедию.
Тектонический разлом бытия проходил где-то рядом, и Свердловск 1970-1980-х дал целое созвездие неуживчивых поэтов со сложной поэтикой и невеселой философией. При всей их разности колючий свердловский стих узнаваем, как свердловская слойка.
И по одной строфе можно понять: написано это в Свердловске или уже в Екатеринбурге. Переименованный город придал поэтической речи другую тональность.
Андрей защитил диплом о поэзии Давида Самойлова.
А вот что мастер сказал о молодом поэте: "Он не только человек знающий, но и мыслящий. А, как говорил Блок, поэзия начинается с мысли. У Танцырева хороший глаз и хороший слух. В нем есть все черты, которые необходимы для поэтической работы. Остается их сплавить в неповторимое единство" (из предисловия к первой журнальной публикации Андрея Танцырева, "Таллин", 1981, N 4).
После окончания университета в 1979 году Андрей работал на Свердловском телевидении.
Это была не только рутина, но и овладение целым спектром профессий: от радиожурналистики до режиссуры.
В новой, послеперестроечной жизни это ему здорово пригодилось.
Уехав в 1987 году в Таллин, он увлекся документальным кино, а на эстонском радио в течение 15 лет вел передачу о русской культуре. До развала СССР успел объехать нашу большую и пеструю страну и по очереди влюбиться в каждую из республик.
"Я полюбил огромное пространство страны и мысли. По нему скучаю..."
У Андрея есть прекрасные стихи об Украине, Армении, Грузии, Казахстане, не говоря уже об Эстонии, где он живет сейчас.
"Когда приехала бабушка..."
Бабушка еще не приехала из города, дед возился на дальнем огороде. Я лежал с перебинтованной ступней. Читать было нечего...
И тут пришли первые стихи, под ливень и ноющую тревогу. Когда я их записал огрызком карандаша на грубой плоти ватмана, поразился их убожеству и тому, что вдохновение, и смутная печаль, и возвышенное чувство породили такой мизер...
Было мне в ту пору десять лет. Когда приехала бабушка, она меня осмотрела с профессиональным самообладанием. Я показал ей "стихи". Она меня похвалила.
Бабушка, будучи детским врачом на пенсии, всегда держала сторону выздоравливающих и одобряла всё, что их исцеляло.
Из зимних тетрадей
Воды небесные
Шел дождь насмешливо-
ежиный.
Вода в великие кувшины
едва сквозила. Встал ребенок
под ненарочный водосток
и в черно-розовом ведерке
сок вспенился прозрачно-
горький,
как мед приюта, цвет дорог.
1977
* * *
Как много стихов о врагах,
как мало стихов об отчизне,
троллейбусах, птицах
и жизни,
о женщинах и о цветах.
Как кормится разум
разладом
и темной душе невдомек,
что рядышком с Дантовым
адом
дурашливый блеет раёк.
Забыты и роды, и броды,
и вёрсты опять не видны.
Расколоты тяжкие своды
великодержавной страны.
Но в светлом теченье небес
купается слабое око.
И хочется жить так высоко,
что падают слезы в замес.
30 января 1993
* * *
В прекрасный день
я вспомнил снег,
что в детстве падал
так медлительно
и нежно таял, удивительно,
что я не помню этих нег.
Простые простыни гремят
на бельевых веревках белых.
Пух невесомый на ветвях,
под снегом в сараюшке велик.
Она румяна и красива
и пахнет снегом и духами.
Во рту мороженая слива.
Метель змеится
вслед за нами.
А в доме печь
и электричество
и сладко пахнет пирогами.
Ты разве мама?
Ты - величество,
прошедшее домой дворами.
Твое лицо красивей утра,
Твоя печаль нежнее вечера,
и пахнет тонко твоей пудрой
ароматическая свечечка.
Уже поставили Сличенко,
он праздник укрепит
цыганщиной.
На черно-белом -
полька-енька,
ее мотив звучит привязчиво.
Еще там были космонавты,
в семейном нашем
телевизоре.
В экране отражался автор
лицом недетским,
но без вызова.
1 декабря 2010
Пишите Дмитрию Шеварову: dmitri.shevarov@yandex.ru