Между тем, невнимание, недовнимание к нему последние 30 лет точно были. Несмотря на то, что время от времени он получал лучшие премии и возглавлял их жюри. И то, что последние годы он жил у дочери под Ростовом, было знаком какой-то большой потерянности - не его в этой жизни, нас в ландшафте собственной культуры и ее смыслов. Мы перестали видеть вершины и приравняли их к кочкам. В день смерти Маканина стоит пожертвовать уверенностью в безопасности этого.
Множество лет назад ошалевшая от тонкой книжки "Предтечи", выловленной в командировке где-то в слепом книжном сельмаге, и обреченная искать "Голубое и красное", "Ключарев и Алимушкин" до конца времени книжного дефицита, я и люди моего поколения до сих пор меряем жизнь сквозь него. Я могу подумать о молодом писателе или критике: да он родился, когда я уже читала Маканина.
Имя "Маканин" делало нас людьми внутреннего Сопротивления - не политическому и общественному устройству, которые всегда несовершенны, не пошлости, на которую всегда найдется свой Чехов, не официальному пафосу, который всегда соблазнителен для тех, кто под солнцем, - бесконечности неправды в себе и о себе как о человеке. Густо льстящей себе и другим неправды.
Взгляд без лести и сделал его Достоевским XX века, заглядывающим во внутренние сюжеты души и мысли ТАК, что становилось страшно.
Психологическая экскурсия в сюжет его романов часто оборачивалась выталкиванием читателя в абсолютное одиночество, мучительность ободранной от эмоциональных и мыслительных штампов, по сути философской, позиции.
Он дарил нам роскошь слышать ясное, почти как тиканье часового механизма, мужское сознание, видеть выверенное риском гибели мужское действие. С женским (в "Двух сестрах и Кандинском"), кажется, у него не так получалось.
Женщинам, конечно, особенно тяжело читать Маканина. Его герои часто лишены привычных моральных контуров. Взгляды маканинских героев часто так бесстыдны и бесцензурны с общечеловеческой и общелитературной точки зрения - особенно когда они чужих жен в зглядом (и не только) щупают, что женщины, еще в написанной в YI веке монахами "Лествице" признанные последней страховкой нравственности этого мира, теряют всякую почву под ногами. Но зато это тот самый взгляд без лести.
Маканин еще в обманно тишайшей и гуманнейшей второй половине XX века научился привносить в наш коллективный читательский разум уникальный опыт, подарив нам героев, от которых нельзя оторваться и с которыми нельзя соединиться.
Маканинский способ художественного исследования жизни "достоевский", потому что он про невозможные наши глубины и без возможности идентификации. Что, с князем Мышкиным можно идентифицироваться? С Алешей Карамазовым? Невозможность счастливого мечтательного тождества, как с Болконским или хоть почти всеми Ростовыми. Невозможность опереться на плоть - природу, натуру, характер, витальность. Окончивший мехмат Маканин - с такой степенью точности погружает нас в нас, что мы не находим в его героях никакой спасительной опоры своим привычностям. И, как это говорят философы, разотождествляемся. Теряем привычных себя.
Но это ничего. А вот когда мы потеряем способность стоять на холодном философском ветру его текстов, мы перестанем быть страной великой литературы.
Владимир Семенович умер 1 ноября, у себя дома, в поселке Красный под Ростовом-на-Дону. Последние несколько лет болел. Похороны состоятся сегодня, на сельском кладбище. У Маканина остались жена, две дочери, двое внуков и правнук или правнучка.
Справка "РГ"
Владимир Семенович Маканин - лауреат литературных премий "Большая книга", "Русский Букер", "Пенне" (Италия), Европейской премии по литературе, Пушкинской премии фонда Тепфера (ФРГ), премии "Ясная Поляна" и др. Его произведения переведены на немецкий, французский, итальянский, испанский, английский, японский и китайский языки и опубликованы во многих странах.