"Однажды в... Голливуде": волшебство и проклятие Тарантино

С другой стороны, ничего такого уж удивительного - с учётом настроений, царящих в родной стране режиссёра, где уже и лев становится преступно прав в глазах "тоталерантной" общественности - Тарантино бы для себя не открыл. И уж по крайней мере не получил бы поводов усомниться в том, что российская кинокритика - вне зависимости от социально-политических убеждений тех или иных её остроумнейших представителей - захлёбывается слюной восторга и меряется насмотренностью в своём узком кругу (где долгая память, вестимо, хуже, чем сифилис), стоит только завести разговор об "Однажды в… Голливуде" как таковом.

Мы с умным видом рассуждаем о "Семье" Чарльза Мэнсона и убийстве Шэрон Тейт как о вещах абсолютно общеизвестных; спорим, Мэнсон ли всё-таки прикончил благословенные шестидесятые - или то были Игги Поп с Лу Ридом; обожествляем любимого нашего Квентина не в последнюю очередь за тонны отсылок; упиваемся американским киносимволизмом - вроде чёрных и белых вестерновых шляп; кайфуем, водружая на переносицу солнцезащитные "авиаторы" - воображая себя там тогда... И вместе с тем не можем не учитывать того, что на этот раз в конструкции главного постмодерниста всея США нет (или почти нет) пресловутого верхнего слоя, без которого, признаться, не сработал бы в полной мере ни один из его предыдущих постмодернистских шедевров.

"Бешеные псы" и "Криминальное чтиво" были очень смешными черными комедиями; "Убить Билла" - зрелищной кровавой повестью о мести и прощении; "Бесславные ублюдки" - гротескным трэшем про евреев, истребляющих нацистов; "Омерзительная восьмёрка" - герметичным разговорным детективом, опять же - с фарсовыми элементами. В каждом из перечисленных случаев Тарантино старательно обеспечивал своему зрителю увлекательный и максимально проработанный жанровый нарратив, чего хватало для высших оценок и от завзятых киноманов, и от тех, кто категорически отказывался копать глубже. В то время как Once Upon a Time... в целом лишён какого бы то ни было развёрнутого нарратива - не считая завязки и развязки.

Взамен он буквально сверху донизу напичкан сложной драматургией. Леонардо Ди Каприо творит натуральное - отчасти автобиографическое - чудо, играя актёра, "забывшего" и тут же стремительно "вспомнившего", что он умеет вытворять под прицелом камеры. Брэд Питт на самом деле идёт ещё дальше, по сути, переосмысливая собственного Тайлера Дёрдена - а в каком-то смысле даже отрицая его, будучи теперь практически "альтер эго" англосаксонского консерватора, который отправляет в конкретном направлении всех анархистов с "беспечными ездоками" вместе взятых. И хирургически удаляет из золотых шестидесятых зародыш вечно босоногого "свободолюбия". В значительной степени вынужденного и, не секрет, обусловленного экономическим кризисом - назревающим аккурат пока босоногая исключительно по собственной прихоти, богатая и знаменитая мисс Тейт наслаждается кино, счастливо любуясь собою в дурацкой шпионской комедии.

Последнее, кстати, является чуть ли не ключевой зацепкой для понимания картины - и для того, чтобы смириться с прохладным к ней отношением рядового зрителя, протяжно зевающего посреди сеанса. Блондинистая старлетка у Тарантино - что мадам Бовари у Флобера. То есть - он сам. Человек, беззаветным, фанатичным образом влюблённый в кинематограф - а также в процесс его производства и в своё место в нём. Следовательно - человек, способный запросто потратить двадцать минут на сцену с Джорджем Спаном - когда сам Джордж Спан (кто-то вроде Атланта, державшего на плечах эпицентр звёздно-полосатой индустрии развлечений - съёмочную площадку немалой части культовых вестернов) предстаёт слепым овощем, зарастающим грязью в руках у новых хозяев жизни. Всё это, конечно, феноменально по уровню саспенса, постановки и трагикомической жути - а походя смотрится ещё и как лихая пародия на ромеровские B-Movie про зомбаков... Но лишь при условии, что зритель осведомлён о Ромеро в качестве бонуса, а в качестве необходимого минимума - о месте вестерна в системе координат американской поп-культуры.

И - коли уж брать по максимуму - об американском дуализме середины прошлого века. О своеобразной "вселенной", где всё тот же богатый звёздный англосакс мог искренне ненавидеть хиппи и одновременно выгуливал в собственной голове целый полк нелепых демонов разного толка (не так-то ведь и симпатичен Рик Далтон - и, если задуматься, слишком уж зависим от верного Бута под рукой в роли этакого бойцового пса; когда Бута нет рядом - от обыкновенного зеркала). О пресловутой якобы общедоступной мечте, де-факто реализованной в виде частной недвижимости за массивными железными решётками с домофонами. Об ослепительно белой обложке понятно какого альбома The Beatles, с которой - как ни старайся - никогда не смыть уродливую алую кляксу, поставленную Мэнсоном и его "девочками" под странным влиянием безобидной песенки Helter Skelter. О великом и одновременно комичном Брюсе Ли - в мировоззренческой парадигме тогдашней элиты ком-то типа уважаемого с множеством противных оговорок Доктора Ширли из "Зелёной книги". О брезгливом отношении ко "второсортному" европейскому масскульту - на фоне зависимости стареющих комильфотных красавцев от солидных бюджетов Старого Света и сытных спагетти. В общем - о всём том, из чего кто-то может сшить ностальгическую поэму, а кто-то иной - фильм ужасов или, на худой конец, прозаическую драму о вопиющем неравенстве.

Квентин Тарантино выбрал первый вариант, сделав гигантский пласт негатива чем-то мелким, заслуживающим от силы снисходительной усмешки - и предельно возвеличив набор белых букв от H до D, выстроенных на зелёном холме. Более того - переписал историю, наградив одинокого, всеми оставленного, без пяти минут списанного в тираж Рика Далтона хэппи-эндовым пропуском в особняк Полански. Волшебный дворец, наполненный ослепительным золотым светом, населённый облачённой в золото же беременной Барби, из чьего чрева вот-вот должно было появиться будущее фабрики грёз. Одновременно с этим автор "Однажды в… Голливуде" захлопнул двери перед всеми, кто не имеет к Голливуду с его благами никакого прямого или косвенного отношения. Он не просто снял свою версию "Амаркорда" Феллини, а с лёгкостью гения построил что-то вроде богемной ловушки для ретроградов и эскапистов - прекрасный мирок пёстрых гаваек и неоновой рекламы, крепкой - без единого пятнышка - дружбы миллионера с бассейном и пролетария из "дома на колёсах", экстаза чистого творчества на свежем личике юной Джоди Фостер, сериалов "ФБР" и "Зелёный фонарь" по ящику... А ещё - всё тех же навязчиво символичных чёрных и белых шляп на головах ковбоев. И магии кино, которая в его собственной лысеющей (и, кто бы спорил, умнейшей) голове стоит выше любой из реальных эпох и стоит больше каждой из них.

Шанс проскользнуть с ним на территорию этой "небесной Калифорнии" - где нет (и по его версии вообще, наверное, не должно быть) ничего, кроме уюта закусочных, упорядоченной мозаики павильонов и баров, успокоительной болтовни в радиоэфире и прочих атрибутов искусственно возведённого рая у океана - получает любой, кому по карману обыкновенный билет в кино. Вот только далеко не любой захочет там остаться - или хотя бы поближе познакомиться с декорациями и действующими лицами. Не говоря уже о том, что по-настоящему зафанатеть от "Однажды... в Голливуде" получится, лишь поймав мечтательное, слегка меланхоличное настроение Тарантино и согласившись с ним в обожании той эпохи. Грандиозной - однако, откуда ни взгляни, крайне неоднозначной, а вдобавок едва ли хорошо изученной в наших палестинах.

И точно так же далеко не всем нравится звучащая здесь версия California Dreamin" Хосе Фелисиано, чей лирический герой - в отличие от банального и вечно актуального замёрзшего бродяги у Mamas & Papas - согласно тексту искренне молится и мечтает о вечном, непреходящем калифорнийском солнечном чуде. Потому что именно оно - по тем или иным причинам - кажется ему единственно важным.