Битва за Ростов в 1943 году глазами участников войны
"Симонов в Ставрополе. Там на стене одной из камер гестапо он увидел сжимающие сердце надписи. Первая: "Нас было 19 человек, никто не старше 18 лет. Сейчас нас везут убивать, отомстите за нас". И вторая: "Если будете в Ростове, пойдите на Буденновскую улицу и скажите моему отцу, что я..." Написавшему эти слова не удалось закончить. Симонов поклялся от имени наших воинов безвестным юношам: "Мы прочли эти надписи. Мы отомстим за вас, товарищи, и за тебя, неизвестный товарищ, не окончивший свое завещание. Мы говорим тебе и твоему праху: мы будем в Ростове, мы обязательно будем в Ростове. Мы скажем твоему отцу, если он жив, что мы отомстим за тебя и будем дальше мстить, пока последний из тех, кому мы мстим, или поднимет руки или будет убит", - пишет в автобиографической книге "Сорок третий" редактор газеты "Красная звезда" Давид Ортенберг.
"Внимательно наблюдаю за берегом. Фашисты там ходят в одиночку и группами. До них метров 400 с лишним. Вот на открытом участке улицы появляется фашист. Кто он: офицер или солдат? Издали не разберешь. Затаив дыхание, прицеливаюсь, нажимаю на спусковой крючок. Фашист откидывается, словно напарывается на что-то острое, и падает как бы нехотя на землю.
К убитому никто не ползет. Выходит, был рядовым. Но рядовой поднимает руку, пытается подняться и не может. Ранен, значит. Из-за дома выбегают санитары с носилками. Торопливо кладут на носилки раненого. Трусцой бегут обратно.
Стрелять или не стрелять? Знаю, фашисты бомбят наши госпитали, санитарные поезда, истребляют раненых, убили моего брата. Веду перекрестье прицела за первым санитаром. Чувствую, что сражу его, как пить дать, а за ним и второго. Но... Вот ведь как на фронте бывает: человек на прицеле и уходит живым. Опускаю винтовку и не жалею, что не выстрелил", - вспоминает снайпер 159-й отдельной стрелковой бригады Петр Беляков. В боях за Ростов-на-Дону он уничтожил 16 немецких солдат и офицеров.
"В Кагальницкой я пробыл несколько дней. Остановился в доме, хозяин которого, седоусый старик, встретил меня с каким-то особым достоинством. Помимо него и жены в доме еще проживали их дочери, невестки, внуки. Когда я впервые вошел в горницу, то сразу же бросился в глаза висевший на стене фотопортрет, настолько изрешеченный пулями, что невозможно было рассмотреть черты лица. А вот ниже, на груди, виднелись расположенные в два ряда Георгиевские кресты, медали. На вопросы о том, чей это портрет и что с ним случилось, старик ответил: "А это меня эсэсовцы расстреливали", - пишет в своей книге "За строкой фронтового письма" офицер разведотдела Южного фронта, академик наук СССР Евгений Сергеев.
"Войска фронта 14.02 после длительных и упорных боев овладели Ростов/н/Д и свыше 20 других населенных пунктов, в том числе Алексеевка, Кутейниково, Буденный, Каменный Брод, Грушевская, Аксайская....
28-я армия ночью ворвалась в Ростов и преодолевая заграждения, участки минирования и сопротивление отрядов прикрытия противника, заняла его. В боях за Ростов отличились 248-я стрелковая дивизия под командованием подполковника Ковалева, 156-я стрелковая бригада под командованием подполковника Сиванкова, 34-я гвардейская стрелковая дивизия под командованием полковника Дряхлова, 159-я стрелковая бригада под командованием майора Дубровина", - из телеграммы № 0047/ОП верховному главнокомандующему.
"Ростов. Мрачный, выжженный, малолюдный. Более или менее уцелела только окраинная часть города, Нахичевань, с маленькими одноэтажными домиками. Все центральные улицы разорены, обледенели, холодны, черны. По улице идет немолодой изможденный человек, тянет за веревку салазки. На салазках гроб, сбитый из двух фанерных ящиков. На ящиках написаны знакомые слова "Папиросы "Дукат". Ростов-на-Дону". Не знаю, как будет, но сейчас мне кажется, что, вспоминая потом об этих отчаянных днях войны, отчаянных не с точки зрения военного положения мы уже почти повсюду наступаем, а с точки зрения того, в каком состоянии находятся страна и люди, я всегда буду вспоминать эту ледяную ростовскую улицу, этого человека и этот гроб из двух папиросных ящиков", - написал в своем дневнике писатель Константин Симонов.
"Как-то мы с Малиновским в шутку договорились привезти Герасименко бутылку коньяку, но поставить условие, что этот коньяк он сможет выпить только тогда, когда займет Ростов. Пусть коньяк маячит перед его носом. Так цыган привязывал перед мордой лошади клок сена, чтобы она бежала бодрее. Вот мы и применили "цыганский способ", решили как бы подвязать коньяк, чтобы его запах подталкивал командующего армией ускорить взятие Ростова....
Приехали мы с Малиновским в Ростов. Нас встретил Герасименко и тут же вытащил бутылку коньяку. Мы пошутили, что коньяк, может быть, нужно пить не с вами, а с тем генералом, который командовал войсками севернее Ростова? Герасименко это тоже понимал, но он был находчив и тотчас отшутился", - напишет в мемуарах "Время. Люди. Власть" бывший первый секретарь КПСС Никита Хрущев.
"В 1946 году отцу написали из журнала "Огонек", попросив рассказать о его самом памятном и счастливом дне Великой Отечественной, Черновик его ответа я считаю одним из самых ценных документов всего архива. Он ответил следующее: "Мне очень бы хотелось назвать таким днем 9 мая 1945-го. Или 10 апреля 1944-го, когда была освобождена моя родная Одесса. Но самым памятным днем всей войны для меня был тот горький день, когда мы оставили Ростов. Я думал об этом городе каждый час, каждую минуту. И с уверенностью могу сказать, что первым по-настоящему счастливым днем войны для меня стало 14 февраля 1943-го, когда мы отбили Ростов у врага", - сообщила дочь советского маршала Наталья Малиновская.