Обсуждаем премьерную "Вальпургиеву ночь" по Венедикту Ерофееву, получившую "Хрустальную Турандот" как лучший спектакль сезона, а выходившую в самый разгар кампании по искоренению ненормативной лексики из театров и с экранов. И берем мастер-класс: как вести себя режиссерам (своих спектаклей или своих судеб), чтобы их постановки не вызывали лишних вопросов у начальства и брались штурмом зрителями.
Марк Анатольевич приветлив: "Я польщен, я в вашем распоряжении, - что скажете, то и буду делать".
Воспользуемся редкой возможностью?
Итак, мизансцена первая.
Вальпургиева ночь, и демоны в глазах
Взяв за основу ряд произведений Венедикта Ерофеева, вы создали замечательный спектакль - театральный портрет самого Ерофеева. "Вальпургиеву ночь" ведь до вас не ставили?
Марк Захаров: Никогда и никто. Хотя это было близко Юрию Петровичу Любимову, но он не решился... Еще у Ерофеева есть замечательная "Лениниана". Вы не читали? Из Большого собрания сочинения Ленина он выписал цитаты. "Купить цветы для могилы Розы Люксембург, поливать, если кто-то будет против - расстрелять..." Что-то такое похожее. А какие у Ерофеева потрясающие дневники! Из них многие реплики вошли в спектакль.
Фактически, вы - автор пьесы. Это же был адский труд - собрать все это воедино, да еще в такой концентрации.
Захаров: Совершенно верно. То есть я прочел всего Ерофеева - все, что напечатано, все его произведения. На первых репетициях вымарывали, меняли текст, - работа шла кропотливая. А сам репетиционный процесс уже окончательных мизансцен спектакля рождался сравнительно быстро и легко.
Вы сразу решили, что главную роль будет играть приглашенный мхатовский артист Игорь Миркурбанов?
Захаров: Я это сразу понял. Потому что он изначально несет в себе загадку - скажем мягко, некий порок. В глазах у него какие-то демоны мелькают. Он долго играл в Израиле в театре "Гешер" у Евгения Арье, когда наш курс (мастерская Гончарова и Захарова в ГИТИСе. - Прим. ред.) разделился и половина выпускников режиссерского факультета поехали туда. Он провел там десять лет, что, наверное, его обогатило, хотя это все-таки маленькая, провинциальная страна, очень замкнутая.
Это вы про Израиль?
Захаров: Так мне кажется. Я там спектакль ставил, вернее - повторял, "Поминальную молитву".
И Миркурбанов был вашим учеником?
Захаров: Да. Но в студенчестве я его как-то не особо примечал, в том смысле, что я больше думал про Дюжева: выгонять его или нет, еще подождать немножко. И вот немножко подождали - и Дмитрий Дюжев оказался главным артистом МХАТа...
Как вам удалось после принятия закона о ненормативной лексике отстоять ерофеевскую авторскую стилистику в спектакле? Какие духи помогли?
Захаров: Опыт большой. Не по работе с ненормативной лексикой, а вообще. При советской цензуре был случай: запретили мультфильм "Лягушка-путешественница" - потому что как раз тогда Хрущев полетел в Индию. Чтобы не было излишних аллюзий...
Поскольку в Москве начальства всегда было много - горком партии, райком, главное управление культуры, министерство, отдел культуры принимали спектакль, между ними можно было как-то лавировать, надеясь на авось, и иногда проскальзывать. Тем более что я взял несколько уроков у Сергея Юткевича, который подарил мне знание блестящей режиссерской демагогии в период идеологических атак. Как он умел усыплять бдительность парткома! "Давайте возьмем "Красную шапочку!" - "Почему красная, что это за намеки такие - красная шапочка?.." Мне это страшно нравилось...
Когда возник вопрос с Венедиктом Ерофеевым - можно было что-то притушить, что-то прибрать, но совсем исключить ненормативную лексику означало предать писателя. Тогда не надо было вообще браться за него, начинать ставить, если страшно. Но на муниципальном уровне это как-то прошло незаметно.
А на федеральном?
Захаров: Пресс-секретарь президента обратил внимание, что это недопустимая вещь. Но дальше этого не пошло. Он просто сказал, что это нехорошо и неправильно. Не больше того. За что я ему искренне благодарен.
Люди и нравы
Поговорим о том, что происходит с искусством. Не оставляет мысль, что мы наблюдаем не просто растущее желание вернуться в СССР - в этом есть некая реакция на "свободу самовыражения" без берегов, без нравственных ограничителей. Но эта реакция тоже перехлестывает разумные пределы - эти варварские наезды...
Захаров: ...Со свиной головой, подложенной у входа в театр... Средневековье! У нас очень вырос градус общественной агрессивности, и на этой почве произошло единение процентов сорока общества. Америка стала самым главным врагом, и если сейчас сказать, что будет война, многие молодые люди пойдут добровольцами бороться с американским империализмом. Что, конечно, печально. Меня очень обнадежила реплика Сергея Нарышкина, что мы часть Европы, и как-то меру надо знать - мы все-таки европейское государство. Это пробный шарик, и он материализуется на фоне этого напора агрессивности, которому, оказалось, народ очень легко поддается. Есть весьма неприятные симптомы возвращения к прошлому: ГТО, прием в пионеры с галстуками около мавзолея, требования, чтобы на Красной площади не было никаких катков, концертов. Хотя Красная площадь издревле была праздничной площадью, там шла торговля и собирались гулянья, она несла радость москвичам. Есть здесь своя логика: если это языческое кладбище, то какие тут могут быть праздники, никакой радости здесь нельзя испытывать. И закрывать мавзолей, гордость нашу - а так думают, к сожалению, около 50 процентов населения, - как-то вроде негоже. Но это звенья общей силы, которая очень давит на сознание и влияет на наше общественное развитие.
И все же наблюдается противоестественный разрыв между публикой и кинематографом: зрителей ухитрились оттолкнуть от кино. В театре тоже в какой-то момент был отток публики. "Ленком" на себе это ощутил?
Захаров: Мы все-таки избалованы полными залами, аншлагами. Хотя, бывает, некоторые билеты не продаются. Но зал заполняется в среднем на 90 процентов.
Мы думали, на сто.
Захаров: Сто только у Туркменбаши было. Чуть что - 100 процентов.
Дочь
Одно из ваших лучших созданий - это народная артистка Александра Захарова. Из нее выросла прекрасная актриса. Как это происходит в семейных условиях?
Захаров: Происходило это еще в тот период, когда молодые студенты показывались в разные театры. Сейчас выбираются "точечные удары", худруки иногда смотрят, кого заранее для себя отметили, но так, чтобы устраивать массовый просмотр - такого уже нет. А она еще застала время показов, и ее пригласил Гончаров. Потом еще позвали в какой-то театр. Но ей очень хотелось в "Ленкоме" работать. И собрали худсовет, на котором нервы у меня были немножко напряжены... Ей сделали хороший отрывок в Щукинском училище из "Мамаши Кураж" - когда немая зовет на помощь, кричит: ма, ма, ма... Само слово "мама" действует на рецепторы нашего подсознания. Это было очень хорошо. Но когда дошла очередь до ее обсуждения, наступило молчание. И вдруг Елена Алексеевна Фадеева - она играла мать Ленина во всех фильмах - ударила по столу и сказала с каким-то необыкновенным укором всем членам худсовета: "Человек (имея в виду меня) не взял жену в театр, а мы будем обсуждать дочь?!" И все устыдились. И Александру Захарову единогласно приняли. Я был этому рад. Но все равно у меня камень, конечно, на душе висел. И только после фильма "Криминальный талант", который посмотрела страна, а потом еще было несколько успешных картин, у меня душа как-то успокоилась. Слава богу, какая-то биография выстроилась.
Александра Марковна Захарова рассказывала, что первые годы в "Ленкоме" ее зажимали, причем сильно. Вы так воспитывали ее характер?
Захаров: Так получилось. Чтобы специально ставить "Марию Стюарт" или "Медею" не было повода. И она ходила в массовке. Она считает, что это была моя ошибка.
Сколько лет эта ошибка, с ее точки зрения, длилась?
Захаров: Лет шесть. А потом Глеб Панфилов, желая, наверное, сделать мне приятное, дал ей Офелию в "Гамлете". Очень трудная там была одна сцена. Режиссер придумал, что Офелия рожает карлика от Гамлета. И выскакивал такой карлик, который одно время снимался во всех фильмах - у Тарковского, на "Мосфильме", везде. Я помню, как однажды она пришла домой счастливая: "Папа, радость-то какая! Карлик запил, и Панфилов его выгнал, я буду теперь просто с куклой играть". Такое прекрасное событие произошло в ее жизни...
Девушки в голубом и женщины с башнями
Вы долго преподавали, у вас много учеников. По вашим наблюдениям, сильно меняется студенческая публика?
Захаров: У меня уже назрела большая пауза в педагогической деятельности. Когда я стал жить за городом, беспрерывно ездить туда-сюда тяжело. И потом меня стали одолевать комплексы. Однажды я встретил выпускника режиссерского факультета на ярмарке, где он продавал разные поделки, в том числе абажуры. А я ему когда-то обещал: будешь режиссером... И вот смотрю, стоит, торгует мой ученик, меня приветствует... На меня это произвело впечатление.
Вообще, если говорить о молодых людях нового поколения, которое я застал и с кем общался, они - умнее. Прагматичнее. У них нет никакого обожествления своих педагогов, что это гении. Они склоняют к тому, что - научите, расскажите о технологических деталях профессии: что такое держать внимание, что такое нервное насыщение, что такое формирование заразительности и обаяния, которое, оказывается тоже подвижная величина. Загадочный процесс. Так же, как и существование гипнотического поля, мои размышления на данную тему очень раздражали мою жену.
Большой артист обладает гипнотическими способностями, сам того не ощущая. Он оказывает на публику такое влияние, которое телевидение передать не в состоянии. Поэтому такое сильное разочарование приносят фильмы, просто фиксирующие спектакль. А ведь то нервное напряжение, контакт со зрителем, когда и со сцены идет энергия, и из переполненного зала, и происходит счастливый процесс взаимодействия, - все это и определяет бессмертие театра.
В СССР наше партийное руководство требовало, чтобы мы сдавали спектакль комиссии - и его в пустом зале смотрели пять, шесть, семь человек и молчаливо что-то записывали. Помню, спектакль "Три девушки в голубом" по Людмиле Петрушевской я сдавал много раз - четыре года его мариновали, не разрешали выпускать.
Поделитесь ноу-хау: как нужно сдавать спектакль, чтобы в итоге его все-таки сдать.
Захаров: Прежде всего важно все записывать. После нескольких попыток сдать спектакль люди в комиссии и сами к нему уже привыкают, отмечают: "Знаете, стало лучше. Вот мы сделали замечание, вы его учли". Я этим приемом активно пользовался. И соглашался: конечно, постепенно, с вашей помощью мы все улучшаем. Но иногда дело все-таки затягивалось. Сдавали "Оптимистическую трагедию". Вроде бы придраться там не к чему: добротный спектакль, на зрителя производил сильное впечатление. У меня был маленький кабинет, и я в нем принимал руководителя отдела культуры городского министерства. И все бы ничего складывалось, но в этот самый момент вошел Вячеслав Зайцев, наш кутюрье. Залепил мне поцелуй, как Брежнев Хонеккеру, и изрек: "Ну, ты им всем и врезал!" После таких объятий нас месяца два мариновали, все говорили: надо проверить...
Проверяющие органы были очень колоритными. Я не помню, каким образом проник к вам на одну из многочисленных сдач спектакля "Три девушки в голубом". И сидел как раз за женщинами из комиссии, у них были такие вавилонские башни на головах. И эти башни по ходу спектакля все время укоризненно качались: направо, налево. Мне это очень понравилось - именно в таком комплекте. Я все время ощущал, что на сцене хорошо, а что плохо...
Захаров: А у меня на комиссии случился эпизод провидческого характера. Я неожиданно сказал: знаете, пройдет совсем немного времени, и Петрушевская с ее пьесой "Три девушки в голубом" будет восприниматься как милая современная акварель. Как сейчас воспринимаются "Битлз". Мы их клеймили, что это полная деградация в музыкальном отношении, а сейчас они - ангелы поющие. Времена меняются. Происходят какие-то необратимые процессы.
Замечательное по-своему было время, когда на каждый яд можно было найти свое противоядие. Шла взаимная игра, по-своему увлекательная: кто кого перешибет.
Захаров: Виталий Яковлевич Вульф, который все знал о том, что происходит в театре, рассказал мне любопытные вещи, как в 1971-м году мой спектакль "Разгром" в театре Маяковского хотели запретить. По телефону говорили две подруги: Мария Бабанова и Ангелина Степанова. Степанова спросила, что новенького в театре. "Ничего, - ответила ей Бабанова. - У нас в театр мальчик пришел, сделал хороший спектакль "Разгром" по Фадееву. Но его сейчас запрещают". (В этом прослеживалась женская подоплека: в горкоме работала некая дама Шапошникова, которая враждовала с Фурцевой, и вот они искали друг у друга идеологические ошибки.) Ангелина Степанова возмутилась: "Как это можно?" У нее была вертушка, она позвонила Суслову. Суслов пообещал обязательно прийти - и действительно пришел на спектакль. Потом я понял: тогда решалась моя судьба, потому что недавно запретили "Доходное место", "Банкет" Арканова и Горина, и если бы еще и на "Разгроме" крест поставили, то мне просто надо было бы уезжать из Москвы. Но Суслов пришел и, как мне потом передали, в одном месте вынул платочек. А в конце встал в ложе и зааплодировал. И сразу же через два дня в "Правде" появилась статья о большом художественном и политическом успехе театра и молодого режиссера, выпустившего спектакль "Разгром". Так что Суслов для меня много сделал. Прошу его не критиковать.
Какие "Оптимистические трагедии" сегодня надо ставить, чтобы и начальство было довольно, и публика шла? Какой автор сейчас вас интересует, с кем связываете свои планы?
Захаров: Я только что выпустил спектакль и начал мучительно размышлять, хотя дал себе слово какое-то время не думать о новом театральном проекте. Сегодня придумать что-то новое чрезвычайно сложно. Когда-то наш замечательный режиссер Алексей Дикий собирал своих учеников и спрашивал: ну, чем будем удивлять? Сейчас задавать такой вопрос опасно, потому что такой переизбыток информации, особенно в Москве. Интернет, кино, театры... Просто невообразимое количество бюджетных театров, что само по себе представляет головную боль для министерства культуры.
Блицопрос
Министерство культуры сейчас активно занимается возрождением гастрольной театральной политики. "Ленком" летом поедет на гастроли?
Захаров: Летом нет, поедем глубокой осенью в Санкт-Петербург с двумя спектаклями: "Вальпургиева ночь" и "Юнона и Авось". Это у нас такой "Конек-Горбунок", который всегда пользуется успехом и собирает народ.
Вашу "Юнону и Авось" окутывают легенды, и все ревниво помнят первых исполнителей ролей. Большая ли у вас сейчас конкуренция на роль Кончиты среди молодых актрис?
Захаров: Знаете, мы не можем найти такое же идеальное попадание, как в свое время было с Еленой Шаниной, когда мы ездили с этим спектаклем в Париж и в Америку. Она очень хорошо играла и там имела успех даже больший, чем здесь. Потому что здесь главный восторг фанатов вызывал все-таки Караченцов, а она оказывалась немножко в тени. А за рубежом наоборот - лидировала. Приходят молодые, мы их смотрим с интересом; они показывают свои студенческие работы, мы напрягаемся, но пока ничего не находим.
Много было артистов, которых вы проглядели, а потом жалели, что не взяли к себе в театр?
Захаров: Было такое - например, Максим Суханов. Он мне как-то сообщил, что показывался у нас в театре, но я этого момента не помню.
А Антон Шагин как попал в поле вашего зрения?
Захаров: Точно не помню, но это был последний артист, которому я сумел выбить квартиру и московскую прописку у Юрия Михайловича Лужкова. Когда я сказал, что мне надо с ним повидаться, поговорить, Лужков пригласил меня на футбол. Само по себе это было интересное дело, придуманное мэрией. Помню раннее холодное ноябрьское утро. Я стоял у кромки поля с каким-то префектом, который тоже ежился от холода, уже весь зеленый. 45 минут прошло. Второй тайм. Пошла 47-я минута, 48-я... Я его спрашиваю: почему же нет конца? А у того, видимо, накипело, и он решил дать свободу своим эмоциям: "Да пока он не забьет мяч, он (далее шел нелестный эпитет в адрес Лужкова) свисток не дает..." Наконец, мяч попал в ворота, все кончилось. Меня пригласили. Мы ели какую-то кашу, по-моему, из кукурузы. Я сказал, что ушло много артистов и надо бы к нам способного мальчишку из Брянска взять в труппу, у которого ничего нет, никаких перспектив на московскую жилплощадь. И Юрий Михайлович помог - выделил жилье по какой-то очень льготной символической цене.
На следующий сезон в театр будете брать молодых выпускников? Можете себе такое позволить?
Захаров: В связи с так называемой "оптимизацией" мы больше не можем никак расширяться. По-моему, в "Ленкоме" есть только одна ставка, которую мы бережем на предмет какого-то гениального артиста, который вдруг к нам заглянет. Или мы его найдем...