"Книга трав" была создана (так и хочется сказать - собрана) 26-летним художником летом 1963 года. Зимой 1962 года Плавинский покупает "домик на Салотопке", так называлось местечко в Тарусе, где к нему присоединяются Анатолий Зверев и Александр Харитонов. Судя по воспоминаниям Плавинского, о том, как они сажали картошку по весне со Зверевым, который, экономя продукт, вышел на поле с огромной кастрюлей картофельных глазков и обрезков, богатого селькохозяйственного опыта у них не было. В отличие от творческого. К тому времени за плечами Плавинского было не только знаменитое художественное Училище памяти 1905 года, но и участие в международном фестивале молодежи и студентов в Москве (где он, собственно, и познакомился со Зверевым и Харитоновым), а также "неофициальная" выставка в квартире искусствоведа Ильи Цирлина. Его работы покупали Георгий Костаки и Нина Стивенс. О его широкой известности в узких кругах "неофициального искусства" говорит тот факт, что когда в 1962 году в Москву приезжает Сартр, он заглядывает и в мастерскую Плавинского.
Чтобы понять, что точки общего интереса у старого экзистенциалиста и молодого художника были, достаточно увидеть его работу "Голоса молчания" (1962). В ней, как в палимпсесте, проступали отпечатки доисторических растений, планы древних городов, скелеты рыб, ключи и берестяные грамоты, На фоне этого усложненного, многослойного живописного письма рисование травинок, чертополоха, лопухов и бабочек, которым Плавинский занялся в деревне летом 1963 года, могло показаться бегством от цивилизации или желанием "впасть, как в ересь, в неслыханную простоту".
И впрямь, чего уж проще - взять лист растения, покрасить белилами или тушью и сделать отпечаток на черной бумаге? Или сидеть, вырисовывая ажурный орнаменты проеденного листа лопуха или паутинку с блесткой росинки? Правда, простота эта обманчива. Начать с того, что техника отнюдь не примитивна. Например, контуры листа художник рисовал с натуры пером тушью, разведенной водой. Правки тушь не позволяет. Ошибся - бери новый лист и начинай сначала. Иначе говоря, это род аскезы, требующий максимальной сосредоточенности. Как позже признавался художник: "Сидел один на пне и рисовал бабочек, папоротники, грибы и одуванчики <…>. Работа над "Книгой Трав” ― личный опыт медитации. Я ходил по лесу босой, боясь наступить на гусеницу, муравья или цветок. Высшая сосредоточенность собрала и направила мою волю на устранение каких-либо посредников между природой и мной. Рисунки "Книги Трав” абсолютно лишены искусственности искусства".
Парадокс в том, что путь к этой "естественности" лежал как раз через историю искусства. Идею монотипий, прямого оттиска с натуры, подсказал увиденный в старинной монографии про Леонардо да Винчи отпечаток листа шалфея. Рисунки тушью были вдохновлены японской гравюрой, а за списком рисунков "группы трав с землей", конечно, маячит опыт Дюрера с его знаменитой акварелью "Большой кусок луга" (1503).
Дюрер штудии луговых трав использовал в гравюрах, Леонардо да Винчи составлял атлас как естествоиспытатель. Плавинский же составляет книгу, называет ее "Книгой трав", но ботанический атлас или "травник" явно не тот жанр, который его интересует. Иначе под рисунками, как минимум, появились бы подписи. Меж тем он делает не эскизы, а именно книгу, в которой листы, как, например, страница с отпечатком огромного листа папоротника, могли складываться, а на закрытых створках, как на складне, появлялось изображение еще одного листа. Отпечатки растений превращаются в листы книги и одновременно в тайные знаки письмен природы. Так, лист "Травописи" с отпечатками маленьких листочков напоминает развернутый свиток пергамента с вязью загадочных письмен.
Нетрудно заметить, что все любимые мотивы Плавинского, явившиеся хотя бы в "Голосах молчания", здесь возникают вновь: свитки, шифры, ключ к которым потерян, и ключи, для которых уж нет замков… Иначе говоря, тот разрыв между исчезнувшим прошлым, речь которого темна, и настоящим, которое силится понять "смутные" значения иных культур, воспроизводится и в "Книге трав". Только тут вместе древнего письма возникает тайнопись трав. Природа как текст, который человек не может прочесть, - один из ключевых мотивов Плавинского, который он будет развивать в виртуозных офортах. Тех, где "Космический лист" напомнит галактику, а "Торец с крестом и бабочкой" соединит образ среза времен (с уродливыми наростами вокруг пня) с мимолетностью жизни и образом света и креста, обещающего надежду на воскресение.
Но кроме того, что "Книга трав" выглядит прологом к метафизическим поискам более поздних картин Плавинского, она оказывается и прообразом альбомов концептуалистов. Дело не только в самом формате "Книги…". В конце концов жанр книги художника появились возник еще в Париже начала ХХ века. Скорее, важно само соединение отпечатка растений, то есть следа, указывающего на исчезнувший мир, и знака, подразумевающего язык с его строгой системой, образа и "знака". В этом алхимическом соединении не хватало лишь присутствия слова, чтобы сложилась ДНК концептуального искусства: "предмет - образ - слово".
Сам Дмитрий Плавинский в этом направлении не пошел. Но выставка в ГМИИ им. А.С.Пушкина, дополнив его "Книгу трав" старинными травниками и гравюрами Дюрера, создает образ того "большого куска луга" современного искусства, в которой листья новых книг и корни старинных манускриптов оказываются в одной экосистеме.