Календарь поэзии: Как сложилась жизнь поэта Виктора Васильева
Думал я, что в эту осень
Мне не выбраться уже.
Но опять играет просинь
В прояснившейся душе.
Я иду домой с вокзала,
Словно через сотни лет...
Алым дымом краснотала
Наполняется рассвет.
Птичий гомон в перелеске,
Холод утренней зари.
И звучит "Христос воскресе!"
И снаружи, и внутри.
Пахнет дикой прелью вешней.
Бьётся зелени прибой.
И стоит Христос воскресший
Над воскресшею землёй.
Виктор Васильев
О поэте Викторе Васильеве я узнал в канун Пасхи из письма матушки Марины Захарчук, жены священника из села Новенького Белгородской области. Спешу поделиться с вами и этим письмом, и стихами Виктора.
"...Когда мы, бывшие студенты факультета журналистики Ленинградского университета 1976-1981 годов, вновь съехались в любимый город и схлынула волна узнаваний и неузнаваний - тогда вдруг староста 10-й группы спросил: "Ребята! А где Витя Васильев? Кто что-нибудь знает о нем?" И все посмотрели на меня.
Витя... Мальчик с очень добрыми, но всегда, даже среди веселья студенческих пирушек, грустными глазами. Мы - Витя и я - как-то сразу сблизились. Это не было обычной юношеской влюбленностью: он увидел во мне старшую сестру, а я с радостью приняла его под свою опеку.
Витя был самым младшим из нас: стал студентом в 16 лет. Поступил без всяких протеже - родителей к тому времени уже не было в живых. А родственники выставили его за порог: "Ты теперь взрослый..."
Тогда мы этого не знали. Не знало и руководство факультета. Поэтому место в общежитии Вите не дали: он был из Гатчины, значит - питерский. Бог весть, где он скитался, где ночевал все пять университетских лет. У друзей-питерцев, у случайных знакомых, порой - на вокзалах, часто - в общаге, скрываясь от коменданта.
Стихи Витя писал везде - в своих и чужих тетрадках, на лекциях, на семинарах, на салфетке в буфете, на обрывке промокашки, на газетных полях...
Я сижу сейчас за столом, а вокруг меня веером раскинулись те давние Витины листочки, собранные мною по аудиториям и общежитским комнатам. И не знаю, что выбрать, что вместить в это письмо...
Однажды я повезла "братика Витю" в Курск, к своей маме. Помню, как ночами я открывала глаза в нашей единственной комнате, а они всё сидели и говорили, говорили. На обратном пути, в поезде, Витя написал стихи с рефреном:
Я горек оттого, что русский,
и оттого, что сквозь года
берез белее, чем под Курском,
мне не увидеть
никогда...
А потом мы расстались. В конце 4-го курса я вышла замуж за студента Духовной семинарии, и еще через полгода меня с грохотом выставили из университета за идеологическую незрелость. "Мои университеты" продолжились на деревенском приходе. На много лет мы с Витей потеряли друг друга, но я помнила и молилась о нем всегда, смутно надеясь на чудо. И чудо свершилось!
Однажды во время торжеств возобновленного крестного хода с Курско-Коренной иконой Божией Матери из толпы паломников ко мне, раскинув руки, бросился бородатый мужчина, внушительным и благолепным видом похожий на архиерея. И только голос и глаза - грустные глаза на улыбающемся лице - сказали мне: Витя! Оказывается, можно и в безвестности оставаться братом и сестрой, молясь друг о друге.
Теперь Виктор Васильев и поэт, и издатель. В родной Гатчине у него появилась-таки квартирка в старом домишке возле железной дороги. Но главное - появилась вера, а вместе с нею и смысл жизни. В Гатчине Виктор работает в Павловском соборе, собирая по крупицам и составляя жития еще не прославленных Церковью святых - новомучеников. При его участии была канонизирована матушка Мария Гатчинская.
А что же стихи? Когда я с младшим сыном была у Виктора полтора года назад, он подарил мне небольшую книгу с названием "Крылья". К сожалению, это пока единственный сборник Виктора Васильева..."
...Там лодка стоит у причала
На чистой и тихой волне.
И песня, что пелась в начале,
Живёт, как надежда, во мне.
Там осенью вспыхнут рябины,
Блеснёт паутинная нить.
И то, что от века любимо,
Вовек не устанешь любить.
Как это легко и знакомо:
Вокзал за судьбой и спиной.
Когда уезжаешь из дома,
А снится, что едешь домой.
* * *
Осенеет. Дни пусты.
А в степи за хаткой
мечет осень в синь листы
золотой охапкой.
Только я здесь ни при чём,
лишь порою хлипкой
я колечком обручён
с каждою калиткой.
По стране опять раздор -
голодно в народе,
а затеешь разговор -
даже скулы сводит...
1977
Мы не растём корнями вверх,
Нас не учили падать в небо.
Мы требуем не просто хлеба -
Всего, чем промышляет век.
Чернеют листья на кустах,
Летят вагоны, ночи, числа.
Слова не прибавляют смысла
И пропадает смысл в словах.
Нам нет опоры в суете,
И оправданья в извиненьях.
Горит и плавится во тьме
Земли последнее мгновенье.
Горька вода. Круты ступени.
Крест обтесали топоры.
Спаситель приклонил колени
На огненный базальт скалы.
И я благоговейно жду
С небес отверзшихся ответа.
...И, как кровавый пот на лбу,
Смородина горит на ветках.
8 июля 1990
Я вышел из рая в смущеньи,
униженный, грязный, слепой.
Побрёл и нашёл утешенье
в гостинице мрачной земной.
Там кровью пропитаны стены,
злосмрадный струится туман,
там злоба, коварства, измены,
неверие, страх и обман.
Там нищий и царь, соревнуя,
стремятся убить и украсть,
и лютою злобой лютуя,
в ней чувствуют лютую власть.
Там похоти вязкой сплетенья
и похоть на всякое зло.
И как я хотел на мгновенье
в оконное глянуть стекло!
И в мутном, заплёванном этом,
оконном когда-то, стекле,
нездешним
был тронут я светом,
струившимся
в розовой мгле.
И этой невидимой славой
лучей, исходивших вразброс,
являлся мне частию малой,
на мир призирая, Христос.
И я несказанно поверил,
что час приближается мой,
что скоро прикрою я двери
гостиницы мрачной земной,
и прямо с чужого порога,
откинув дырявый мешок,
я выйду иною дорогой,
чем та, по которой пришёл.
Сентябрь 2005
Никандрова пустынь
Отошли слова и битвы,
Дни и помыслы чисты.
И неспешною молитвой
Лечит душу монастырь.
Обнимает плечи вечность,
Ни тревоги, ни забот.
Только неба бесконечность,
Только ласточек полёт.
Только мятная прохлада
Остывающей зарёй,
Только тихая лампада
Пред иконою святой...
Чтоб смиренней сердцу биться,
О своей скорбя вине...
Помолиться, поклониться,
Раствориться в тишине.